— Да, мы создадим заявочный клуб, и каждый из нас получит участок земли, и построит там дом, и мы не будем больше тесниться в казенных бараках! Мы будем платить налоги, хоть это и не самая приятная новость.
Но, сами понимаете, шериф не может зарабатывать на жизнь где-то на стороне. Мы будем платить ему, а он не станет ворчать, если жалованье покажется ему слишком скромным. Верно, шериф?
Мерфи важно кивнул.
— А теперь судья Бенсон прочитает нашу конституцию.
Рэймонд Бенсон поправил галстук и приподнялся над столом. Текст «конституции» был составлен им давно, очень давно. Еще тогда, когда он был рядовым участником каравана, направлявшегося в Калифорнию. Именно эти записки и стали причиной того, что Бенсон отстал от каравана и застрял в Оклахоме. Попутчики высмеяли его. «Если б мы хотели жить по конституции, какого черта было уезжать с Востока?» — сказали они. Он понял, что ему с ними не по пути. Но вот, прошло каких-то двадцать лет, и Рэймонд Бенсон встретил тех, для кого он писал свой текст.
— Я не утомлю вас, — сказал он. — Наша конституция — самая короткая в истории. Введение. «Мы считаем законы, установленные людьми, неизбежно несовершенными, как и все, что придумано людьми. Но несовершенство закона не оправдывает тех, кто решил этим воспользоваться для унижения и угнетения своих собратьев». Статья Первая…
Шахтеры долго слушали его в благоговейной тишине, которую неожиданно нарушил скрип колес. Все разом обернулись.
Маршал Даррет встал в пролетке, виновато разведя руками:
— Я не знал, что у вас тут такое событие. Кстати, что тут происходит?
— Добро пожаловать в Кливленд, — сказал Бенсон. — У нас происходит инаугурация. Вы, маршал, очень кстати. Вчера вечером мы избрали нового шерифа. Думаю, вам надо познакомиться.
Рядом с судьей во весь рост выпрямился Томас Мерфи, с самодельной жестяной звездой, вырезанной из консервной банки.
— Томас? — удивился маршал. — Помнится, я оставил тебя за решеткой. Кто тебя выпустил?
— Меня выпустил народ, — Мерфи потер опухшую скулу и облизал разбитые губы. — Судья Бенсон, недавно маршал привез мне пару бумажек. Дайте ему еще одну бумажку, чтобы он увез ее в Форт Смит.
— Что за бумажка? — спросил Даррет, пробираясь к помосту через толпу.
— Меня всегда умиляла та легкость, с которой шериф Мерфи относится к важнейшим документам, — сказал судья Бенсон, разворачивая свернутый в трубку лист. — Позвольте зачитать. Мы, нижеподписавшиеся жители поселка Кливленд, округ Шерман, территория Оклахома, путем всеобщего добровольного голосования избрали Томаса Мерфи на должность шерифа, обязав его денно и нощно вылавливать воров и убийц и возвращать краденое, соблюдать Закон, всегда быть верным справедливости, и да поможет ему Бог. Подписи на восьми листах прилагаются.
Даррет добрался, наконец, до помоста и взял лист, запятнанный серыми отпечатками шахтерских рук.
— Перо мне, — попросил он. — С моей подписью этот документ будет весить немного больше.
Оставив свою закорючку в чистом углу страницы, он посмотрел на Мерфи и Бенсона снизу вверх и сказал негромко:
— Когда вы закончите с ина… с игу… с этим делом, мне надо будет поговорить с вами без свидетелей. Не подскажете, где я могу найти инженера Скилларда?
— Идемте, Гек. — Мерфи спрыгнул с помоста. — Он здесь.
Тела Скилларда и Лагранжа лежали рядом, на дощатом тротуаре за аптекой. Их уложили на солому, под которой был слой льда. Струйки талой воды сбегали по доскам и исчезали, мгновенно впитываясь в потемневший песок.
— Придется сфотографировать их вместе, — сказал Грубер, устанавливая штатив. — Очередная шутка смерти. При жизни эти двое вряд ли попали бы в один кадр.
— Зачем это нужно? — спросил Даррет. — Я понимаю, когда делают портреты преступников. Но Скиллард был честным человеком.
— Гек, вам не понравится то, что я скажу. Это — моя работа. Люди, которые мне платят, должны видеть — за что они платят. И, кстати, у вас есть доказательства, что он был честным человеком?
— Сол, ты прав: мне не нравится то, что ты сказал.
Они вернулись в салун, где Бенсон, уже без парадного костюма, засучив рукава белой рубашки, колдовал над раненым помощником шерифа.
Томас Мерфи прохаживался вдоль стойки, похлопывая себя по ноге томагавком.
— Что это у вас? — спросил Грубер.
— Орудие убийства. Индейцы оставили его между лопатками…
— Вы видели индейцев?
Мерфи немного смутился:
— Черт! Я становлюсь таким же бараном, как все. Нет, я не видел индейцев. Топор в спину мог засадить любой из нас. И перерезать глотку — тоже. А найти томагавк в наших краях — пара пустяков.
— Продается в любой лавке Гудворда, — добавил Даррет. — Ну-ка, Том, дай-ка его сюда… Ну, так и знал. Видите клеймо? «Завод Бакса, Спрингфилд, Огайо».
Грубер взял топорик и внимательно его осмотрел.
— А что, у всех томагавков бывают такие рукоятки?
— Да нет, обычно продается только лезвие, а на рукоятку его насаживает хозяин. Каждый подгоняет по руке, своему росту, вкусу, — пояснил Даррет.
— Я уже видел такой рисунок, — твердо сказал Грубер. — Продольные канавки, залитые черной и красной смолой. Это что-то означает? Может быть, как клетчатое полотно у шотландцев? Или что-то вроде фамильного герба?
Судья Бенсон заметил, отходя от раненого и вытирая руки:
— У индейцев нет ни одной пары одинаковых вещей. Они все стараются отличиться от других. Каждая вещица имеет свое лицо. Индеец никогда не спутает свои мокасины с чужими. А томагавк — штука куда важнее, чем мокасины.
Грубер еще раз глянул на топорик и вернул его шерифу.
— В таком случае записывайте и меня в свидетели. Я видел орудие убийства в руках индейца-переводчика. В тот день, когда банда похитила инженера Скиллард. Да, я совершенно уверен — тот самый топор.
— Плохо, — сказал маршал Даррет, устало опускаясь на стул и вытирая лицо платком. — Очень плохо. Я до последней секунды еще надеялся, что в этом дерьме замешаны только наши подонки. Разбираться с индейцами гораздо сложнее.
Сол, ты даже не представляешь, сколько лишней работы теперь предстоит сделать. Подключать индейскую полицию. Уговаривать вождей, чтобы нам разрешали допрашивать их подданных. И если бы они сами приходили на допрос! Так нет же, нам придется гоняться за ними, и говорить только в присутствии переводчика.
И это еще не все. Даже когда мы установим убийцу, мы ничего не сможем с ним сделать. Потому что индейца будут судить сами индейцы. Ну да, допустим, мы его установили, арестовали и передали на суд вождя. Хорошо, если это убийство окажется не первым для задержанного. И даже не вторым. Потому что только за третье они приговаривают его к смертной казни. И после вынесения приговора он еще год может жить в семье. Ну, видишь, какую свинью ты нам подложил?
Однако Сол Грубер, казалось, не слышал речи маршала. Он неотрывно смотрел на раненого, что лежал на стульях, составленных в ряд у стены.
Его черные прямые волосы свисали почти до пола. Лицо было пепельно-желтым, ястребиный нос заострился и побелел на кончике.
— Кто это? — спросил Грубер.
— Дженкинс, он был моим помощником, — брезгливо поморщившись, сказал Томас Мерфи. — Переметнулся к Форсайту. Пусть скажет спасибо судье Бенсону. Я бы не стал перевязывать предателя.
— Он в сознании? — Грубер повернулся к Бенсону, и судья помотал головой. — Жаль. Мне надо кое-что у него спросить.
— Спросите завтра. Рана не смертельна. А метисы — живучи.
— Метис Дженкинс? — Грубер подвинул стул и сел рядом с раненым. — Очень интересно. В девяносто первом году в Арканзасе орудовала шайка конокрадов. Угоняли лошадей и мулов со строительства моста. По дюжине за ночь, как по расписанию. Только подвезут новых лошадей, наутро погонщики снова замечают пропажу.
Стройка остановилась, потому что некого стало запрягать в телеги с лесом и цементом. Наконец, на рынке в Коффивилле был задержан некий Дженкинс с десятком мулов со стройки. На допросах молчал, сообщников не выдал. Получил три года и сбежал во время перевозки.
Я читал приговор. Оказывается, родственники по материнской линии, индейцы чокто, требовали, чтобы Дженкинса выдали им, на их внутренний суд. Но судья решил, что конокрадство для индейцев не преступление, а образ жизни, поэтому вряд ли их вердикт будет достаточно суровым. Вот Дженкинса и отправили отбывать срок в далекий Иллинойс. Куда он и не доехал.
Кстати, мост так и не построили. В том месте наладили паромную переправу. Знаете, как звали хозяина паромной компании? Гек, вам опять не понравится то, что я скажу. Его звали Скотт Форсайт.
— Сол, ты приехал, чтобы разбивать мое сердце, — вздохнул маршал. — Сначала плохие новости. Потом отвратительные.
Он поморщился, пытаясь почесать спину:
— Забыл отлепить примочку, теперь будет досаждать весь день…. Бенсон, может быть, мне обратиться к шаманам? Говорят, они умеют изгонять пули.
— Обратитесь к Форсайту, — посоветовал Грубер. — В его аризонском доме живет некая мисс Джонсон, дочь известного шамана Воточаки. И сам Воточака проживает неподалеку, он охотно вас примет.
— Где ты все это откопал? — горестно вздохнул Даррет. — И почему ты не докопался до чего-нибудь полезного? Например, до финансовых махинаций. Или хотя бы до трупа.
— Труп? Вы получите его, когда заговорит Дженкинс.
— Сомневаюсь я, что он заговорит, — сказал Даррет. — Не выдал в прошлый раз, не выдаст никого и теперь. Порода такая.
— О, Гек, люди меняются. Только законченные идиоты всю жизнь остаются идиотами. А тот, у кого осталась хоть капля разума, старается не наступать второй раз на дурно пахнущую кучу. Воровать лошадей со стройки и убить человека из влиятельной семьи — разные вещи. Очень разные. Даже не с точки зрения уголовного права. А с точки зрения кровной мести.
Убийце Скилларда не помогут никакие адвокаты. С ним будут разбираться не в зале суда. И вряд ли он захочет брать все на себя. Тот, кто убил Скилларда, просто выполнил чью-то волю. Почему же он должен страдать один? Почему истинный виновник гибели инженера должен наслаждаться свободой и богатством?