— Слушаю вас.
— Товарищ Яковлев… который ведет это дело.
— Да, мне это известно, — подтвердил Сорокин.
— Товарищ Яковлев сообщил, что основным подозреваемым является некий Николай Пожарский, помощник мастера ремесленного училища.
Капитан изобразил вежливое недоумение:
— Это новость. А товарищ Яковлев не пояснил, на чем основана версия?
— В детали следствия меня не посвятили. Насколько мне было объяснено, доподлинно не ясно, кто конкретно нанес удар. На орудии убийства имеются и отпечатки Пожарского, и именно он, по сообщению очевидцев, столкнул Маркова вниз с моста.
— Вот эти все вещи Яковлев хорошо разъяснил. Одного он не разъяснил — фактов, — вступил в разговор Остапчук.
— Каких же? — поинтересовался Эйхе.
— Факт пропажи сумки с деньгами. Факт того, что эту сумку кто-то забрал, предварительно сорвав пломбу, я ее сам отыскал. Факт того, что Пожарский не пытался скрыться с места происшествия, что пытался помочь, звал на помощь…
— И сумки при нем не было, — вставил капитан.
Заведующий, переварив все услышанное, отметил:
— А ведь вы знаете куда больше моего. Все, что вы сказали, мне неизвестно. Но я полагаю, что вам эти вопросы можно прояснить у товарища Яковлева. Вы лучше поймете друг друга.
Остапчук скрипнул зубами: «Умыл. И не поспоришь». А Николай Николаевич засомневался, в самом ли деле заведующий такой простачок: «Кто ж недоумка приставит к ответственному делу, разве возможно такое? Так что же, дурака валяет? А если они там все такие? Ведь проворонили же дэпээровские болезнь у ребенка… — Он вдруг ощутил, что под ложечкой начинает противно посасывать. Перед мысленным взором возникли врата в темный мир, из которого стройными рядами шли разнообразные дефективные малолетние, а те, которые должны как-то с ними разбираться, — неучи и ушибленные пыльными мешками тугодумы.
Он как раз трусливо прикидывал, не уйти ли на пенсию, когда упомянутый тугодум сообщил:
— А ведь я к вам не только по этому поводу.
— По какому же еще?
— Познакомиться. Отрекомендоваться лично. Заверить в готовности оказывать всякого рода содействия. Что там решат, на Петровке, никто не знает, а нам с вами тут работать.
Сорокин, вставая, прервал его:
— С этим я согласен. Но подчеркиваю: мы, прежде всего, будем выполнять все распоряжения, данные следователем.
— Мы тоже, — заверил Эйхе, поднявшись и протягивая руку. — Лично я в любом случае готов к сотрудничеству.
— Похвально, что ж, если у вас все…
— Уже ухожу.
До того как Эйхе выполнил свое обещание, хлопнула входная дверь, послышались голоса: Акимов заглянул в кабинет к Сергеевне, о чем-то они переговорили. Потом он собственной персоной возник на пороге. Увидев посетителя, козырнул и собрался обратиться к Сорокину: — Товарищ капитан, лейтенант Акимов… — но закончить фразу не успел, потому что медлительный белесый Эйхе, увидев Акимова, подскочил к нему, ухватил лейтенанта за руку и принялся трясти, приговаривая:
— Серега! Серега, неужто ты?
Акимов сначала ничего не понял, потом, опомнившись и присмотревшись, тоже обрадовался:
— Витька! Витюха, ну здорово!
Последовали крепкие объятья, хлопанье по плечам.
— Вы знакомы? — прервал мужское ликование Сорокин.
Акимов спохватился и доложил:
— Так точно, товарищ капитан. Летали вместе.
— Я у него был штурманом, — пояснил Эйхе.
Николай Николаевич, запнувшись, по-новому, с куда бо́льшим уважением глядя на подчиненного, все-таки призвал к порядку:
— Военное братство — дело святое, но поскольку рабочий день в разгаре, надеюсь, товарищ Эйхе нас извинит.
— Ухожу-ухожу, — сказал заведующий, последний раз выбил из товарища пыль и покинул помещение.
Как только он удалился, Остапчук тут же спросил:
— Штурман?!
— Штурман, — подтвердил Сергей, — и очень хороший. А то, что он странный, внимания не обращайте, это он такой всегда был, а потом еще контузия.
— Странный? Да он дышит с перерывами, — заметил Сорокин. — Как ты умудрился разминуться с такой-то черепахой?
— Я и не разминулся, — объяснил Акимов, — я пришел, а меня и на порог не пустили. Все под замками, только карга какая-то глухая орет из-за дверей: начальства нетути, никого не велено пущать!
— Так вот оно, начальство, из рук уходит. Бери ноги в руки, догоняй его — и вперед, в ДПР. Что выяснить не забыл?
— Никак нет.
— Аллюр!
После того как все протопали обратно к выходу, Остапчук признался:
— Я думал, или засну, или выдам ему разок, чтобы проснулся. Аж все поджилки тряслись треснуть, чтобы соображал быстрее. А Серега-то! Кремень! Я с таким бы на одном поле не сел, а он в небе летал!
Сорокин привел единственный довод, который мог объяснить все:
— И он уцелел, и Акимов. Стало быть, хороший штурман.
— Или другой вариантик, — упрямился Остапчук, — пару вылетов сделали, и Серега попросился в обоз.
— Ну довольно, прекращай! — приказал капитан. — Займись своими делами.
— Есть!
Глава 10
Акимов догнал троицу пришельцев лишь в следующем квартале. Эйхе говорил медленно, а перемещался достаточно быстро, хотя и старался приноравливаться к скорости своих спутников. Когда Сергей уже приблизился, Виктор, как раз остановившись, что-то расспрашивал у паренька, а тот морщился и отмахивался. Акимов окликнул бывшего однополчанина:
— Виктор Робертович! Обожди инвалида!
— Еще одного? — отозвался Эйхе, оборачиваясь. — Жду уж, жду. Я так и понял, что тебя за нами отрядят, только что ж ты так долго?
— Это ты быстро, — усмехнулся Сергей.
— Раз так, то пойдем, покажу тебе свой колхоз.
— Что ж, я с удовольствием. Только ты первый иди, а то у тебя такая уж цепная сторожиха, а у меня прививки от бешенства нет.
— Товарищ Чох — женщина смирная и дисциплинированная, — серьезно объяснил Виктор.
Пацаненок гоготнул и тотчас болезненно сморщился, потирая тощий живот.
— Товарищ… кто? — переспросил Сергей.
Эйхе без тени улыбки объяснил:
— Фамилия такая у женщины — Чох. Ты вот Акимов. Где-нибудь в Китае тебя бы тоже на смех подняли.
— Справедливо, — признал Сергей.
Прошли все вместе некоторое время, затем Акимов, знающий особенность своего товарища, заговорил сам:
— Витенька, как же тебя в заведующие занесло? Не сумел голову задурить начальству?
— Совершенно не понимаю, о чем ты.
— Все ты понимаешь. Как ты отвертеться не сумел? Ты вон даже моего капитана сбил с толку, а он вообще проницательный.
— Да, заметно, — двусмысленно подтвердил Эйхе.
— Помяни мое слово: вернусь — тотчас будут спрашивать, как я с таким штурманом дожил до Победы.
Виктор, подумав, предложил вариант:
— А ты так и поясни: мы так медленно летали, что все немецкие самолеты мимо проскакивали и растворялись в бескрайнем небе.
— Вот, все тот же, — отметил Акимов. — Ну так как угораздило попасть в историю? Я думал, после госпиталя ты отправился на хутор, учительствовать.
— Я и отправился, — подтвердил Эйхе. — Комиссовали меня, я к себе подался, но там никого из своих не осталось. Кого поубивали, кто с фашистами подался. Мой дом сожгли, я устроился у старосты, на нас за полночь налетели недобитки. Случилась заварушка, товарищи-волкодавы подтянулись. На мою голову.
— Почему?
— Да так как-то, — лаконично ответил Эйхе. — Когда мы с ними закончили, товарищи возражений не слушали: надо, мол. И приписали к местному отделению НКВД. Но там у руководства оказались нервы…
— Представляю…
— И перекинули в центральный аппарат, — без тени улыбки продолжал Виктор, — там тоже сначала потянули на руководство. Идите, говорят, секретарем райкома, будем бороться с кумовством.
— Как же…
— Так и я объяснял: пятая графа, и стажа партийного с гулькин нос, и в партию под прусским дубом принимали… ну ты помнишь.
— Помню.
— Мне в укор: не совестно, товарищ? Сами же в анкете написали, что образование — Центральная партийная школа, а теперь ваньку валяете.
— Витя, пощади! Откуда у тебя цэпэша?
— И я прямо обмер: где, когда, под каким градусом я это написал? Думаю, конец мой пришел. А этот еще пальчиком тычет — ну я вгляделся в свои каракули и ржать начал. Говорю: товарищ! Цэ-пэ-ша и есть церковно-приходская школа.
Акимов не выдержал, рассмеялся.
— Вот-вот, — подтвердил Виктор, — так и не вышло по партийной линии. И только я собрался обратно на хутор, учительствовать — они возьми и раскопай мое педагогическое училище, будь оно неладно. Так-так, говорят, вам прямая дорога по детской части.
— И ты не отвертелся.
— Там у руководства не было нервов, — смутно объяснил Эйхе, — давил на жалость, говорил, что не умею, и своих никогда не было, и вообще один у мамы, даже братьев-сестер не нянчил.
— Что, так и не обзавелся?
— Пока не сообщал никто, — хмыкнул Эйхе. — Говорят, это и к лучшему, прикипите, значит, к воспитанникам и станете вместо отца. Не завидую я этим, — прямо признался он, ничуть не смущаясь тем, что «эти» тут же, под рукой.
Но паренек вслух одобрил:
— Правильно. Честно. Главное, чтобы работал как следует, а любить нас необязательно.
— Справедливое замечание.
Так, болтая на разные, куда более легкие темы, дошли до бывшей «Родины».
Когда только подняли вопрос о том, чтобы разместить тут ДПР, за ремонт взялись бодро, но ограничились только возведением отменного забора с проходной и будкой для охранной гражданки Чох.
Теперь эта бдительная баба-яга при виде заведующего преобразовалась в радушную хозяюшку:
— Доброго денечка, Виктор Робертович. Мы вас заждались.
— А я отощал без вашей овсянки и молочка с пеночкой.
— Откормим, — решительно заявила товарищ Чох. Потом отобрала у него обоих ребят, сбросив очки на нос, просмотрела бумаги, которые заведующий ей вручил, и увела их, уже не беспокоясь о присутствии постороннего. Которого, между прочим, выгнала отсюда взашей меньше часа назад.