— Это не я, — нудил мальчишка.
— А кто же тогда, если не ты, Лева? — нудила в свою очередь тетенька милиционер. — На мячике-то твоя фамилия: «Мишин».
— Это не мой мяч.
— Чей же?
— Не знаю, — буркнул Лева и тут же нашелся: — Это Мишкин. Хулиган из пятого дома.
Катерина хотела продолжить скучный диалог, но тут уловила суть и восхитилась «полету мысли». Правда, пришлось огорчить творческую личность, сделав вид, что не поняла его тонкого маневра:
— Левушка, тогда бы Миша написал: «Миша Кочергин», а не «Мишин». Зачем ему писать на своем мяче твою фамилию?
Вот, оказывается, строить из себя дурочку полезно не только со взрослыми. Хитроумный Лева заглотил наживку и снисходительно произнес:
— Это родительный падеж. Отвечает на вопрос «чей?». Мишин.
— Ух ты, ловко! — «восхитилась» Катерина. — А ты вот Мишу назвал хулиганом, а ведь он твой друг…
— И вовсе не друг!
— Тогда откуда у тебя чужой мячик? Мячик твоего не друга? Украл?
Глядя, как вытягивается только что важно надутая физиономия, она совершенно не по-взрослому мысленно позлорадствовала: «Вот тебе, негодник, будешь еще задаваться» — и, вынув дежурный бланк, сказала:
— Будем писать протокол.
— Какой? — переспросил Лева.
Катерина с серьезным видом макнула перо в чернильницу:
— Как какой? О краже мяча у гражданина Миши Кочергина. Надо бы позвать его, чтобы опознал свой мячик…
Лева весь съежился: Мишка Кочергин — крупный, плотный парнишка, нрава по-медвежьи непредсказуемого, может навалять с горкой.
Катерина между тем еще больше усугубила. Отложив перо и подняв палец, она таинственно произнесла:
— А вот и он, тс-с-с-с! Слышишь, доска скрипит? Это такой сигнал: на нее всегда наступают, когда хотят войти, значит, уже близко. Он наверняка узнал, что мячик у тебя, и вот уже идет с заявлением о пропаже…
Лева запрыгал на стуле, попискивая:
— Дверь закройте, закройте дверь!
— Я закрою, — пообещала Введенская, прислушиваясь. А ведь и в самом деле кто-то пришел, надо поторопиться, а то мимо прошагает — и вся «операция» насмарку. — Говори быстро: ты разбил окно?
— Да-да.
— Пойдешь извинишься, скажешь отцу, чтобы вставил стекло?
Мальчишка замялся и промямлил:
— Отлупит…
— Я ему скажу, чтобы не смел, не по закону, — пообещала Катерина. — Ну?
— Да!
— Тогда сиди тихо, вот тебе бумажка, перо, пиши, что больше не будешь, — скороговоркой скомандовала она, вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
В коридоре стоял какой-то человек и читал стенгазету.
— Вы к кому, гражданин? — строго спросила Введенская.
Гражданин дочитал заметку, повернулся и оказался Виктором Михайловичем Волиным. Чуть дернул гладко выбритым подбородком, указывая на стенгазету:
— Здравствуй, Катерина Сергеевна. Как служится — не спрашиваю, вижу, что хорошо. А вот это все-таки утилизируй, — указал пальцем на щит Волин и добавил: — Мне понравилось, а вот коллеги, может, и оценят, а может, и нет. Придется тебе к Грише Богомазу на хозяйственное идти, если возьмут, конечно.
— Ценю вашу заботу, — заверила Катерина. — Вы к Сорокину?
— К нему. Ты не волнуйся, я дорогу знаю, — кивнул Волин и пошел по коридору.
Катерина откнопила бессмертный опус «Дело о пропавших кроликах» и безжалостно разорвала на кусочки. После этого отправилась дожимать Леву. Предстояло еще сопроводить мелкого лгуна домой, чтобы предупредить его папашу о недопустимости ременного подхода к воспитанию.
…А Волин уже сидел в кабинете начальника отделения и излагал невеселые новости: совершено разбойное нападение на сберкассу в Сокольниках.
— Дело было перед обедом, в будни. Народу не было, постовой, как сказал, «отлучился».
— За папиросами отходил?
— Жена рожала, но это разговор особый. Возвращаясь, услышал выстрел, прибежал, в зале увидел убитого и пистолет.
— Нападавший сбросил оружие? — уточнил Сорокин. — Это что еще за новости?
— Согласен, странно, — подтвердил Волин, — но так и есть. Когда я прибыл на место, пистолет так и лежал.
— А деньги?
— И деньги лежали. Согласно данным, полученным от ревизоров, все до копейки на месте. Теперь о плохом.
— Будто до этого было хорошее, — заметил Сорокин.
— Согласен, но сейчас будет еще хуже, — пообещал Волин, вынул и положил на стол фотографию. — Вот, полюбуйтесь.
Сорокин, рассмотрев ее, весьма удивился:
— Это еще откуда тут?
— Узнали пушечку? — улыбнулся Волин.
— Забудешь такую.
— Да. На месте попытки разбойного нападения на кассу был брошен не ТТ, не парабеллум, а именно маузер — цэ-девяносто шесть, причем именно китайский вариант. Это первое обстоятельство, а есть еще одно. — Волин извлек из планшета маленький сверток, завернутый в тряпицу. — Смотрите спокойно, пальцы уже сняли.
Это был шильдик причудливой формы, исключительно изящной работы. По краю шел причудливый узор из иероглифов, этими же крючками-закорючками был выполнен и основной текст, но прямо поверх него шла глубокая лаконичная гравировка: «Тов. Сергею от тов. Сергея. 1945 г.».
— Это откуда? — спросил Сорокин.
— Открепил от рукояти маузера, — сообщил Волин. — Я в розыске не первый год, и не хотелось бы, чтобы последний.
— Из этого я заключаю, что вы знаете, кто такие эти Сергеи.
— Полагаю, что знаю, — вежливо признал Виктор Михайлович. — Исходя из этих вот иероглифов и модели маузера, которые так любили китайские товарищи, рискну предположить, что одаряющий товарищ Сергей — это Худяков Сергей Александрович[2].
— А кто же одаряемый? — спросил Сорокин и сам же ответил: — Можете не говорить — Сергей Даниилович Луганский, не так ли?
— Полагаю, что да, — подтвердил Волин. — Предположив, что не только я так считаю, я и снял эту табличку. От греха подальше.
— Понимаю. Что же теперь?
— Сам он сейчас в Восточной Пруссии, репарации разбирает. Поработал с его экономкой в московской квартире. Сначала грозилась, потом отнекивалась, потом, когда поднажали, призналась, что оружие было, именно маузер и именно с этой дарственной надписью. Куда пропал — клянется Христом-богом, что не ведает. У вас есть какие-то предположения по этому вопросу?
— У меня есть лучше: подозрения, переходящие в уверенность.
— Слушаю.
— На днях приходили Луганские, мать и отец, проживающие на даче в нашем поселке. Вы знаете?
— Да.
— Отец рассказал, что в последний визит сын привез шкатулку, запертую на ключ. Восточные закорючки, на крышке драконы-птицы. Вот ее-то они не смогли найти.
— В шкатулке было оружие?
— Отец утверждает, что Луганский привез запертый ящик и просто попросил прибрать. Что внутри — не сказал, а отец не знает.
— Они официально заявляли о краже?
— Нет. Они говорят, что обнаружили пропажу случайно. Когда конкретно шкатулка пропала из виду — сказать не могут. Следов взлома нет, ключи не теряли, посторонних не пускали.
— Ну и конечно, прошло время и навозили пальцами так, что не поймешь, где чьи. Глухо как в танке, — резюмировал Волин.
— Согласен.
— Что ж, будем работать, с чем есть. С этого маузера пальцы откатали, в картотеке у нас не значатся, но начальник отделения убит именно из него.
— После такого провала утопить его в ближайшем пруду, что было бы проще.
— Это еще не все странности, — Волин достал из планшета конверт, — смотрите, что нашли по ту сторону перегородки.
Обычный бланк, заявление на вклад, заполненное и перечеркнутое, на оборотной же стороне было выведено крупными печатными буквами: «Выдать подателю сего 100 000 (сто тысяч) руб.».
— Мессинговщина какая-то, — пробормотал Сорокин, — какой-то идиот возомнил себя гипнотизером? Да и откуда такая уйма денег в обычной кассе?
— Я с вами согласен. Впрочем, нельзя не порадоваться, что хотя бы оружия у него теперь нет. Плохо то, что свидетели не видели никого выходящим из кассы. Уединенное место. Будем прорабатывать трудовой коллектив. — Волин поднялся, поправил гимнастерку и добавил: — А теперь, Николай Николаевич, нанесем визит Луганским. — И, предваряя непонимание, уточнил: — Вам я верю, как себе. Но я должен задать все необходимые вопросы и получить ответы. Да, кстати. Кроме шкатулки, ничего не пропало… ну то есть, может, они еще что-то найти не могут.
Николай Николаевич, убирая со стола и пытаясь вспомнить, куда дел очки (лежащие в нагрудном кармане), рассеянно ответил:
— Мишку.
— Это кто? Или… что?
— Плюшевый мишка, — объяснил капитан, — игрушка Сереженькина.
— Там… ну внутри, что-то было? — осторожно спросил Виктор Михайлович.
— Опилки, надо думать, — предположил Сорокин, — я не знаю. Наверное, просто игрушка. У родителей фото есть.
— Понятно. Ну, пойдемте, пойдемте, — вздохнув, поторопил муровский капитан.
Глава 6
При всей своей «головастости» Введенская всего знать не могла и совершенно напрасно сетовала на судьбу, равно как и на равнодушие руководства. Капитан Сорокин никогда и ничего без внимания не оставлял. Услышав о том, что лебедевская полная тезка покоится в могиле на ленинградском кладбище, он, во-первых, перепроверил полученную информацию сначала по своим каналам, во-вторых, предписал Остапчуку «проработать», максимально незаметно и ненавязчиво, гражданку Лебедеву. На недовольные вопросы о том, что именно интересует и почему не Сергей, ответил сгоряча, что вообще-то это приказ, но потом объяснил по-хорошему:
— Лебедевы — фамилия распространенная, да и имена у них такие, как у миллионов других граждан. Не факт, что самозванка. Бросать тень на хорошего человека — нехорошо, а на плохого — опасно. Сергея отправлять не хочу, он за Эйхе своего горой, да она его уже знает.
И, наконец, капитан сказал то, что должен был сказать с самого начала:
— У тебя лучше получится, Ваня. Просто присмотрись к ней. У тебя же глаз наметанный.