— Нет, я не хочу пытаться раскрутить его самостоятельно. Я обязательно стану его раскручивать. Но только сам. Я не желаю никого подставлять под неприятности. Тебя — в первую очередь.
Михаил одобрительно кивнул. Его такая постановка вопроса устраивала. И все же он счел необходимым высказать свое мнение:
— Саня, ты затеваешь хреновое дело. Если убийство — дело рук мафии…
— В этом нет сомнения. Убийство совершено профессионально, — перебил друга Александр.
— Откуда ты знаешь?
— Ее убили прямо в магазине. Я случайно проходил мимо магазина, когда выносили тело. Удар острым тонким предметом в шею, но не в сонную артерию. Крови почти не было… Так ударить мог только профессионал.
Михаил откликнулся очень живо:
— Тем более. Переть против мафии, параллельно подставляясь милиции, — это безумие.
— Рискованно? — серьезно поинтересовался Харченко.
— Очень, — не заметил подвоха Михаил.
— И чем же это я рискую, друг ситный, скажи на милость? Собственной жизнью? Так той жизнью, что я имею, грех не рисковать. А больше у меня на белом свете никого нет, из-за кого мне следовало бы дорожить своей шкурой. Сынишки — ты помнишь — и того нет. Была у меня одна Анна… Да я себя за мужчину считать перестану, если успокоюсь и буду сиднем сидеть и ждать, пока ее убийц другие, посторонние, поймают. Если, конечно, поймают. В чем я лично, должен сказать, очень здорово сомневаюсь.
— Ну а если ты попадешься и тебя посадят?
Гость отхлебнул кофе. Помолчал. Потом произнес спокойно и веско:
— Миша, повторяю тебе, если ты не расслышал: у меня сегодня убили жену. Убили единственную женщину, которую я любил и люблю. Если я смогу отомстить хотя бы одной сволочи из тех, которые это сделали, даже тогда буду считать, что свой долг выполнил. Даже не долг, долг — это когда кому-то что-то почему-то должен… Так что долг не то слово… Предназначение, что ли, функцию, миссию на земле… Это если «замочу» только одного. Но на этом я, конечно, останавливаться не собираюсь. Я непременно попытаюсь добраться до первых лиц, до заказчиков, до тех, кто приговор вынес и приказ отдал. Это решено твердо. Так что отговаривать меня даже не пытайся. Тем более что я не прошу тебя вмешиваться. Во-первых, у меня нет денег, чтобы заплатить за работу тебе и твоей «фирме»…
— Это не разговор, Саня, — досадливо оборвал Васильковский. — Надо будет — я готов тебе помочь и так. Я ведь знал Аню…
— Не перебивай, я знал, что ты так скажешь. Спасибо. Но это не основная причина. Главное в другом — если я их найду, буду «мочить». Значит, и в самом деле могу «засветиться» в любой момент или милиции, или мафии. Тебе это ни к чему. Ты лицо хоть и частное, но официальное. У тебя семья, Валентина, дети… Я же сам по себе, мне все по фигу. Да и месть за жену на суде зачтется. Если, конечно, дело до суда дойдет.
Васильковский ничего не ответил. Значит, признал аргументы.
— Вот поэтому и прошу тебя, Миша, только об одном, — продолжал гость. — Помоги мне получить какие-то сведения о подробностях убийства. Должны же быть у милиции хоть первичная информация, наводки, версии какие-то… Сам понимаешь, чтобы это все узнать, у меня, кроме как через тебя, возможностей нет.
Михаил, по-прежнему молча, достал стаканы и налил в них коньяку по-русски, по полстакана.
— Жизнь наша, мать ее… — буркнул он и молча, крупными глотками влил в себя ароматно-обжигающую жидкость.
Александр опять пить не стал, только немного пригубил. Боялся, что, если хоть чуть переберет, может потерять контроль над собой и напиться. А сейчас это было бы некстати.
— Значит, так, — решительно заговорил Михаил. — Я сейчас узнаю, кто ведет дело…
— Я знаю. Его фамилия Буераков. Леонид Васильевич Буераков.
— Буераков? Я его немного знаю. Мы с ним пару раз пересекались, — покивал Васильковский. — Толковый мужик. Из «волкодавов» — если вцепится, не отпустит.
Характеристика заставила Александра слегка поежиться. Если Буераков дознается, что Харченко заходил в кабинет к Анне, бывший муж автоматически окажется в числе подозреваемых. Всем известно, что он здорово закладывает за воротник и постоянно нуждается в деньгах. Кроме того, Анна в последнее время жила с молодым любовником, так что еще и ревность без проблем можно «пришить».
Михаил его движения не заметил, продолжал характеризовать следователя:
— В общем, я думаю, он вполне может и сам, без тебя, дело раскрутить. Только нас, «частников», не любит… Ну да ладно, коль тебе не терпится самому взяться, я сажусь на телефон и начинаю действовать. Об одном прошу: пока не будет от меня звонка, ничего не предпринимай. Договорились? Ведь может получиться, что в твоем вмешательстве не будет нужды… Ты сейчас домой?.. Хотя погоди, тебе, пожалуй, лучше сегодня одному дома не оставаться… Может, у меня переночевать останешься?
— Спасибо. До ночи еще далеко. Не хочу я с Валентиной встречаться.
— Есть резон, — понял его Михаил. — Ты сейчас как, один живешь?
— Один.
— Плохо. Может, к друзьям куда рванешь?.. В общем, смотри сам. Только обязательно мне сообщи, где тебя разыскивать. Хорошо? Еще раз прошу: пока ничего не предпринимай. Может, Буераков уже что-то нашел, тогда ты только подставишься. Имей в виду: по всей вероятности, он тебя завтра-послезавтра вызовет на допрос. Все же бывший муж…
— Понятно. Ну а ты, если что узнаешь, звони. Я буду дома. И буду ждать твой звонок в любое время дня и ночи. В крайнем случае, если вдруг отлучусь куда-нибудь, по определителю пойму, что ты меня разыскивал.
— Договорились.
Михаил проводил Харченко до двери. И только там, пожимая другу руку, буркнул:
— Не умею я говорить слова сочувствия. Но ты держись, Саня. Всю жизнь у вас все как-то нелепо было. И сейчас… Такая женщина — и такая смерть…
— Не надо слов, Миша. Мне они не помогут. Ты мне только чуток с информацией помоги. А уж там я… Ох, что я с ними буду делать…
Александр неловко махнул рукой и вышел на площадку. Ссутулившись, чуть боком, тяжело побрел вниз по ступенькам. Михаил потоптался еще немного, колеблясь — не вернуть ли его. Не стал. И, захлопнув дверь, сразу направился к телефону.
10
Харченко подошел к своему подъезду и остановился. Присел на скамейку под густо разросшимся деревом. Ему тяжело было входить в постылую пустую квартиру, где провел столько одиноких дней и ночей, куда сегодня, только затеплилась у него надежда, могла вернуться жена. Когда он представил себе нынешний бесконечно длинный вечер, который придется провести наедине с самим собой в осточертевших четырех стенах, стало не по себе. Он ясно осознавал, что, если переступит порог, непременно достанет из холодильника бутылку и выпьет водку. Не сразу, постепенно, без закуски, лишь запивая противно отрыгивающейся хлоркой водой из крана, ощущая, как с каждой очередной рюмкой на душе становится все тоскливее, а в мире все более одиноко… А потом отключится в тяжелом хмельном сне. И тогда уж точно пропустит, не услышит звонок Михаила.
Звонок же пропускать никак нельзя. Но и сидеть в тоске тоже невозможно.
Так что же, и впрямь к Наташке идти? После того что сегодня произошло, она непременно его ждет. Но после всего того, что сегодня произошло, ему идти к ней было бы подло… «Подло», — повторил Александр про себя. И заколебался: а почему, собственно? По отношению к кому подло? По отношению к Наташке? Так он ей ничего не обещал и обещать не собирается. По отношению к Анне? Это несерьезно: ее уже нет и ей там, в эмпиреях, теперь глубоко безразлично, что происходит на бренной земле, которую она покинула всего-то шесть или семь часов назад. По отношению к себе… Но почему? Вдов утешают в постели… А вдовцов?
Все это было так. И все равно к Наташке идти не хотелось. Ведь ей пришлось бы объяснять, кем для него была Анна. А заодно рассказать, как и почему они разошлись… Нет, не хотелось.
Подумал так Харченко и ощутил вроде как легонькое дуновение. Вроде как коснулся кто-то невидимый его щеки прохладными губами. Вроде как одобряя или благодаря за такое решение.
Тьфу, черт, прямо мистика какая-то.
Короче говоря, вариантов не было. Пришлось идти домой, дав себе честнейшее и крепчайшее слово, что пить не будет. Ну, если только чуть-чуть…
Уже давно не глядел Александр на свою квартиру более или менее трезвыми глазами. Грязь, пыль, мусор, натоптано… При Аннушке здесь все блестело. Ну а тем шаболдам, которые время от времени появлялись в квартире, было не до наведения чистоты.
Пенсионер решительно взялся за веник и тряпку. И через какое-то время квартира приобрела более или менее приличный вид. Тогда Александр быстро перестирал всю груду носков, которая уже давно кисла в грязно-мыльной жиже в тазике. Переодевшись в старенькие спортивные штаны, щеткой и стиральным порошком отдраил в ванной обе пары брюк и джинсы… Сливая мутную воду, Александр вдруг сообразил, что, если придется сегодня куда-то идти, сделать это будет просто не в чем, — но было уже поздно.
Телефон все не звонил.
Тогда Александр из беспорядочно сваленного в ящики комода белья достал несколько измятых рубашек, поставил доску и старательно их отутюжил. Заодно прошелся утюгом по галстукам и носовым платкам…
А потом не выдержал. Прошел на кухню, решительно распахнул дверцу и выхватил из гнезда бутылку. «Не чурбан же я бесчувственный, нервам после нынешних треволнений необходима разрядка, — успокаивал себя. — Ну а какое лучшее лекарство от нервов, как не водка?»
Стоп! Харченко решительно отставил вожделенный «пузырь» в сторону. Прошел в комнату, к книжному шкафу, начал быстро перебирать знакомые корешки. Когда-то почти все их перечитал. А в последнее время, когда умную книгу в последний раз в руки брал?.. Где-то здесь… И достал спрятанную между коленкором обложек фотографию. Анна глядела надменно, свысока. Прекрасная и недоступная. Как всегда.
Александр примостил гнущуюся картонку на письменном столике, оперев ее на будильник. Притащил стакан водки, тот самый, что с утра остался, и накрыл кусочко