– Это я, не бойся, – прошептала мать в самое ухо Степке.
– Что ты делаешь?
– Пытаюсь развязать тебя. Не шевелись…
Мать сказала еще что-то, и он почувствовал, как она связанными руками пытается развязать узлы у него за спиной. Он огляделся и помимо прежнего синяка на лице матери увидел под глазом рассечение, из которого лилась кровь. Он все понял: мать специально спровоцировала охранника на то, чтобы тот взялся ее успокоить, и благодаря этому она смогла поменять местоположение и оказаться возле сына.
Мать долго возилась с узлами, Степка дрожал и кусал губы. Слезы текли у него по щекам, но он не проронил ни звука. Наконец он почувствовал, как веревки ослабли, и Степка освободил сначала одну, а затем и вторую руку.
– Ты как? – спросила мать очень тихо.
– Руки болят, – пропищал Степка.
– Это не страшно! Главное, чтобы ноги не подвели.
– Что?
– Слушай меня внимательно! Мы сейчас едем мимо озера. Скоро будет крутой поворот. Как только машина сбавит ход, я отвлеку этих подонков, а ты прыгай за борт и беги к деревьям.
– Что? А как же эти… с пулеметами? Ты видела, что стало с теткой Валей?
– Отстали мотоциклисты, не догонят они тебя, если побежишь со всех ног. Валька попыталась, но не смогла, а ты сможешь.
– А если… – Степка сглотнул, на глазах наворачивались слезы.
Мать смотрела холодно и жестко.
– Никаких если! Ты шустрый, поэтому у тебя обязательно получится. Ты меня понял?
– Понял, – Степка шмыгнул носом.
– Пойми, эти сволочи не пощадят никого, а уж нас и подавно!
– Это почему?
– Ты же знаешь, кто твой папка?
Степка закивал, мать продолжала:
– Вот и хорошо, что знаешь. Если не струсишь, у тебя будет хоть какой-то шанс выжить.
Степка собрался с силами.
– Я все сделаю, как ты сказала!
Мать улыбнулась.
– Ты у меня молодец! Я в тебя не сомневаюсь… – Женщина посмотрела в щель между кузовом и брезентом. – Подъезжаем, как только крикну, беги. Иди в лес к Яшкиным топям. В болота не лезь, обогни. Главное, не спеши, мы с тобой там были. Найдешь дедову заимку, расскажешь, что да как! Дед Захар о тебе позаботится.
Материного отца Захара Русаева, которого все местные именовали не иначе, как дядька Русак, Степке доводилось видеть раз или два. Хмурый и нелюдимый старик, помешанный на охоте и почти не выходивший в люди. Именно от этого многие дядьку Русака чурались, а были такие, кто его очень уважал, но Степка-то, хоть Русак и был его дедом, к ним не относился. Степка собственного деда даже слегка побаивался. Иначе, как лешим, его не называл, за глаза, конечно. Однако сейчас Степку одолевал другой, более сильный страх, поэтому он закивал.
Мать выдохнула и попыталась улыбнуться, но от этого подсохшая на лице рана лопнула, и кровь из нее полилась еще сильнее.
– Останешься у деда, пока все не утихнет!
– А как же ты? Зинка, Сонька?
– Как-как, а никак! Так, как уж выйдет, – сказала мать и отвернулась.
Машина накренилась и ухнула вниз, явно угодив в какую-то колдобину, и действительно сбавила ход. Водитель поддал газу, но машина буксовала на месте. В этот момент мать оттолкнулась плечом, подалась вперед и налетела на одного из эстонцев. Она хотела ударить мужчину в грудь, но уткнулась ему в плечо. Хоть удар получился и смазанный, но мужчину качнуло, и чтобы не упасть за борт, он вынужден был ухватиться за каркас кузова.
– Давай!!! – услышал Степка голос матери и увидел, как она, точно волчица, вцепилась охраннику зубами в шею.
Степка тут же вскочил, перепрыгнул через чье-то лежавшее рядом тело и сиганул за борт.
Жуткая боль пронзила ступню, но он понимал, что времени у него немного, чтобы обращать на травмированную ногу внимание. Корчась от боли, Степка вскочил и помчался к кустам. Мотоциклисты, которых паренек боялся больше всего, и в самом деле отстали. Когда они поняли, что случилось, Степка пробежал уже сотню метров и успел-таки нырнуть в кусты. Ветки хлестали по глазам и щекам, но он не чувствовал боли. Он просто бежал, как и приказала мать. Спустя пару мгновений за спиной затрещал пулемет, но Степка успел сбежать в овраг, и здесь пули уже были ему не страшны. Он пробежал по оврагу сотню метров, выбрался из него и снова побежал по лесу. Так он бежал долго, пока окончательно не выбился из сил и не упал в траву.
Почти неделю Степка плутал по лесам, питаясь ягодами и сырыми грибами. Он помнил слова матери и не полез в болото, а шел по кругу, чтобы не угодить в трясину. По ночам он почти не спал, сооружал себе лежанку из лапника, а когда становилось совсем холодно, пританцовывал и пел песни: «Там вдали за рекой…», «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»…» и, разумеется, «Катюшу». Когда он наконец-то нашел жилище деда, то сел возле заимки на землю и заплакал.
Увидев измученного, оборванного и изнеможенного Степку, Захар Русаев оторопел и сразу же засуетился. Пожилой егерь отмыл внука в дубовой бочке, накормил, нашел какую-то чистую одежу и только после этого приступил к расспросам.
Выслушав историю о том, как в деревню приехали немецкие и эстонские каратели, Русак оставил Степке припасы, взял ружье и ушел.
Старик не появлялся четыре дня, а когда вернулся, на его плече висели два немецких автомата, а на поясе – фляжка в черном кожаном чехле. Русак снял с плеча автоматы и поставил их за дверь, потом снял с пояса фляжку и вручил ее Степке.
– Что это? – дрожащим голоском спросил Степка.
– Фляжка… немецкая. Трофей. Бери – это тебе подарок.
Степка осмотрел фляжку и посмотрел деду в глаза. Они блестели, будто стеклянные, по виску текла капля пота. Русак махнул рукой, достал откуда-то бутыль с мутной жижей и закрыл лицо ладонью. Потом налил полный стакан и выпил не закусывая. После этого дед посмотрел на Степку все теми же стеклянными глазами, не стал лукавить и сказал все как есть:
– И мамку твою, и сестер и… в общем, всех! Согнали к оврагу и из пулеметов. Потом двое прошли по трупам и тех, кто шевелился, добили в упор. Эстонцы из «Омакайтсе», мать твою, прихлебатели фашистские! Подкараулил я их и… Ну ты сам понимаешь!
Степка посмотрел на деда и, уткнувшись ему в плечо, тихо заплакал.
Глава четвертая
Прервав свой рассказ, Тарасыч достал из кармана кисет и бумагу, скрутил очередную «козью ножку», сыпанул в нее табачку и ухмыльнулся.
– Вот так все начиналось, но это еще не вся история. Ну а теперь расскажу о том, что с Русаком и внуком его после войны случилось. – Тарасыч чиркнул спичкой, пыхнул табачком, огладил бороду и продолжил: – Я ведь до войны в Славковичах – кем бы вы думали, вовек не угадаете – сельским учителем работал. Как война началась, сразу, как полагается, на фронт добровольцем, а там… сами поди воевали, знаете, что тут у нас на Псковщине творилось. В первом же бою меня контузило, но немцы так спешили, что не всех раненых добивали. Я притворился мертвым, а потом в лес рванул. Мыкался там долго, грибами да ягодами питался почти месяц, а потом на партизан наткнулся. Да-да! Уже в сорок первом тут в лесах наши мужики отряды сколачивали и немцев били. Вот тогда мы с дядькой Русаком и познакомились. Он всю войну вот здесь, на этой самой заимке, и просидел вместе с внучком своим Степкой. Да-а-а! Когда немцы и эти ублюдки из «Омакайтсе» нас прямо в лагере накрыли, троих наших, и меня в том числе, дядька Русак со Степкой целый месяц укрывали и выхаживали. Если бы не они… Меня ведь ранило тогда. – Тарасыч оттянул ворот рубахи и показал шрам на груди чуть повыше сердца. – Граната немецкая рванула, чудом я в овражек откатиться успел, но один осколок все же меня нашел…
– А на лице шрам откуда? – поинтересовался Веня Костин.
Тарасыч цокнул языком, поморщился и махнул рукой.
– А-а-а, это уже здесь дело было! С косолапым как-то повздорили! Нос с носом по зиме с шатуном столкнулись. Пальнул я впопыхах в мишку из двух стволов, но попал не туда, куда надо было бы. Достал меня когтями мишка, и если бы не нож… Но впрочем, это к нашему делу не относится!
Зверев ткнул Веню в бок, Тарасыч продолжал:
– Так вот когда наши отсель немчуру погнали, вышли мы из лесов. Я тогда сразу на фронт подался, а когда до Берлина дошел, вернулся в родные края. Снова в школу устроился, да как-то про Русака вдруг вспомнил. Решил его навестить, дорогу до этого места я хорошо знал. Пришел сюда, а дядька Русак в своем домишке сидит – пьяный в хлам, а Степки нет нигде. На столе бутыль полупустая, кругом тарелки грязные, посуда поколотая. Ну я Русака кое-как в койку уложил, дождался, когда придет в себя, и стал выпытывать, что тут у них стряслось, случилось. Так он мне все и рассказал. Ушел, говорит, Степка в лес по грибы…
– Это в сорок пятом по осени было? – сухо уточнил Зверев.
– В сорок пятом… по осени… Короче, ушел Степка за опятами, да не вернулся. Поначалу Русак не особо тревожился. Степке ведь в сорок пятом уже тринадцать стукнуло, паренек он смышленый… был. Одним словом, не впервой ему было в лесу ночевать. Однако, когда вторые сутки прошли, Русак занервничал. Пошел он Степку искать, ну и нашел…
Тарасыч крякнул, утер рукавом глаза и хлипнул носом.
– Мертвого нашел? – все так же сухо уточнил Зверев.
– Хуже. Нашел километрах в трех от заимки Русак своего внука, а если быть точнее, не его, а то, что от него осталось.
– И что же он нашел? – не выдержав, спросил Веня.
– Обглоданный скелет! Скелет да обрывки мяса от Степки остались. А рядом следы кабаньи. Стадо там целое прошло. Тогда, в сорок пятом, за пять лет войны, когда почти все местные охотники на фронтах кровь проливали, зверья разного расплодилось, а кабанов уж было… Одним словом выходило, что Степка ненароком то ли на стадо напоролся, то ли поросят решил посмотреть, в общем, все выглядело так, как будто растерзали клыкастые свинки мальчонку, а потом обглодали до костей.
Зверев и Веня переглянулись.
– Страшная смерть! – поерзав и почесав подбородок, сказал Веня. – Ну а к нашему-то делу это как относится?