Он чувствовал себя так, как, наверное, ощущает себя человек, достигший цели, к которой шел слишком долго. Он не знал, что сейчас предпринять, не представлял, чем теперь заняться. Думать о Соломоне даже не хотелось. Пропади он пропадом, этот Соломон! Пропади пропадом вся эта мафия, все эти киллеры и наркодельцы! Они убили его жену. Они убили его друга. А теперь сам Александр застрелил своего бывшего приятеля. И ради чего? Ради мести? А что такое месть? Имеет ли право человек на кровавую месть? И что делать теперь? Когда остался один…
Сейчас он не хотел ничего. Даже покоя, который обещал Воланд Мастеру. Он сидел поникший, с безвольно опущенными руками. Понимал, что это временная слабость, что ее надо перебороть. Но даже этого делать не хотелось.
Поднял трубку еще раз. Прекрасно понимал, что поступает неправильно, что не следовало бы так делать. И тем не менее трубку снял. Почему? Александр и себе-то не мог ответить на этот вопрос.
…Вообще, наверное, ни один психолог не сможет внятно объяснить, почему мужчин тянет к женщинам, как бы сказать помягче, легкомысленного поведения. Причем слишком часто предпочитают мужики именно таких подруг. Удивляясь потом, почему у них вырастают рога…
Короче говоря, Александр набрал номер телефона магазина. И слушал гудки вызова, осознавая, что лучше, если бы никто трубку не поднял.
2
— Магазин. Слушаю вас.
Это была Анастасия. Александр узнал ее по голосу.
— Можешь больше его не бояться, — коротко произнес в микрофон.
А сам почувствовал, что у него в душе нечто шевельнулось. Надо же — ни рожи, как говорится, ни кожи, а как запала!
Она ответила не сразу. Сделала паузу, очевидно подбирая слова:
— А это… точно?
— Точнее не бывает, — хмыкнул он. И повторил: — Можешь его больше не бояться.
Опять пауза. И вновь осторожный вопрос:
— И что… дальше?
Хотел бы Александр и сам это знать! Так прямо и ответил:
— Дальше я буду спать. А что будет еще дальшее — будем поглядеть. Так что boa noite, senhora! Спокойной ночи, хотя только утро за окном.
— Мы встретимся? — спросила девушка быстро, наверное, опасаясь, что Александр опустит трубку.
— Ну ты спросила! — с нескрываемым удовольствием хмыкнул отставной майор. — Молоденькая прелестница интересуется у старого хрыча, встретятся ли они… Все ведь только от тебя зависит!
— Тогда я к тебе сегодня вечерком после работы загляну. Лады?
— Лады. Буду ждать. Ate a vista! — и тут же перевел: — До встречи!
Он положил трубку, отодвинул от себя телефон. Вытянулся на диване. Постель стелить не стал. Раздеваться тоже. Просто лежал на своем ложе, бездумно уставившись в потолок. И чувствовал, как его мозг постепенно обволакивает мягкая паутина дремы.
3
Тем не менее заснуть, несмотря на усталость, не получалось. Александр пребывал в каком-то оцепенении не то яви, не то сна, не то бреда… Наверное, это вполне естественно после событий прошедшей недели.
Под веками будто песку насыпали. Он прикрыл глаза. И в зрачках, перед внутренним взором его, опять, в который раз уже за последнее время, вновь возникла Аннушка. Она глядела на него своими огромными прекрасными глазищами. Не моргала. Просто глядела осуждающе, с немым укором, будто винила за что-то.
Он тоже молчал, с нежностью любовался ею.
А потом вдруг четко понял, что видит ее в последний раз. Все! Больше она к нему не придет. Ни во сне, ни наяву. И вместе с этим последним видением из его жизни уйдет нечто, что до сего момента придавало его существованию хоть какой-то смысл. Когда Аннушка при жизни уходила от него, когда он узнавал об очередных ее изменах, даже тогда Александр всегда знал, что где-то есть на свете любимая женщина. Даже всю прошедшую неделю, когда Аннушки не стало, она по-прежнему незримо присутствовала в его жизни, побуждая к какому-то действию, к той же мести, например.
А теперь вот покидает. Навсегда.
Неужто ж загробная жизнь и впрямь не бабушкины сказки?.. Неужто сейчас Анна и в самом деле к нему с того света явилась? Или все же это лишь совесть его взбаламученная покоя не дает?
— Уходишь?
Она молчала. Глядела по-прежнему настороженно и укоризненно.
— Но почему?
Ответа не было. Харченко был совершенно убежден, что это только сон, видение, мираж. И все же ему очень хотелось оправдаться. Перед кем? Перед памятью о ней? Перед душой ее неуспокоенной? Или такое оправдание его беспокойной совести требуется?
Или все же это и впрямь Аннушка к нему пришла? ОТТУДА!..
Александр не мог ответить на этот вопрос. Он просто глядел на такое близкое и вместе с тем бесконечно далекое ее лицо. Осознавая, что отныне видеть его будет только на не слишком качественной фотографии, стоящей на столе.
— Наверное, я что-то делал не так, — торопился выговориться Харченко. — Даже не наверное, а точно. Но я мстил за тебя. И случись начинать сначала, я поступил бы так же.
Она глядела по-прежнему молча и строго.
— Но теперь я остановился, — угрюмо закончил Александр. — Соломона не трону. Пусть живет…
Споткнулся на полуслове. Взгляд жены будто отвердел, ожесточился. И он понял!
— Ты что же, хочешь, чтобы я его тоже?..
Она прикрыла глаза: да, мол, хочу.
— Но ведь для того, чтобы добраться до Соломона, опять, возможно, придется идти по трупам случайных жертв!
Анна опять не ответила. Она просто уходила. Уплывала, растворяясь в воздухе. Александр знал, что она больше не вернется. Мертвые не могут, не должны слишком долго и настойчиво вмешиваться в дела земные. Живой человек решения должен принимать только сам.
А он, этот живой человек, по имени Александр Харченко, попросту не знал, какое он должен принять, какое решение он примет завтра утром. Он спал, спал беспокойно, разметавшись, он стонал и что-то невнятно бормотал. И было непонятно, с кем он разговаривает: с кем-то другим или же сам с собой.
4
Александр любил посещать церкви. Некрещеный и неверующий, он тем не менее нередко заходил в храмы. Не во время службы, в эту сутолоку и ладанную духоту. Он ходил смотреть на иконы, фрески, архитектуру, витражи… Харченко всегда восхищался их великолепием.
В Москве у него была любимая церковь — Архангела Гавриила, что на Чистых прудах. Когда-то, как ему рассказывали, в этом районе города жили мясники, обеспечивавшие растущую столицу продуктами, потому и улица тут Мясницкая находится. А отходы своего ремесла они сбрасывали в имевшиеся поблизости водоемы. Донельзя загаженные, в те времена пруды именовались Погаными. Они были подлинным бичом округи, являлись источником зловония и различных заболеваний. Великий Петр поручил своему любимцу Меншикову очистить пруды. Тот справился с делом блестяще — с тех пор пруды и стали Чистыми. Благодарные «мясные короли» столицы подарили Александру Даниловичу кусок земли, а царь пожаловал кругленькую сумму денег. И этот взяточник и казнокрад построил здесь великолепный собор, который стал подлинным украшением округи. Правда, нынче меншиковская церковь, зажатая со всех сторон многоэтажками, практически не видна. Ее даже отыскать непросто, если не знаешь точно, где она находится.
Харченко любил время от времени сюда заходить. Он чувствовал себя здесь комфортно. В отличие, скажем, от церкви шереметьевской, что в Останкино. В нее Александра не тянуло.
Как-то ему довелось побывать в Курске. Он тогда гонялся за одним иностранным агентом, который проходил в оперативных документах, как Альберту. Не преминул посетить и тамошнюю церковь, где долго любовался совершенно изумительным по художественному исполнению распятием. Христос был изображен не на «классическом» кресте, а на сделанном под натуральные, покрытые морщинистой корой жерди… Как давно это было! Будто в другой жизни. Вскоре Александра направили в командировку в Бразилию, где ему довелось увидеть уже другого Христа — крестом нависшего над Рио-де-Жанейро…
День был будний. Потому людей в этой небольшой церквушке было совсем мало. Лишь несколько старушек о чем-то шушукались в углу. У икон кое-где теплились свечи.
Священник оказался молодым, с острым взглядом умных, чуть насмешливых глаз. Его даже «батюшкой» называть было как-то неловко. И этот факт помог Александру решиться на свой непростой разговор. К служителю церкви более старшего возраста он, быть может, и не подошел.
Харченко остановился у стены. Не перекрестился. Священник, опытный в таких делах человек, понял, что посетитель вошел сюда не иконами любоваться. Смотрел на него выжидательно и внимательно.
— Здравствуйте, — непривычно для себя робея, приблизился к нему Александр.
Священник склонил голову:
— Слушаю вас.
Посетитель молча протянул ему сверток. Служитель не взял его, глядел по-прежнему выжидательно.
— Это вам.
— Что здесь?
— Крест.
Священник принял сверток. Развернул. И замер в восхищении. Даже старушки в углу примолкли.
Выдержав задуманную паузу, Александр произнес:
— Это взятка.
Крест дрогнул в руке священника. Взгляд его отвердел. Батюшка глядел настороженно.
— Взятка за что? В храме такие слова произносить не принято…
— Это слово вообще нигде произносить не принято, — усмехнулся Харченко. — А что касается креста… Согласитесь, что он цены не имеет… Он принадлежал… Впрочем, об этом потом. Я дарю его церкви с надеждой на то, что вы со мной согласитесь поговорить.
Атмосфера мгновенно разрядилась. Священник вздохнул с облегчением:
— Так вы со мной хотите поговорить?
— Да. Только предупреждаю: я не нуждаюсь в дежурном наборе христианских наставлений…
— Это я уже понял, — склонил голову священник. Он не выпускал крест из руки, любовался им, поворачивая, чтобы свет играл, дробился, рассыпая искры, в гранях самоцветов. — Что вы предлагаете?
— Когда вы освободитесь, мы с вами куда-нибудь пойдем вместе, посидим. И побеседуем…
Священник согласно кивнул: