— За что?
Во время пространной речи Борисевича Александр чувствовал, как словно бы озноб передернул его плечи. Неужели этому мрачному прогнозу суждено оправдаться? Что ж это за теория такая зловещая? И неужто она и в самом деле так убедительна, коль ей поверил такой циник, скептик и материалист, как Виктор Борисевич?
…Усмешка на устах Борисевича стала издевательской:
— За выполнение сугубо специфических заданий, мой дорогой. Неужели непонятно?
Откровеннее не скажешь.
— А если нет?
Виктор откинулся на спинку кресла.
— Ты меня загоняешь в угол, Саша, — тихо сказал он. — Я бы не хотел убивать своих.
— Кого своих? — теперь уже безжалостен был Харченко. — Свою любовницу, которая просила у тебя помощи, ты уже убивал. А кто я тебе? Спившийся рогоносец… Так что же тебя останавливает? Убей врага, как писал Илюша Эренбург.
Виктор откинулся в кресле. Он понял, что старинный его приятель нацелен только на месть. И потому поинтересовался спокойно и холодно:
— Что ты предлагаешь? Ты хочешь меня просто убить? Не верю.
Александр в очередной раз показал себя:
— Правильно делаешь, что не веришь. Я не такая гнида, чтобы нанимать киллера, который убил бы мою любовницу… Я тебе предлагаю дуэль.
Борисевич даже в кресле приподнялся:
— Дуэль???
— Дуэль. Просто так пристрелить тебя я не могу, в этом ты безусловно прав. Но и дать тебе или твоим дуболомам пристрелить себя — тоже. Оставлять тебя наедине с собственной совестью бесполезно, потому что у тебя нет совести. Остается дуэль.
— И как ты ее себе мыслишь?
Виктор уже овладел собой. Скосил взгляд на бутылки шампанского. Он выпил больше Харченко, о чем теперь сожалел. Хотя и надеялся, что годичный запой Александра понизил его мастерство.
Александр ответил спокойно, трезво, ясно:
— Ты отсылаешь своих костоломов. Мы с тобой остаемся вдвоем в доме. У нас по пистолету или револьверу — на твое усмотрение. И кому поможет Бог.
Борисевич немного подумал. Потом кивнул:
— Согласен. Одного только не пойму: на что ты рассчитываешь? Я ведь все время тренировался.
— Неужто непонятно? На моей стороне справедливость.
Челюсть у Виктора поползла вниз. Потом он спохватился. И расхохотался:
— Саша, дружище! Что такое справедливость? Категория, придуманная человеком. А мастерство воспитывается… Ты и в самом деле собираешься поставить на справедливость? Не смеши, пожалуйста!
Впервые за последние два дня Александр ощутил на щеке льдистое дыхание. Оно не было нежным, как раньше. От него веяло могильным холодом. Аннушка с того света предупреждала, что она ему не помощник. Что ему вообще нынче никто не сможет помочь. Только он сам.
Тем не менее Харченко произнес твердо:
— Да, Витя, я ставлю на справедливость. Потому что, если не верить в то, что она существует, нам больше верить вообще не во что.
Борисевич, склонив голову, внимательно посмотрел на бывшего приятеля.
— Саша, а ты, случайно, не хочешь умереть?
— Как тебе сказать… Любой человек хочет жить. И я тоже. Это инстинкт самосохранения. Биологический закон. Но и цепляться в этой жизни мне больше особенно не за что.
— Что ж, дело твое. Только имей в виду: когда придется нажимать курок, у меня рука не дрогнет.
— Знаю. Уверяю: у меня тоже.
Борисевич поднялся. Легкий, подвижный, накачанный на тренажерах, спортивный, ладный…
Взял трубку.
— Маркел, принеси мои револьверы.
Опустил телефон. Усмехнувшись, попросил:
— Саша, дай, пожалуйста, твой пистолет.
Александр протянул ему свою «ламу». Протянул, стараясь не показать, как внутренне напрягся. Виктор взял пистолет, будто и не сомневался, что получит его. Осмотрел. Опустил в карман халата.
Маркел вошел, вежливо постучавшись. Принес кобуры с сияющими никелем револьверами. Аккуратно положил их на стол. Рядом поставил коробку. С патронами, понял Харченко. Глядел на обоих с удивлением. Покосился на пустые бутылки из-под шампанского.
— Кто сейчас находится на даче? — Борисевич был сама любезность.
— Повар уехал с подругой. С Жоры наручники я снял, он понять ничего не может. Ну, и Стас с полчаса назад приехал. Больше никого.
— Понятно… — Борисевич призадумался на миг. — На сегодня вы свободны. Завтра к девяти… Нет, к полдесятого… Короче, давайте все трое ко мне!
Маркел поднял трубку.
— Жора, позови Стаса — и к шефу… Не знаю. Делай, что сказано!
Жора и Стас вошли и остановились у двери. Смотрели преданно, в готовности выполнить любое распоряжение шефа. Виктор шагнул к ним. Произнес быстро, с извиняющейся ноткой в голосе:
— Ребята, бывают разные обстоятельства. Вы должны меня понять…
Два выстрела прогремели подряд. И в следующее мгновение пистолет был уже направлен на Маркела.
Борисевич смотрел спокойно и как будто бы даже искренне. Если бы Харченко не знал этот взгляд…
— Знаешь, Маркел, почему я убил их, а не тебя?
Секретарь стоял бледный как полотно. Отрицательно качнул головой, с ужасом глядя на «ламу» в руке шефа.
— Понимаешь, Женя, — проникновенно продолжал Борисевич, — они передо мной ни в чем не были виноваты. Потому умерли сразу, не мучаясь… Теперь понял?
Маркел дернул головой в сторону Харченко.
— Совершенно верно. Ты меня предал. Пусть даже из чувства самосохранения. Но это тебе не поможет, Маркел. Потому ты умрешь, наперед зная об этом.
Борисевич умолк. Он ждал ответа.
— Убивай, — неожиданно спокойно произнес Маркел.
Он понял, что ему не спастись. И теперь стоял, бледный, у стены, скрестив на груди руки.
— Ты всегда был сволочью, — Маркел говорил спокойно, не повышая голос и не торопясь, отдавая себе отчет, что это, скорее всего, последняя речь в его жизни. И от осознания этой истины осмелев. Человек больше всего боится неизвестности. Когда будущее очевидно, страх уходит. — Я всегда знал, что рано или поздно ты так поступишь. Жаль только, не понял, что это произойдет именно сегодня… Так вот, скотина, я надеюсь на этого человека, — он кивнул в сторону Александра. — Он тебе отомстит. За всех отомстит. Он более порядочный, чем ты. Я для него враг — но он меня не убил. Я — твой человек, но ты меня застрелишь. Но даже если ты будешь сейчас проворнее, если ты сегодня победишь, рано или поздно ты все равно на ком-нибудь споткнешься. Потому что в мире должна быть высшая справедливость. Сегодня она карает меня. Наверное, я это заслужил. Хотя в отличие от тебя никогда не убивал своих. Завтра придет и твой черед.
— Но это будет завтра, — ответил Борисевич.
Он был не менее бледен, чем Маркел.
— Оставь его.
Харченко вмешался неожиданно даже для себя.
— Почему?
В голосе Виктора слышалась надежда, что Александр приведет аргумент, который позволит ему помиловать своего секретаря.
— Это элементарно, Ватсон. Если останешься в живых ты, Маркел тебе еще сможет послужить. Если же нет — тебе будет все равно.
— Он меня предал, — уже без былого напора произнес Борисевич.
— А ты их не предал? — Александр кивнул на два тела у двери. — Не надо быть фарисеем, Витя. Рассуди сам: если ты окажешься проворнее, тебе обязательно понадобится человек, который все здесь приберет и обеспечит тебе хоть какое-нибудь алиби.
Борисевич в задумчивости опустил пистолет. Произнес, глядя в сторону:
— Маркел, имей в виду: приговор я тебе вынес. И отменю его только в случае, если ты поможешь мне навести здесь завтра порядок. Если попытаешься сбежать — я тебя со дна моря достану.
— Знаю, — буркнул Маркел. Лицо его было покрыто крупными каплями пота. — Но и ты имей в виду: я тебе всего этого никогда не забуду. И сейчас буду на стороне этого парня.
— Но только до утра у вас мир, — торопливо произнес Харченко.
— Хорошо, — ответил после паузы Маркел.
Ненавидяще посмотрев на своего шефа, он направился к двери. Уже оттуда бросил:
— Кто бы из вас ни остался в живых, я жду ваш вызов. Помогу здесь навести порядок. И после этого, Сева, берегись, сволочь!
Это были последние слова в его жизни. Борисевич не решился стрелять ему в лицо. Он выстрелил в затылок.
— Зачем? — тихо спросил Александр. — Мы же с ним договорились…
— Ты — может быть. Я — нет.
Борисевич сказал и забросил «ламу» в угол комнаты. Александр понял зачем. Чтобы потом, если возникнет необходимость, свалить все смерти на убитого. Борисевич не сомневался, что этим убитым будет Харченко.
Что ж, излишняя самоуверенность еще никому не шла на пользу.
На даче не осталось ни одного человека. Кроме двух старых приятелей. Один из которых тоже должен был стать трупом.
13
У Борисевича, это Харченко понимал, было огромное преимущество — он прекрасно знал свою дачу. В то время как Александр представлял расположение комнат только приблизительно, по схеме, небрежно, в спешке набросанной на клочке бумаги Анастасией. И потому он счел за лучшее избрать оборонительную тактику, решил выждать паузу, не лезть на рожон, постараться не подставиться.
Он замер там, где и было определено по условиям поединка: в углу коридорчика, в который выходили несколько дверей. Револьвер держал наготове.
Ему начинала надоедать вся эта история. Слишком много смертей, чересчур много крови. А впереди еще Соломон, до которого добраться тоже будет нелегко. Тем более что он сейчас за границей…
Борисевич, несомненно, достоин смерти… Даже не так, не смерти он достоин. Борисевич недостоин жить. Борисевич обязан пополнить ряды мертвых. Александр пытался себя в этом уверить. Но сейчас, после всего происшедшего, после всего того, что он узнал, Харченко был бы даже не против того, чтобы самому заполучить пулю. Предпочел бы только, чтобы смерть была мгновенной. Потому что месть его зашла в тупик. Потому что Анна теперь не казалась в его глазах достойной такого мщения, такой крови и стольких смертей. Потому что Борисевич, даже показав себя отъявленной сволочью, просто играл по правилам, принятым в его среде. По