Кирилл не знал, что и сказать. Полли улыбнулась:
— Теперь понимаешь, почему меня все боятся?
— Я не боюсь. Видишь, сижу рядом.
— Посмотрим, надолго ли тебя хватит. — Она снова отвернулась к окну.
— А что, если Грубер — беглый преступник? — предположил он.
— Вроде тебя? — отозвалась она. — Вряд ли. Больше похож на сыщика. Да какая разница? Человек он хороший. Жаль, что не с нами.
«Да, жаль, — подумал Кирилл, вспомнив, как метко стрелял Грубер по убегающим шайенам. — Лишний стрелок нам бы не помешал».
— Как приятно слышать русскую речь, — сказал он. — Раньше я только с Илюхой и мог поговорить. А видимся мы с ним — раз в год, если повезет.
— Папаша так поставил. В доме — только по-русски. Я американские-то слова первые услышала, когда уже большая была.
Мамаша у нас местная. Так он ее научил, и с нами она только по-русски говорила. А зачем? Возвращаться не собирались, у нас в России ничего не осталось. Ничего и никого. Папаша так и говорит — наша Россия у нас во дворе.
— Ну, а замуж за русского почему он тебя не выдал? — осторожно спросил Кирилл. — У вас же тут друзья, соседи, родня…
— А то самому не догадаться! Кому нужна каторжанка?
— Каторжанину, — сказал он.
И оба засмеялись.
— Ой, смешной ты. А жить где, на каторге?
— Ну, отчего же непременно на каторге… — Он набрался смелости и сказал: — У меня дом большой. Светлый. Из всех окон море видно.
— Море? — Она вздохнула. — Я и забыла, какое оно, море-то…
— Вот и вспомнишь.
Полли долго смотрела в окно, подперев щеку кулаком.
— Ну, что скажешь? — спросил он. — Ты согласна? Выйдешь за меня?
— Я бы вышла, — проговорила она, продолжая глядеть в окно. — Да только не успею. Бежать тебе надо. Бежать отсюда, и никогда не возвращаться. Вот если б раньше…
— Мы уедем вместе.
— Нет. Вместе не пробиться. По одному еще как-нибудь, а так…. Нет, Крис, ничего не получится.
— Я — Кирилл. А ты — Полина?
— Да.
— А папаша твой — Лука Петрович?
— Как ты догадался?
— Он сына назвал в честь своего отца, так?
Она засмеялась:
— Как осторожно ты спрашиваешь, будто на цыпочках крадешься… Боишься папашу-то? Его все боятся. Даже я. Надо было тебе с ним поговорить, если надумал свататься.
— Поговорю, — пообещал Кирилл. — Сделаю все честь по чести. Если ты согласна.
— Да согласна я, — просто сказала она. — Если нас до свадьбы не поубивают всех.
И вдруг привстала, повернувшись к окну.
— Керосин.
— Что?
— Керосином пахнет. Разлился где-то недалеко.
Полли легонько толкнула его в грудь:
— Что стоишь? Поджигают нас, а ты стоишь. — Она загасила свечу. — Поднимай ребят.
Кирилл вернулся в гостиную, и все повернулись к нему, пряча ухмылки.
— Наворковались, голубки? — спросил Остерман.
Кирилл снял винчестер со стены и задул свечи.
— У нас гости. Пойду проверю.
— По местам, — тихо сказал Илья, и все вышли из комнаты, бесшумно и быстро.
Стоя на лесенке, приставленной к забору, он жадно втягивал пряный ночной воздух, но не замечал в нем ничего, кроме обычных степных запахов. Конюшни на соседних холмах вырисовывались черными треугольниками на лиловом звездном небе. Нигде — ни лишнего шороха, ни треска, ни удара. Тишину наполняло лишь слаженное пение цикад. И вдруг он разглядел светлую полоску в темном силуэте конюшни.
— Так и знал, — шепнул Илья, стоявший рядом. — Самую дальнюю подожгли.
Через минуту неяркое робкое пламя выбилось из-под крыши и осветило холм. Кирилл увидел метнувшуюся тень и приложился к винчестеру.
— Не спеши! — Илья взял его за плечо. — Пусть разгорится, будет лучше видно.
Огонь, выгибаясь из-под кровли, лизал крышу, а из нее уже сочился дым; скоро все строение превратилось в гигантский костер.
Кирилл прикрыл глаза ладонью, глядя на освещенный склон, а не на пламя.
— Так ты не передумал жениться? — спросил Илья.
— Наоборот. Невеста уже согласна. Осталось уломать отца.
— Черт! Да сколько же их там! — сердито пробормотал Остерман, когда поджигатели кучками стали перебегать к соседней конюшне.
— Я насчитал двенадцать, — сказал Кирилл. — Хочешь, чтобы они подожгли и вторую?
— Жалко, — вздохнул Илья. — Но лучше, если все три сгорят дотла. Не будем мешать. Говоришь, отца уломать? Как его зовут?
— Какая разница? Ну, Лука Петрович.
— Не забыть бы. Когда поедем свататься, я вплету ленточки в гривы лошадей, и к хомутам бубенцы приделаю. Здесь такого не видали. Это будет шик, Кира!
Огонь пожара осветил степь. Встревоженные птицы мелькали в раскаленном воздухе, исчезая в клубах дыма.
Кирилл понимал, на что рассчитывал Остерман. Их силы были слишком незначительны. Удержать конюшни все равно не удалось бы, и противник, засев в них, получал отличную базу для долговременной осады. А в обгоревших развалинах не укроешься.
— Думаешь, они пришли только чтобы сжечь конюшни?
— Я думал, что им хватит одной, — ответил Илья. — Кажется, я просчитался. Может быть, они хотели, чтобы мы кинулись тушить пожар, и тогда они бы нас перебили. А теперь они думают, что на ранчо никого не осталось. Это плохо. Они могут и на дом полезть.
— Уже лезут…
Поджигатели, опьяненные успехом, неторопливо спускались по склону, и длинные тени змеились перед ними. Они скрылись в тени, когда оказались в ложбине между холмами, и Кирилл испугался, что они могут свернуть в сторону. Этот склон, голый и ровный, был изучен им еще днем, и через каждые пятьдесят шагов он вбил вешки, чтобы ночью не гадать, определяя дистанцию.
Будет крайне досадно, если противник перехитрит его и направится к дому по дороге. Дорога тоже была пристреляна заранее, но за нее отвечали другие…
Тени снова поползли по склону, потянулись вверх, и Кирилл успокоился.
— Их уже пятнадцать, — сказал Илья. — Нет, шестнадцать. Не понимаю, чего они хотят. Ну, постреляли. Ну, подожгли. Но штурмовать-то зачем? Знаешь, Кира, мы имеем дело с законченными кретинами.
— Или с клубом самоубийц.
— Как идут, как идут! — восхитился Остерман. — Какое высокомерное презрение к опасности! Нет бы — зигзагом припустить. Или перебежками. Идут, словно к себе домой.
— Ты был прав. Они уверены, что здесь никого не осталось.
— Да за кого они нас принимают?
Кирилл поймал на мушку того, кто шагал чуть позади остальных — у него на поясе раскачивалась и блестела стеклянная бутыль. Скорее всего, с керосином. Этот парень, видимо, собирался поджечь дом так же легко, как он справился с конюшнями.
После выстрела поджигатель всплеснул руками и повалился на спину. «Плохо, — подумал Кирилл. — Нам бы хоть одного живого».
Он стал остальным целиться в ноги. Винчестер Ильи грохотал рядом, и пустые гильзы звенели, ударяясь о саманный забор.
Поджигатели отступали, утаскивая раненых. Но два тела остались лежать в траве, как кучи мусора.
Когда нападавшие скрылись в темноте за догорающими конюшнями, Кирилл перепрыгнул через забор.
Он добежал до одного тела, переполз к соседнему. Оба были убиты наповал. Он снял с них патронташи и вернулся.
Но Илья уже шел ему навстречу:
— За неимением живых, нам послужат и мертвецы.
Они оттащили тела к забору.
— Если утром приедет маршал и захочет искать поджигателей, мы облегчим ему работу, — сказал Остерман. — А если не приедет, то покойники облегчат работу нам.
Наверно, все вокруг уже знали, что на ранчо Коннорсов творится что — то недоброе. В прежние времена ночной пожар поднял бы с постелей даже самых дальних соседей. Три большие конюшни, сгорая, наверно осветили всю прерию до самого Техаса. Но ни ночью, ни утром к ранчо не приблизилась ни одна живая душа.
И только в полдень на склоне показались двое — седобородый старик и ковбой с белой тряпкой на стволе винчестера.
— Парламентеры? Не надо их подпускать слишком близко, — сказал Кирилл, перелезая через забор. — Поговорю с ними.
— Почему ты, а не я? — Илья пристроил «шарпс» в бойницу.
— Потому что ты хозяин. А я сойду за работника.
— Кира, вернись. Поговорим с ними через забор.
— Нельзя. Видишь старика? Это мой будущий тесть.
— Да ну! Кира, пригласи папаню в дом. Он пьет? Угостим его ирландским самогоном.
— Лучше прикажи оседлать пару коней, — сказал Кирилл и пошел навстречу парламентерам.
Он остановился на середине склона, поджидая, пока они поднимутся.
— Меня зовут Боб Клейтон, меня тут все знают, — важно сказал ковбой. — А ты кто?
— А меня тут никто не знает, — ответил Кирилл. — Чего надо?
Боб Клейтон помолчал, разглядывая забор за спиной Кирилла.
— Белые люди так не поступают, — сказал он.
Кириллу тоже не по душе была эта затея — подвесить трупы к забору. Но, во-первых, еще меньше ему хотелось заносить их во двор. Во-вторых, скоро они начнут смердеть, и ветер понесет вонь в сторону осаждающих. И, наконец, таблички «Поджигатель» на груди у покойников без лишних слов объяснили бы все маршалу.
Но сейчас перед ним стоял не маршал.
— Ты пришел учить нас тому, как поступают белые люди?
— Нет. Вас поздно учить. Вам осталось жить несколько часов, — сказал Клейтон. — Но если отпустите нашего парня, мы подождем до утра. У вас будет ночь, чтобы смыться подальше. А утром мы сожжем ранчо. Отдайте нашего парня, и вы останетесь живыми.
— Отпустите дочку, — добавил старик. — И Мойру с детишками.
— Боб, стой, где стоишь, — приказал Кирилл. — А вы, мистер Уолк, пойдете со мной.
Клейтон шагнул вперед, преграждая путь старику:
— Что ты придумал? Хочешь прикрыться еще одним заложником?
— Спокойно, Боб, — улыбнулся Кирилл. — Мы с тобой оба знаем, как дела делаются. Сегодня мы в разных командах. А могли оказаться в одной. Я тебя понял. Твое предложение меня устраивает. Разбежимся в разные стороны.