Полли вгляделась в них и позвала:
— Ники, рада тебя видеть! Меня послал отец! У меня есть дело к Темному Быку!
— Здравствуй, Полли! — отозвался щеголь в жилете. — Мы рады тебя видеть! Следуй за нами вместе с твоими спутниками!
Их кони слаженно развернулись и поскакали к лесу, где под навесом из веток стоял длинный стол.
Полли озадаченно посмотрела вслед индейцам и проговорила:
— Что-то не то. Это не праздник…
— Это сбор вождей, — сказал Ахо. — Я вижу аризонские палатки. Много чужих. Будем вежливы. Чужие могут неправильно понять тебя, даже если ты ничего не скажешь.
— Опять эти наставления, — проворчала Полли, но присмирела.
За длинным дощатым столом сидели всего лишь два человека, по одному на каждом конце, и от этого стол казался еще длиннее.
— Кто привез сюда столько досок? — насмешливо спросил Ахо. — Наверно, индейцы какой-то новой породы. Которые не могут есть на земле.
— Это старый стол, — сказал тот, что носил оперение. — Здесь жили белые. Они рыли землю. От них остался только этот стол. И могилы.
— Мне надо видеть Темного Быка, — сказала Полли.
— Ты будешь ждать здесь. Сейчас ты не можешь никого видеть, — с мрачной торжественностью произнес молодой индеец и ускакал вслед за своими товарищами.
Те двое, что сидели за столом, были в городской одежде. Они не встали, чтобы поздороваться, и не подали руки пришедшим. По той простой причине, что их руки были связаны за спиной.
— Ой, мистер Скиллард? — удивилась Полли. — Что вы тут делаете, господин инженер?
— Жду ужина, — мрачно заявил мужчина в высокой белой шляпе.
— Вы думаете, нас подадут на ужин? — поинтересовался второй пленник, в кожаной фуражке. — А я-то надеялся дожить хотя бы до завтрака.
— Кажется, тебя зовут Полли Уолк? — спросил Скиллард. — Ты не развяжешь меня, юная леди?
Полли промолчала.
— Конечно, не развяжешь, — продолжал инженер упавшим тоном. — Ты же с ними заодно, юная колдунья. Ты такая же, как твой брат. Дикари тебе ближе, чем белые люди.
— Не бойтесь, никто вас не съест, — сказала Полли. — Не знаю, почему вы тут оказались в таком положении.
— Почему? Я тоже хотел бы знать, почему! Они привезли меня и привязали, и ничего не говорят! — раздраженно воскликнул пленник. — Они болтают только на своем диком наречии, я ничего не понимаю. Но, оказывается, они при этом умеют прекрасно говорить и на человеческом языке!
— Мы подумаем, чем вам помочь, — холодно пообещала Полли и вернулась к фургону.
Кирилл присел на ящик у стола и тут же вскочил, потому что гнилые доски рассыпались в прах.
— Они забыли вас предупредить, дружище! — злорадно рассмеялся пленник в белой шляпе. — Сидячие места только для нас с мистером Грубером. Дружище, вы не похожи на дикаря. Позвольте представиться. Инженер Бенджамин Скиллард, Горнорудная Компания Кребса. А это мистер Сол Грубер, фотограф из Денвера.
— А мое имя — Пробитый Портсигар, — Кирилл приподнял шляпу. — Джентльмены, могу угостить вас водой и предложить самые дешевые сигары с мексиканских плантаций.
Он напоил из фляги сначала Скилларда, потом Грубера, но от сигар оба дружно отказались.
— Зачем они нас связали? — ворчал Скиллард. — Все равно мы никуда не убежим.
— Не ропщите, Бен, — сказал Грубер. — Вы сами в этом виноваты. Не надо было на них кричать. Не надо было грозить им армией. Не надо было говорить, что их вождям самое место в тюремной камере. Индейцы не обидчивы, но они все ваши слова воспринимают буквально.
— Вы понимаете индейцев, мистер Грубер, — сказал Кирилл.
— Почему бы мне не понимать их? Я прошел со своими камерами всю Америку, от Великих Озер до Рио-Гранде. И никто меня не связывал так, как сегодня. Ни тлинкиты, ни черноногие, ни кроу, ни ассинобойны. Они видели, что я их уважаю, и за это уважали меня.
Они так меня уважали, что даже позволяли себя фотографировать, а мне от них больше ничего и не требовалось. Мой жанр — портрет. Приходится в основном делать панорамы для Географического Общества, за это мне платят. А портреты я снимаю для себя. И для истории. С удовольствием сделаю ваш портрет, мистер Пробитый Портсигар.
Скиллард язвительно проскрипел с другого конца стола:
— Не мешало бы сделать сначала наши портреты, Сол. Чтобы все знали, как обращаются краснокожие с теми, кто несет им цивилизацию.
К ним подошла старая индеанка с корзиной. Полли побежала ей навстречу:
— Тетушка Лиз!
— Полли, девочка, зачем ты приехала? И как ты нашла это место? Ахо, у тебя опять новая лошадь! Еще злее, чем прежняя. Поешьте здесь, я не могу позвать вас к нашему огню. Там много чужих. Ахо, развяжи маленьких белых вождей. Покормите их и не дайте им убежать, не то они пропадут.
Кирилл поспешил исполнить ее приказ раньше, чем индеец успел повернуться. Маленький белый вождь Скиллард прошипел что-то вроде «всех бы вас на одном суку», а фотограф первым делом перекрестился и пробормотал что-то на латыни.
— Что у вас случилось, тетушка?
— Все хорошо, милая, все хорошо. Ничего не случилось. Мы чего-то не понимаем, наши соседи тоже чего-то не понимают. Вот мы с ними тут и собрались, чтобы вместе все понять. Что у тебя в фургоне?
— Маленькие гостинцы для тебя и для моих сестер. И больной. Отец хочет, чтобы вы его лечили.
— Гостинцы пусть полежат у тебя. Не надо, чтобы соседи их видели. Им будет обидно, что для них ничего не привезли. А больной…. — Она вздохнула. — Нам сейчас самим себя надо лечить. Многим кровь ударила в голову…
Ахо спросил:
— Мы можем развести здесь огонь, тетушка? Скоро ночь.
— Огонь? — старуха помедлила с ответом. — Я не знаю, останетесь ли вы тут на ночь. Подождите Ника.
Они расстелили одеяло на траве и уселись вокруг корзины. Фотограф Грубер пристроился рядом с Ахо, а инженер гордо остался за столом. Правда, вместо севрского фарфора ему пришлось довольствоваться таким же листом лопуха и кукурузной лепешкой, какими пользовались и дикари, сидя на земле поедающие печеного лосося.
А лосось был хорош…. Кирилл пальцами отделял ломкую белую мякоть от костей и отправлял ее в рот, а потом обмакивал ломтик лепешки в кисло-сладкий ягодный соус и пережевывал все вместе. И свежая вода после рыбы казалась изысканным вином.
Полли собрала кости, отнесла их в сторону, и к ней тут же бесшумно подлетела пара ворон. Никто и не заметил, где они прятались перед этим, терпеливо дожидаясь, когда люди закончат свою часть трапезы.
Темнело, и ночная прохлада заставила подняться с земли. Наконец, появился долгожданный Ник с горящей веткой в руке. Они быстро соорудили костер из старых ящиков и стали готовиться ко сну. Ник принес два солдатских одеяла для Скилларда и Грубера.
— Долго нас будут здесь держать? — спросил инженер как можно учтивее. — Твои начальники должны знать, что меня наверняка уже ищут. Ищет армия, ищет охрана карьера, весь город уже на ногах. Объясни там своим начальникам …
— У меня нет начальников, — ответил индеец и исчез в темноте, отступив от костра.
Разламывая ящик для костра, Кирилл заметил на торце полустертое клеймо и поднес его ближе к огню, чтобы прочитать. «Горнорудная Компания Кребса и Миллса, 1875, Огайо».
«Похоже, что это имущество той же самой компании, которая владеет карьером в Шерман-Сити. Только двадцать лет назад в ней был еще какой-то Миллс. И уже двадцать лет назад их ящики прибыли сюда, в самую глушь Индейской Территории. Надо признать, эти Кребс и Миллс были в молодости отчаянными парнями», — подумал Кирилл.
Дощечку с клеймом он оставил для истории, а остальное отправил в костер. Ящики сгорали быстро, и в дыме была неприятная горечь.
Полли выглянула из фургона, и Кирилл подошел к ней.
— Вот, закопай это где-нибудь подальше, — она подала ему свернутый кусок холста.
От грубой ткани тяжело пахло кровью.
— Как там наш больной, не проснулся? — спросил Кирилл.
— Рано еще.
Он отошел с лопатой к деревьям и обнаружил там полузасыпанную старую канаву. «А вот тут у Кребса и Миллса было отхожее место», — с усмешкой подумал он, вонзая лопату в податливый песок.
В ночи продолжал мерно бить барабан. Слух успел привыкнуть к его непрерывному рокоту. Занятый работой, Кирилл прислушивался к разговорам у костра.
— Вам не кажется, Сол, что их танцы затянулись? — спросил инженер. — Может быть, они собираются пытать нас бессонницей?
— Это не танцы, — задумчиво ответил фотограф. — Боюсь, что это совсем другое. Под такую музыку принято общаться с духами.
— Только духов нам не хватало.
— А скажите, мистер Грубер, — вмешалась Полли. — Очень трудно научиться фотографировать? Можно ли научить этому простую девушку вроде меня?
В ее беззаботном голосе совершенно искренне прозвучало детское любопытство. Можно было подумать, что ее и в самом деле больше всего на свете сейчас интересует фотография. Как будто они не были окружены со всех сторон вооруженными и мрачными индейцами, и не бубнил в ночи ритуальный барабан своим замогильным голосом…
Ахо бесшумно подошел к Кириллу и присел на корточки.
— Кто-то замыслил недоброе дело, — сказал индеец.
— Ты про пленников?
— Да. Бубен поет о смерти.
Кирилл бросил на дно ямы тряпку, засыпал ее землей и уложил сверху срезанные ломти дерна.
— Мало ли что поет бубен? Песни — это песни, а жизнь — это жизнь.
— Что ты будешь делать, если за ними придут? — спросил индеец.
— Ничего.
— Ты уверен? Ты не будешь их защищать?
— Не буду, — сказал Кирилл. — Я не лезу в чужие дела.
— Я тоже. — Ахо запрокинул голову, разглядывая звездное небо. — Завтра будет жаркий день. Не отходи от Полли ни на минуту.
Они вернулись к костру, где фотограф рассказывал Полли о своем искусстве.
— …Но скоро этим сможет заниматься каждый. У меня в чемодане лежит камера Истмена, называется «Кодак», я вам обязательно ее покажу.
— Как называется? — переспросила Полли.