Мама была против, поэтому папа сам сводил его в цирк, как он выразился, «контрабандой». Манеж, залитый ярким светом прожекторов, оркестр, запахи стружки — все было интересно, но Витька сидел как на иголках и ждал. Однажды он вбил себе в голову, что хочет летать, ну или, на худой конец, побегать по зеленому ковру, по макушкам лесных деревьев. Он был уверен, что раз на стене написано, что мечты сбудутся, то так оно и есть.
Когда она, наконец, появилась и принялась совершать удивительные вещи — вызывала всех желающих, ни слова не говоря, заставляла взрослых людей валять дурака: кто-то танцевал цыганочку, кто-то стоял на голове, кто-то хохотал до упаду, — Витька сидел смирно и ждал, когда исполнятся мечты. Они никак не исполнялись, более того, она собралась уходить, но, к счастью, дядька, которого папа назвал каким-то длинным, шипящим словом, задержал ее, расставив руки, и Витька, вскочив с места, помчался, прыгая вниз по лестнице, перелез через барьер, ограждающий манеж, и рванул за ней. Дядьки в красных пиджаках пытались его отловить, но он, увернувшись, подскочил, вцепился в ее черное, сверкающее как звездное небо платье и, едва переведя дух, выпалил:
— Хочу летать!
Она через плечо глянула на него:
— А еще что?
— И бегать по деревьям!
— Желание публики — закон.
Мелькнули перед глазами длинные пальцы, завертелось перед глазами, и он взмыл под купол, который послушно разошелся перед ним, пропуская, а потом взмыл в серое небо!
Облака, мягкие и пушистые, как вата, плыли рядом с ним, и он мог почти дотронуться до них. Он протянул руку, и холодная влага облака обволокла его пальцы, оставляя на них крошечные капельки.
Невский ветер, на земле такой резкий, нес его на руках все выше и выше, к самому солнцу. Витька кричал, смеялся, крутился в воздухе как птица, которая только что научилась летать. А потом он заметил стаю птиц, летящих рядом с ним. Они кружили вокруг него, словно приветствуя нового члена своей стаи. Витька попытался подражать их движениям и, к своему удивлению, обнаружил, что может управлять своим полетом. Он пикировал вниз, почти касаясь верхушек деревьев, а затем снова взмывал вверх, к облакам.
Но самое удивительное было впереди. Когда он поднялся выше облаков, перед ним открылся вид, от которого захватило дух. Солнце, уже почти скрывшееся за горизонтом, окрашивало небо в огненные цвета — оранжевый, красный, фиолетовый. Облака, освещенные его лучами, казались огромными горами из золота…
…Со скрипом отворилась тяжелая дверь, и Волин, очнувшись, оторвал от стола тяжелую, больную голову.
— Спишь? Я на момент, — сказал капитан Сорокин, входя и закрывая за собой дверь, — уж извини.
Виктор Михайлович глянул на часы:
— Три часа ночи. Что-то вы рано сегодня.
— Деликатное дело, — объяснил старый капитан. — Позволишь присесть?
— Прошу прощения, заработался, — Волин, поднявшись, пожал руку, — конечно, прошу. Чаю?
— Да я ненадолго.
— Ничего, успеем. Все равно транспорт не ходит, как вы до дома доберетесь?
— Этот вопрос решен, — ответил капитан, но все-таки от стакана чая не отказался. Сделав пару глотков, он приступил к главному.
— Виктор, верни китайскую шкатулку, маузер и наградную табличку. Пожалуйста.
— В каком смысле надо вас понимать, Николай Николаевич? — помедлив, спросил Волин.
— В прямом.
— Это должностное преступление. Вещественные доказательства должны быть приложены к материалам дела, и…
— Не будет никакого дела.
— Уверены?
— Абсолютно. А вот дело маршала Худякова — оно есть.
— И что же?
— То, что, если всплывет это безусловное свидетельство контактов Луганского с Худяковым в тот сомнительный период, когда невесть куда пропало маньчжурское золотишко… и по возвращении генерала будет ждать «ворон».
— И что же?
— Ох, — вздохнул Сорокин, — ну хотя бы то, что устранение Луганского поставит крест на работах над первым в мире широкофюзеляжным транспортником для перевозки людей и тяжелой техники.
Волин потер гудящую голову.
— Вот-вот, — одобрил Сорокин, наблюдая за ним, и продолжил: — Имею данные из самых надежных источников, что протаскивается мнение о том, что идея вредная, тупиковая и сплошное разбазаривание финансирования.
— Кем протаскивается? — быстро спросил Волин.
— Ты что, дурак? — уточнил старый капитан.
Некоторое время молчали, слушая, как тикают часы. Потом Николай Николаевич снова заговорил:
— И еще момент, Виктор. Эти двое, Лебедева с Божко, будут изъяты из нашего ведения, все материалы сгинут без следа. И кто знает, когда и в каком контексте снова все это всплывет…
Волин молчал, постукивая карандашом по столешнице. Сорокин, подождав несколько минут, встал, подошел к окну и продолжил: — Был аналогичный эпизод, еще до войны. Как раз с ее, Дориным, папашей. Не помнишь, энциклопедия?
— Я ничего об этом не знаю.
— Ну а я знаю. В тридцать девятом разыскали начальника лаборатории, который исследовал все эти гипнотические воздействия, с ним и всех причастных. Может, и самого Орландо. Теперь решено возобновить. — Сорокин сделал паузу и завершил: — Не будет дела, Виктор.
Волин поднялся, подошел к капитану, тоже выглянул на улицу. Окна его кабинета выходили не во внутренний двор Петровки, а на один из переулков, окружающих здание. И там, внизу, мокро чернела крыша машины, ожидающей с работающим двигателем.
— Вы уверены, что отдам? — задумчиво проговорил он. — И вообще, что все эти вещи у меня? Может, уже у Китаина или выше?
— Нет, не уверен, — признался Сорокин, — но очень на это надеюсь. Ты знаешь, как я к тебе расположен.
Волин еще какое-то время помолчал, подумал, взвесил. Снова взвесил, подумал, помолчал. Потом открыл сейф, извлек шкатулку, упакованную в папиросную бумагу. Достал полотняный сверток, в очертаниях которого безошибочно угадывался маузер, выложил и запечатанный конверт.
— Табличка? — уточнил Сорокин, прибирая все в портфель.
— Верно. Тогда уж и это, — Волин достал из сейфа последнюю вещь: матерчатый мешок, верх которого был затянут шнурком, — верните Сереженькиной маме.
Сорокин и так понял, что там, но все-таки развязал и заглянул. Медведь был на месте.
— Спасибо, Виктор. Ты поступил правильно.
…Закрыв дверь за старым капитаном, Волин вернулся к окну. Без особого удивления понаблюдал, как обычный начальник райотдела усаживается в черную «Победу», причем водитель предварительно распахнул перед ним дверь. Отъехали…
А Виктор Михайлович вернулся к работе, уже по другому делу. Спать не хотелось. Боязно…