Я удивленно хмурюсь:
– Откуда ты про это узнал?
– Койот намекнул вчера вечером, когда уходил. К тому же я подслушивал под дверью, прежде чем войти. Каньон-де-Шей. Нильх’и. Думаешь, у тебя получится?
– Ты правда подслушивал под дверью?
Часть чувства вины за то, что я чуть не зарезала Кая, бесследно улетучивается.
– Я еще и в сумку заглянул – в ту, которую оставил Ма’йи. Знаешь, мне кажется, я в курсе, что это за кольца. Я помню их по работам своего отца.
Все, больше я не чувствую себя виноватой. Пораженная такой наглостью, я скептически качаю головой:
– Я думала, ты спишь. Ты же храпел.
Он бросает на меня взгляд.
– Да ладно тебе, Мэгз. Это старый трюк из книжек. Если ты не хотела, чтобы я заглядывал в сумку, то нечего было ее бросать рядом с диваном.
– Я пустила тебя в свой дом как гостя. Нормальные гости так не поступают – не подслушивают под дверью и не роются в чужих вещах.
– Эй, это несправедливо! Я просто хотел узнать…
– А кто тебе давал на это право? Тебя что, мама не воспитывала?
– Мама умерла. – Его голос звучит достаточно буднично, но он отворачивается от меня и смотрит в окно. – Не смогла пережить Большую Воду.
Я вздыхаю. Гнев уходит, и я опять начинаю чувствовать себя какой-то мразью.
– Извини.
Он пожимает плечами и прочищает горло, будто подавившись чем-то твердым. Но голос его остается чистым.
– Она не единственная. Насколько я знаю, два миллиарда людей по всему миру не смогли спастись от Большой Воды. А потом погибло еще около ста миллионов. Довольно дерьмовое было времечко, да?
Я киваю. А что еще остается делать? Я никогда не отличалась эмпатией к другим людям.
– Мама поехала на восток на конференцию, – начинает рассказывать он. – В Вашингтон. Она была экспертом по традиционным ткацким ремеслам. Знала о них буквально все. Она консультировала на выставке в Смитсоновском музее, когда начались бури. Аэропорт перестал выпускать самолеты, и через несколько часов шоссе вдоль побережья оказалось полностью забито машинами. Ну ты помнишь, как это было. Телефонные линии оказались перегружены и вышли из строя. Погас свет. – Он тихо и горько смеется. – Знаешь, я всегда говорю, что маму убила Большая Вода, но это не более чем предположение. На самом деле мы понятия не имеем, что с ней случилось. Мы просто знаем, что она никогда к нам больше не вернется.
– «Мы»?
– Я и папа. Он тоже был профессором университета. Ну я тебе уже рассказывал. Он так и не оправился после потери мамы. К тому времени, когда университет окончательно закрыли, он уже несколько месяцев не выходил на работу. Когда головорезы Уриосте начали собирать людей для рытья колодцев и водосборников в горах, он одним из первых вызвался в добровольцы. Собственно, с тех пор я с ним больше не общался. Вероятно, он решил, что я уже достаточно взрослый, чтобы жить самостоятельно. Потом я познакомился с другими ребятами, которые тоже остались без родителей. На какое-то время настал подростковый рай, если ты понимаешь, о чем я. Мы жили в заброшенных домах и обшаривали их в поисках полезных вещей. Подрабатывали то на одно Семейство, то на другое. Во всякой мелкой поденщине недостатка не было, поэтому мы работали, когда было нужно, а все остальное время веселились. Секс, наркотики и рок-н-ролл!
Кай улыбается мне уже знакомой улыбкой, но глаза его остаются грустными.
– Те вечеринки с шампанским, о которых ты мне рассказывал?
– Ну да.
– И что же потом случилось?
– Как обычно – в конце концов все полетело к чертям собачьим. – Он проводит рукой по волосам. – Глупая история. Банальная до невозможности. Я совершил кое-что опрометчивое, в результате чего пострадали люди, о которых я заботился. И теперь Уриосте хотят моей смерти.
– Уриосте. Это та самая семья из Бурке?
– Семейство, – отвечает он. – Ага.
Его откровения повисли между нами в воздухе. Я понимаю, что он пытается загладить вину за прошлую ночь, поделившись чем-то для себя важным, чтобы восстановить доверие. Я ценю это, но не собираюсь отвечать тем же. Хотя извиниться за сегодняшнее утро, пожалуй, стоит.
– Насчет утра, Кай. Ну я про нож и все такое…
– Все в порядке. Я понял. Не надо было тебя трогать. Этого больше не повторится.
– Нет, дело не в этом…
Он склоняет голову набок и смотрит на меня.
– Все нормально. И я нормально. Должен сказать, извиняешься ты ужасно. Просто забудь об этом, ладно?
Я сглатываю с неожиданным облегчением.
– Ладно.
– А у тебя есть своя история про Большую Воду? – спрашивает он.
– Ты ее уже знаешь.
– Ты про то, что случилось с твоим наставником Нейзгани? Койот явно им интересуется.
– Он на нем помешан, – соглашаюсь я.
– А что было до него? Чем ты занималась раньше?
– Все, что было до него, не имеет никакого значения.
Кай хмурится.
– Что-то мне не верится. Разве у тебя не было семьи? Братьев, сестер?
Мой голос остается таким же ровным, как обычно:
– Меня воспитывала моя нали. Пока не умерла. Затем я стала жить с Нейзгани.
– А потом?
– Потом он ушел. Конец истории.
– О да. Мне знакомо это чувство.
Я хочу ему сказать, что он понятия не имеет, что я на самом деле чувствую, но потом вспоминаю историю о его отце. И молчу.
– В наше время у каждого есть своя слезливая история, да? Порядком поднадоело это депрессивное дерьмо. Давай лучше поговорим о чем-нибудь хорошем.
Он хитро подмигивает мне, и я невольно улыбаюсь.
– Что ты желаешь обсудить? Единорогов? Радугу? Мир во всем мире?
– А что это такое?
– Ты никогда не слышал про лозунг «миру – мир»?
– Нет, что такое там – прямо перед нами!
Мы с Каем смотрим, как полдюжины фигур выплывают из утреннего тумана в пятидесяти ярдах впереди нас. Не монстры, насколько я могу судить. По крайней мере, не те, за которыми мы охотимся. Эти чудовища больше похожи на людей.
– Это люди, – говорю я Каю, и он садится чуть прямее, чтобы лучше видеть.
– Бандиты? – спрашивает он.
– Скоро узнаем.
Я раздумываю, не ускориться ли и не протаранить ли себе путь, но вместо этого убираю ногу с педали газа. Покрутив ручку, немного опускаю стекло окна. Где-то вне поля зрения раздается громкий стрекот мотоцикла. И не одного. Без сомнения, они ждут, что я начну от них убегать. Но я не дура. Бегство только даст им повод для преследования.
Люди, окружившие со всех сторон грузовичок, носят армейские ботинки и синюю военную форму. Лица до самых глаз закрыты черными банданами со знакомым рисунком: нижняя половина человеческого черепа с белым контуром челюстей и штакетником из зубов, ярко выделяющимся в лучах утреннего солнца.
– Это не бандиты, – говорю я Каю, – но все равно приятного мало.
– Ты их знаешь?
– Немного. Знаю их главаря.
– У них огромные пушки.
– «АК-47», – соглашаюсь я. – Но они не хотят стрелять, иначе бы в нас целились. Молчи, говорить буду я.
– Конечно, – отвечает он, но как-то не очень уверенно.
– Это «дибаа ашиике», – поясняю я.
– «Жаждущие»? И чего же они жаждут? – Он медленно моргает, словно собирается с духом. – Надеюсь, не крови?
– По-всякому. Но в основном дорогие товары. Золото, воду, контрабандное спиртное. Они наемники, поэтому жаждут то, что ты им заплатишь. Однажды я работала с ними. Собирала пожертвования. Их главарь Хастиин[54] со мной знаком. Мы вроде как друзья.
В этот момент ближайший солдат поднимает оружие и направляет на меня, словно желая доказать, что я ошибаюсь.
Кай громко вздыхает и надевает свои очки.
– Ты в этом уверена?
Глава 18
Один из Жаждущих приказывает съехать с дороги. Сопротивляться нет необходимости. Во-первых, у них превосходящая огневая мощь, во-вторых, мне самой интересно, зачем они нас остановили. Юноша, велевший встать и заглушить двигатель, больше ничего не говорит. Просто приказывает оставаться на месте и ждать.
Наконец появляется сам Хастиин, одетый так же, как все остальные, – синяя военная форма, большие черные ботинки, бандана с черепом, свободно висящая на шее. В рассветных лучах его худое лицо выглядит сурово – острые скулы, глубокие тени, коротко стриженные волосы и суточная щетина. Ходят слухи, что он воевал на фронтах Энергетических Войн и даже более того – был одним из первых защитников лагеря протестующих против Трансконтинентального Трубопровода и лично видел первые массовые убийства. Говорят, он вдохнул изрядную порцию нервно-паралитического газа, в результате чего в его мозгу что-то разрушилось, и с тех пор он не может до конца контролировать свое тело. Даже теперь его пальцы рассеянно барабанят по моему окну, в то время как все внимание сосредоточено на нас.
– Хастиин, – приветствую я его.
Его глаза даже не смотрят в мою сторону. Вместо этого он разглядывает Кая, а меня будто не замечает. Он представляется ему, протягивая худую, покрытую шрамами ладонь.
Кай бросает на меня вопросительный взгляд, прежде чем наклониться со своего сиденья и пожать ему руку.
– Кай Арвизо.
– Красивый у вас галстук, Кай. Едете на праздник? – Его голос скрежещет, как шина по рыхлым камням.
Кай поднимает свой галстук в серебристую полоску, смотрит на него, потом отпускает.
– Спасибо. Формальный повод был вчера. Ну и мне просто нравятся галстуки.
Хастиин кивает.
– Простите, что задерживаю вас, но мои пацаны получили несколько донесений о странных событиях, происходящих в долине. Мы посчитали своим долгом предупреждать людей, которые проезжают мимо.
– Странные события? – спрашиваю я. – Какие еще странные события?
Хастиин отвечает, по-прежнему глядя только на Кая:
– Кажется, примерно в часе езды отсюда на север, возле Лукачикая, было замечено чудовище. Оно убило девочку. Более того, ходят слухи о других подобных монстрах, бродящих по горам.