– Веня, давай кратко и без лишних подробностей, – с набитым ртом пробурчал Зверев. – Кто такой вообще этот Трусевич?
Костин, все еще сидевший за столом, тут же открыл лежавшую перед ним папку с очередным уголовным делом и зачитал:
– «Трусевич Ефим Семенович, пятого года рождения, уроженец села Заборье Витебской губернии, из крестьян. В двадцать четвертом окончил училище металлистов, работал в Витебске модельщиком на заводе «Коминтерн», в сорок первом ушел добровольцем на фронт, воевал на Северо-Западном. После войны перебрался в Псков, до недавнего времени работал инженером-технологом на литейно-механическом заводе «Выдвиженец». По работе характеризуется положительно, беспартийный. Женат, детей не имеет…»
Зверев, откусывая шкурку от сала, покивал:
– С характеристикой разобрались, теперь рассказывай, что с ним случилось.
– Картина примерно такая, – продолжил Веня. – Трусевич с женой проживают на Алексеевской. Сегодня утром он отправился на пустырь выгулять пса. На этот раз убийца стрелял в своих жертв со спины…
Зверев едва не подавился.
– Жертв? Так разве у нас не один труп?
– Трупов у нас действительно два. Убийца сделал два выстрела. Первой жертвой нашего охотника стал пес Трусевича, второй – он сам.
– Тьфу ты, черт, а я уж было подумал. Что за пес?
– То есть?
– Порода, спрашиваю, какая?
– А что, это так важно? – удивился Костин. – Я что-то этому значения не придал! Вроде лайка, а может, и какая другая. С виду на обычную дворнягу смахивает.
– Понятно. Что еще?
– Первая пуля досталась псу. Так сказать, прошила собачку насквозь, так что найти ее не удалось. Вторая пуля застряла в голове хозяина; двенадцатый калибр, и очень похожа на те две, которые извлекли из тела Войнова.
Горохов наконец-то подал Звереву чай в фарфоровой чашке, майор сделал пару глотков.
– Кто обнаружил труп?
– Супруга убитого. Наш инженер должен был выгулять собаку и пойти на работу. Так как они долго не возвращались, жена Трусевича занервничала и пошла на то место, где они обычно выгуливали пса. Вскоре женщина увидела обоих – сначала Булата, а потом и мужа…
– Булат – это пес?
– Да.
– Похожий на дворнягу?
– Похожий на дворнягу.
– Или все-таки на лайку?
Веня чертыхнулся:
– Да откуда мне знать? Я же не собачник. Если очень нужно, можно будет у Логвина спросить или у Лени…
– Обязательно спросим.
– Да и какое это имеет отношение к делу?
– Прямое. Лайка – одна из лучших собак для охоты на крупного зверя.
Веня запнулся:
– Ты хочешь сказать…
– Хочу сказать, что наш убийца охотник. Так что если Трусевич тоже охотник, то это уже связь, – продолжал Зверев. – Эх ты, Венечка! Ладно, еще что?
– Найдя мужа и собаку, жена Трусевича вызвала милицию и «скорую», ну а дальше все как обычно…
– А ты с женой Трусевича, как я понимаю, уже пообщался? – уточнил Зверев.
– Шурка с ней общался. – Веня указал на Горохова.
– И он, как я понимаю, тоже не выяснил ничего про собаку?
Горохов виновато потупился.
– Какая порода, не выяснил.
– А что выяснил? Ты хотя бы спросил у жены Трусевича, был ли ее муж знаком с Войновым?
Шура закивал:
– Спросил. Она сказала, что не знает.
– И был ли Трусевич охотником, ты не спросил?
Шура и Веня переглянулись.
– Не спросил, – промямлил Горохов.
– Ну а звать-то ее как? Ты хоть это выяснил?
– Нина Елисеевна Боброва. Это ее девичья фамилия.
– Понятно. – Зверев откинулся на спинку стула, закурил очередную папиросу и зевнул. – Ладно, домой сегодня я, пожалуй, уже не пойду, лягу спать в дежурке. Ну все, можете все проваливать! Димка, тебя это тоже касается.
Евсеев с довольным видом закивал.
– Шура, откуда у нас такое сало взялось? – Павел Васильевич вытер пальцы газетой. – Как масло во рту тает.
– Тетка моя посылочку из Житомира прислала, – ответил Горохов.
– Не знал, что у тебя в Житомире родня. Фамилия у тебя вроде русская?
– Так тетка по материнской линии родня. У меня же мать хохлушка, а тетка ее старшая сестра.
– Вот умеют же украинцы сало солить! А в ящичке, в котором посылочка с Украины пришла, такое яство еще есть? – Зверев подмигнул Шуре, тот оскалился:
– Есть немного!
– Ну, тогда на завтрак мне немного принесешь… Хорошо?
– Да без вопросов, Василич!
– Тогда все свободны. Ах да… Шурка, про хлеб не забудь, – успел выкрикнуть Зверев, прежде чем Костин, Горохов и Евсеев вышли за дверь.
Когда Зверев, который проспал всю ночь на диванчике в дежурке, вышел из управления и увидел подъезжающую к зданию машину Корнева, он нырнул в кусты. Так как сегодня особого желания общаться со своим непосредственным начальником у Зверева не было, он просто дождался, когда Корнев выйдет из автомобиля и войдет в здание, и только потом вышел на тротуар. Закурив на ходу, Павел Васильевич улыбнулся и направился к автобусной остановке. Однако тут его окликнули:
– Павел Васильевич, куда это вы так торопитесь?
Зверев обернулся. В сером плаще и бесформенной фетровой шляпе в его сторону шагал Кравцов. Зверев оскалился:
– Здравствуй, Витенька! Спешишь на работу?
– А вы, товарищ майор, никак наоборот – решили с работы смотаться?
– Почему же смотаться? Я оперативник, мне не в кабинете сидеть положено, а с людьми общаться, улики искать, людей опрашивать. Это вы – следователи – больше в кабинетах штаны протираете!
Кравцов скрипуче рассмеялся.
– Ну да, ну да! Как говорится, кесарю кесарево… Значит ли, что я должен Корневу передать, что вы пошли улики искать и людей опрашивать?
– Так и передай, Витенька. Так и передай.
Кравцов манерно покачал головой.
– Расстроится ведь полковник. Он ведь так встречи с вами искал. Машину специально в Славковичи прислал, чтобы вас у себя лицезреть да ваши соображения по новому преступлению услышать. Но раз у вас для него нет десяти минут, то тогда идите куда шли. А я к Корневу зайду, сообщу о том, как вы от него в кустах прятались, и будем мы с ним дальше, как всегда, в своих кабинетах штаны протирать.
Не дожидаясь ответа, Кравцов манерно козырнул, крутанулся на каблуках и быстренько взобрался на крыльцо.
– Вот же гаденыш! – Зверев оскалился, сплюнул и пошел к автобусной остановке. Спустя полчаса Зверев уже был на Алексеевской.
Квартира Трусевичей располагалась на первом этаже четырехэтажной сталинки, имела две смежные комнаты, душевую и просторную кухню. Чистые полы, ни малейшего следа осевшей пыли и зеленые цветочки в глиняных горшках так и дышали свежестью. Стандартный набор старенькой мебели, выцветшие фотографии на стенах, люстра с висюльками и большие настенные часы с маятником создавали уют и гармонию. Предметов роскоши здесь не было, за исключением старинного трехстворчатого трюмо с резным столом и подставкой из красного дерева, явно не вписывающейся в общий серенький интерьер жилища семьи Трусевичей. Такой же серенькой являлась и сама хозяйка квартиры.
Супруга убитого накануне инженера оказалась слегка сгорбленной и близорукой женщиной лет сорока пяти – худой, бледной как мел, без всякого намека на привлекательность. Облаченная в выцветший синенький халат и клетчатые матерчатые тапки, Нина Елисеевна носила очки с толстенными стеклами, и, видимо, поэтому, когда Зверев представился и показал женщине удостоверение, та, прежде чем впустить гостя в квартиру, долго изучала предъявленный документ. Наконец хозяйка квартиры пригласила Зверева в гостиную и указала на один из скрипучих стульев. Сама же села в вытертое велюровое кресло, как-то еще больше съежилась и довольно холодно заметила:
– Ваши коллеги меня уже расспрашивали. Так что не понимаю, для чего понадобился повторный визит.
«А норов у нее, похоже, такой же мерзкий, как и внешность», – подумал Зверев, но при этом тут же выдавил из себя елейную улыбку.
– Не переживайте, дорогая Нина Елисеевна, я постараюсь сильно вас не утомлять.
– Дорогая?! – фыркнула женщина, а Зверев тем временем продолжал:
– Мой коллега, как я понимаю, задавал вопросы про вашего мужа, меня же сейчас больше интересует ваш Булат.
– Вас интересует эта гадкая псина?
Зверев склонил голову набок и сдвинул брови.
– Вы называете своего пса гадким? Но почему?
– Булат был сущим наказанием. Он грыз мебель, носился по комнате как угорелый, поэтому Фимочке приходилось постоянно выгуливать его по нескольку часов в день. А еще его шерсть… Знаете, как он линял! Это что-то уму непостижимое.
– То есть собаку свою вы не переносили, а ваш муж? Судя по тому, что он часами выгуливал пса, он его любил.
– Просто обожал. Души в нем не чаял.
– Странно, что ваш муж так привязался к обычной дворняге…
– Да вы с ума сошли? Булат был чистокровкой! Восточносибирская лайка! Фимочка так его любил, так им гордился.
Зверев подавил улыбку, значит, все-таки лайка.
Нина Елисеевна продолжала:
– До войны я как-то терпела Булата, а во время войны и после он стал для меня обузой.
– А почему терпели до войны?
– До войны Фимочка много времени проводил в лесу. Туда он брал с собой собаку, и та, набегавшись вдоволь, вела себя поспокойнее. Когда муж ушел на войну, я осталась с этой ужасной псиной наедине…
– Вы не любили пса, но, тем не менее, не избавились от него. Почему?
– Избавиться? Ну что вы? Фимочка бы мне этого не простил.
– Насколько я знаю, детей у вас нет?
Женщина поморщилась.
– Детей я тоже не люблю!
– А ваш муж? Он хотел детей?
– Это имеет отношение к делу?
– Возможно.
– Фимочка как-то одно время заикался о том, что можно было бы завести ребенка, но я дала понять, что не хочу спешить.
– И тогда ваш муж завел себе пса?
– Да, как я уже сказала, это случилось еще до войны.
Зверев выдержал паузу и наконец-то задал свой главный вопрос:
– Вы сказали, что до войны ваш муж много времени проводил в лесу. Ваш муж был охотником?