— Соломон — это Арон Семенович Соломонов. Он какой-то большой начальник в городе, не знаю точно кто. Его всегда можно найти в ресторане «Вепсария», это где-то в Центре. Соломон там обедает почти каждый день. Конечно, когда в Москве, а не в отъезде.
— Это я мог бы без труда узнать и без твоей помощи. Это все?
— Подождите. Сева — это начальник охраны…
— …коммерческого банка «Плутон» Виктор Борисевич. Дальше.
— Еще вы спрашивали про Анастаса… Я не знаю, как его настоящая фамилия или имя. Он со своими кучкуется где-то в Сокольниках.
— Как его найти?
— Не знаю, — с отчаянием проговорил Павлик. — Я его никогда не искал… И вообще я его никогда не видел…
— Мало, Павлик. Всего этого очень мало, чтобы выкупить твою никчемную жизнь.
Словно в ответ на эти слова в комнате чуть заметно мигнул свет. И Александру опять будто январским морозцем в лицо дохнуло.
— Заметил, Павлик, как сейчас только что напряжение скакнуло? Это дух Аннушки с того света пытается за твою дрянную жизнь вступиться. Как это трогательно… Но только бесполезно. Через несколько секунд ты будешь иметь возможность у нее лично прощения попросить.
Парень испуганно оглянулся. Потусторонних сил в это мгновение он испугался больше, чем глядящий ему в лицо черный кружок дула пистолета. А в следующий миг его нервы окончательно сдали. Павлик метнулся к сияющей лаком стенке, распахнул дверцу. Попытался вытащить из плотного ряда какую-то книгу.
Смягченный глушителем выстрел хлопнул совсем негромко. Пуля отшвырнула Павлика на полированную дверцу. Слабые петли не выдержали удара, и, брызнув стеклом, легкая, стеклянно-фанерно-металлическая ажурная конструкция со скрипом и звоном рухнула на пол. На эти обломки, размазывая по сияющему лаку кровавую полосу, сползло живое пока еще тело с простреленным мозгом.
Александр только теперь почувствовал, как жарко голове в маске, которую он забыл снять. Стащил вязаный «намордник», сунул в пакет с деньгами, собранными Павликом. Покойным уже Павликом.
Он поднялся, подошел к столу. Взял будильник, сильно ударил им о подлокотник дивана. Удостоверился, что стрелки замерли надежно. Уронил часы на пол. Теперь у девчонки имеется алиби.
Интересно, за чем это он так метнулся? Неужто у него между книг была пушка запрятана? И неужели он решился ею воспользоваться?
Стараясь не прикасаться к запачканным кровью предметам, Харченко приблизился к скрюченному на полу, еще подергивающемуся телу. Раздробленная пулей голова неловко откинулась на батарею отопления. На паркет часто капала густая кровь.
Как же легко и просто лишить человека жизни! Мысль не нова. Но актуальности не теряет…
Книга, которую Павлик пытался достать, торчала вкось. Майор протянул руку, достал ее. Раскрыл. И замер, пораженный.
Под скромным лидериновым переплетом страниц не было. В искусно изготовленной шкатулке под стеклом покоился украшенный рубинами, изумрудами, жемчугом, еще какими-то камнями великолепной работы золотой православный крест. Красоты изумительной. От этого шедевра было невозможно отвести взгляд. Потом уже Александр разглядел в шкатулке теряющиеся в сиянии разбрасываемых самоцветами лучей и золотые монеты, и крохотный пакетик с бриллиантами, и массивную золотую цепь, и бриллиантовый же гарнитур… Все это он разглядел позже. А в первые мгновения видел только крест.
Харченко не считал себя знатоком ювелирного искусства. Но здесь и непосвященному было понятно, что этот предмет попросту не имеет цены.
Да, Павлик, оказывается, ты пытался не отстреливаться, а откупиться. Крест, конечно, стоил твоей никчемной жизни… Но нельзя же делать это так резко!
Тело уже не дергалось. Открытый глаз глядел мертво и стеклянно. Лужица на паркете становилась все больше, растекаясь по сияющему паркетному лаку. Оставалось надеяться, что кровь не просочится сквозь щели в перекрытии в квартиру нижнего этажа.
Пора было уходить.
Очень хотелось поджечь эту квартиру. Чтобы никто и никогда не смог пользоваться вещами Аннушки. И чтобы память об этом слизняке сгинула в пламени пожара.
Но он остановил себя. Следов его все равно тут не должно быть. А от пожара и особенно от действий пожарных пострадают жители других квартир, которые вовсе неповинны в том, что им судьба послала таких соседей.
…Харченко посмотрел в дверной глазок, убедился, что на лестничной площадке никого нет. Быстро вышел из квартиры и аккуратно прихлопнул за собой дверь.
Лишь тогда подумал о том, что не мешало бы, перед тем как уходить, тщательно осмотреть квартиру. Вдруг что-нибудь любопытное обнаружилось бы. Но не возвращаться же! Тем более что и ключи он с собой не взял, они так и остались висеть на крючочке у входной двери.
В лифте палач снял перчатки, тоже бросил в пакет. Пальцы слегка дрожали. Как ни говори, как ни оправдывай себя, какие аргументы ни приводи, убийство остается убийством. Решать, достоин ли тот или иной человек жизни, другой человек в одиночку не должен. Но кто ж виновен в том, что мы живем не в том мире, каким он должен был бы стать по замыслу Господню, а в мире, который вышел из-под контроля Вседержителя. Да еще в такой период перемен, когда попросту невозможно отличить добро от зла.
Мститель вышел на улицу. В разгоряченное лицо дохнула вечерняя прохлада.
Куда теперь? К Борисевичу? К Соломону? К Наташке? Домой, спать?.. Или махнуть-таки к Маринке? Хоть отдохнуть у нее нормально… Ага, усмехнулся мысленно, у нее отдохнешь, у Маринки. Так укатает…
Он вышел на тротуар, аккуратно промакнул платочком лоб и, небрежно помахивая пакетом с деньгами и пистолетом, неторопливо побрел прочь от дома, где совсем еще недавно жила его Аннушка, а до сего дня обитал Павлик… Здесь он больше не появится.
— Что, уже?
Голос прозвучал совершенно неожиданно. Харченко резко обернулся, изготовившись для удара.
Рядом стояла и глядела исподлобья давешняя подруга Павлика.
— Я тебе что сказал сделать? — От его резкого голоса испуганно шарахнулся оказавшийся неподалеку бродячий пес.
— Я все сделала, что вы сказали. А потом назад вернулась.
— Зачем?
— На вас хотела посмотреть.
— Дура! — От гнева даже дыхание перехватило. — Дура ты набитая, так твою расперетак!
— Не ругайтесь. Просто я вас узнала. И хотела убедиться, что это вы.
— Убедилась?
— Да.
— Тогда пошла на хер! Дура… твою мать, — печатных слов не хватало.
Майор растерялся, не знал, что предпринять. Что теперь делать с этой… Еще шантажировать вздумает. А может, уже милицию вызвала? Свалилась на голову…
— Не ругайтесь, — повторила девушка. — Просто я хотела понять, кто вы. Либо большой подлец, либо… Либо все против вас слишком складывается.
Это настораживало еще больше.
— Ты что-то про меня знаешь?
Девушка кивнула.
— Вот как? И не боишься мне об этом говорить?
— Не боюсь.
— Почему? Вдруг я все-таки подлец?
— Вы бы меня тогда из квартиры не выпустили.
Тоже верно. И все-таки, что она знает? Черт, как же легко можно попастся именно на каком-то пустяке! И оказываешься в зависимости от такой вот пигалицы. Азы нелегала: чаще всего «светишься» именно на мелочах, которые никак не возможно предусмотреть.
— Ну что ж, ладненько, — постарался приглушить гнев Харченко. — Пойдешь сейчас со мной?
Она испуганно вздрогнула. Вытаращилась недоверчиво:
— А куда?
— Ко мне домой.
Это был неоправданный риск. Если с квартиры не сняли наблюдение, он сам придет в руки «уголовки». Причем под ручку со свидетельницей, которая его тут же заложит со всеми потрохами. И которая знает о нем нечто такое, о чем, возможно, он и сам не подозревает.
Но сейчас просто необходимо у нее все вызнать. И кроме как к себе домой, идти ему было некуда. Во всяком случае, это был прекрасный шанс убедиться в степени искренности Буеракова.
Она молчала.
— Эх ты, птичка-невеличка, — вдруг добродушно хохотнул Александр. — С вооруженным убийцей спорить не побоялась. На улице к нему подошла. Призналась, что опознала его. А потом вдруг заробела.
— Так я же на улице подошла, — несмело сказала она. — Тут люди…
Опять невпопад вспомнился Моисеев. Уж на что оживленный мост был, а никто так и не заметил, как он рухнул в прозрачно-голубую воду.
— Ну и что? — хмыкнул. — Девонька, голубушка, ты даже не можешь себе представить, как легко живой человек превращается в мертвое тело… Даже на глазах у всех… В общем, я предлагаю тебе следующее. Сейчас мы идем ко мне, спокойно поужинаем и поговорим. Потом я тебя в целости и сохранности доставлю к родителям. Обещаю, что рядом со мной ты будешь в большей безопасности, чем была рядом… В общем, чем была до недавнего времени. Идет?
Девчонка тряхнула короткой стрижкой:
— Идет!
— Ну и дура же ты, — по-прежнему добродушно, несколько успокоившись, усмехнулся Харченко. — Дура, ты и есть дура. Да кто ж подобным обещаниям верит? Особенно если его дает человек, который только что убил другого?.. И все же пошли, пигалица.
7
Поблизости от дома и возле подъезда признаков засады видно не было. Но ступивший на скользкий путь отставник не обольщался. Понимал, что при современной технике незаметно для окружающих организовать слежку и задержание не столь уж сложно.
И все же нюх, это шестое, десятое чувство оперативника, не предсказывал ему беду. Верить в интуицию его научил опыт. Хотя умом он и понимал, что полагаться на интуицию особенно не следует.
Помятуя, что дома его ждет пустой холодильник, зашел по пути в ночной отдел магазина, которым до недавнего времени руководила его бывшая жена. Как бы плотно ни поел он днем у Марины, есть мужчине хочется как минимум три раза в день. Мудро подметил в свое время у Дюма-отца слуга д'Артаньяна Планше: сколько бы ни съел за один раз, поел все же только один раз. Поэтому Александр набил продуктами два полиэтиленовых пакета, взял чего-то выпить… И теперь не стал вызывать лифт, поднимался по полутемной, освещенной на одном этаже из трех лестнице, держа «сумкости» поудобнее, чтобы можно было при необходимости запустить кому-нибудь в голову, а самому, воспользовавшись суматохой, попытаться скрыться.