Тут он навострил уши – за дверями что-то происходило: бегали, шумели, скрипел кто-то по коридору в несвойственных местному населению сапогах, наверняка начищенных до блеска. И знакомый опасный голос гудел начальственным басом…
«Яковлев, – понял Колька, – «хвататель».
Было слышно, как возмущенно выговаривала что-то дежурная медсестра, какие-то люди задавали вопросы, а сапоги скрипели уже у самой палаты. Вот уже и ручка начала дергаться… Колька попятился, поджилки предательски затряслись, он уже серьезно подумывал, не сигануть ли в окно, как раз на пожарную лестницу – но тут пришло спасение.
Зазвучал голос совершенно иного плана – это был голос главврача Маргариты Вильгельмовны:
– Уберите руки от двери и вернитесь на пост!
Яковлев попробовал вякнуть – «Не мешайте работать органам!», на что Маргарита, не повышая голоса, тут же распорядилась:
– Анастасия Ивановна, позвоните… – и дальше продиктовала какой-то номер, не назвав ни должностей, ни фамилий. Однако телефон этот, судя по всему, был Яковлеву знаком, поскольку он моментально сбавил тон и замолчал.
Может, он и угрожал, и скандалил, но, видимо, уже тихо, потому что ничего слышно не было. Даже сапоги перестали скрипеть.
Колька подождал, подергал ручку – заперли снаружи! «Ну это уже край!» – возмутился он и начал ее трясти.
Вдруг дверь открылась, и на пороге предстала Маргарита, да еще с таким выражением лица, что Колька тотчас поджал хвост. Главврач с клюквенным румянцем на обычно бледных щеках, с бешеными глазами, раздувшимися ноздрями, яростно рявкнула:
– Что еще?!
Подавляя желание закрыться руками, Колька прошептал:
– Я молчу, молчу. Просто хотел…
– Что?
– Маргарита Вильгельмовна, отпустите к родителям съездить.
– Нет! – отрезала она.
– Маргарита Вильгельмовна, будьте человеком! – заныл Колька. – Двадцать лет свадьбы, юбилей!
– Позвоню, поздравлю и от тебя.
Он окончательно всполошился:
– Что вы, что вы! Неужели так прямо и скажете, что я в больнице?! Мамка же с ума сойдет!
– Не сойдет, – безжалостно заявила Шор, – я подберу слова. У тебя все?
– Да не все у меня! Как у меня может быть все? Я что, под арестом? Почему не выписываете, почему держите, как жирафу в клетке?!
– Сказано красочно, – похвалила главврач. – А теперь прекращай вопить и слушай внимательно. Цыц, я сказала! – Подняв палец, она прислушалась, убедилась, что все в порядке, и лишь потом продолжила: – Ты вовремя поднял этот вопрос, молодец. Я сейчас едва выставила твоего муровского приятеля, Сорокин в настоящее время на приеме у прокурора…
– Даже у прокурора?! Зачем?! – окончательно обалдел Колька.
– Тебя вытащить из петли. И до тех пор, пока не решится вопрос, если ты хоть полноса из больницы высунешь – не факт, что скоро свидишься с мамой и папой. Или, говоря еще проще: за ворота выйдешь и, как это… хана.
– Кому?
– Мне. И Сорокину. И многим другим людям, которые содействуют, не знаю их имен.
– Я же помочь хотел, я пытался вора и убийцу задержать, сумку в глаза не видел – и мне же такое… да за что?
– Далеко не всегда бывает «за что», главное – понять, для чего.
– Не понимаю.
– А раз не понимаешь, то и помалкивай. Маме с папой я позвоню.
– Не надо, Маргарита Вильгельмовна!
– Лучше будет, если следователь позвонит?
Вопрос, не требующий ответа. Колька повесил нос, но все-таки еще раз повторил:
– Не надо сейчас. Ну правда не надо.
– Сейчас не надо. А когда? Что ты замышляешь? Имей в виду, я шутить не намерена.
– Я знаю, знаю… Просто потому, что вдруг вы позвоните, мать вся на нервы изойдет, а тут Николай Николаевич приедет и скажет, что можно меня выпускать. Я приеду, а там…
– Не блажи! – прервала Шор. – Нет так нет, звонить не буду. Только имей в виду, если замечу хоть маленькое нарушение режима, тотчас запру насовсем. Даже без променадов по коридорам.
Колька не выдержал, съязвил:
– А на горшок как же?
– В утку, – хладнокровно заявила главврач, – понял?
И Колька Пожарский признал, что все понял, даже не думает, готов слушаться и выполнять. Главврач – дьявольски умная тетка – не поверила, но сделала вид, что довольна.
– Вот и славно.
Тут в палату тихонько поскреблись, и Маргарита глянула на свои часы:
– Ага. Все-таки вода камень точит, пробилась Ольга, – и, отворив дверь, самым милым образом поприветствовала:
– Заходи, Оленька.
Гладкова вошла, хлопая перепуганными глазами. Такая вся образцово-показательная: косынка на голове, сменка на ногах, крахмальный белый халатик, застегнутый на все пуговицы. Выставила вперед себя, точно на досмотр, авоську, в которой имели место булка, бутылка молока, два яблока.
– Это что? – спросила Маргарита Вильгельмовна, указывая на газетный сверток.
– Бутербродики, – благонравным голоском ответила Оля, – с сальцем.
– Жиры – это хорошо. Полезно. В мешке что?
– Туфли. Уличные.
– Гигиенично. Ну ладно, раз проникла, не гнать же тебя. Пообщайтесь, но строго до шести.
– Так точно, лично прослежу, – пообещал Колька.
Главврач, бросив на него весьма красноречивый взгляд, удалилась.
Подождав немного для верности, Колька спросил:
– Что, не получилось пронести?
– Дверь подопри, – сказала Оля.
– Ага, – кивнул Колька и растопырил руки, но тут выяснилось, что не об этом речь.
Ольга принялась расстегивать халат, аккуратно разоблачаясь, повесила на спинку койки его рубашку, вылезши из брюк, пристроила туда же, стараясь не сломать собственноручно наведенную стрелку. Развернула сверток, вызвавший подозрение у Маргариты, – и недаром, потому что в нем были носки. И из не менее подозрительного мешка, якобы со сменкой, извлекла – Колька аж зажмурился – пару почти новых ботинок.
– Раиса из ремесленного передала, – пояснила она, – говорит, тебе положено.
– Да ничего мне не положено, я же не учащийся, – возразил Колька, с удовольствием облачаясь в нормальные вещи.
– Коля.
– Чего?
– Ты уверен, что так можно?
– Нет, так нельзя, – ответил он, – и что?
– Если тебя остановят, проверят документы, выяснится, что ты не в больнице, – будет грандиозный скандал.
– Да перестань уже! Делать ментам нечего, как за мной гоняться. К тому же я туда и обратно, никто и не заметит.
– Как же, не заметит! А ужин, а вечерний обход? Если ты опоздаешь?
– Да какой там, – начал было Колька, но по лицу стало понятно, что этот момент он оставил без внимания.
– Ну а что, тебя прямо так тут осматривают? Температура, таблетки? – сменила тему Ольга.
– Нет, конечно. Я ведь уже здоровый.
– Тогда я за тебя поболею. Если тебя не осматривают, а просто держат тут, как на складе, то, если зайдет кто-то, притворюсь, что сплю. Будить ведь не станут, если незачем?
– Слушай, это дельная мысль! – обрадовался Колька и попытался ее обнять, но Ольга резко отстранилась:
– Тихо, давай беги, а то вернуться не успеешь.
Колька, переодевшись, выглянул наружу, убедился, что ни внизу, ни из окон никто не торчит, и прыгнул в окно. Благополучно спустился, надвинув кепку на нос, подцепил метлу, оставленную дворником, прошелся вдоль дорожки до ворот, изображая наведение порядка, там прислонил инвентарь к стеночке и поспешил в сторону станции.
Ольга принялась было прибираться, но вовремя сообразила, что, если будет слишком громко, могут и заметить. Ох, и боязно ей было, и уже сто раз пожалела о своем геройстве. Главное, чтобы Колька ничего не перепутал и ему действительно не положены никакие процедуры. Если просто дежурная медсестра застукает, то с ней можно поныть, похихикать, свести все в штуку. Но если Маргарита заявится – у-у-у-у… Тут не отшутишься.
«Ну, хватит, – приказала она себе, – всего лишь посидеть немного взаперти, ничего страшного. Прав Колька – делать, что ли, нечего занятым людям – проверять, не сбежал ли кто».
Ольга завалилась на койку с книжкой и не заметила, как уснула. Сколько проспала, тоже не заметила, поэтому, когда в коридоре забегали и громко, тревожно заговорили, она не сразу сообразила, где находится и что происходит. Первым желанием было спрятаться под кровать – почему-то она решила, что сейчас немедленно ввалятся в палату. Потом поняла, что переполох не по поводу того, что куда-то делся пациент Пожарский, потому что было слышно, как ругается Маргарита: «Быстро в операционную!», «Шевелитесь!», «Кислород» и прочее в том же духе.
«Наверное, срочный пациент», – подумала Ольга и осторожно, точно боясь, что кто-то увидит, выглянула наружу.
«Куда же он делся, этот Пожарский?» – она посмотрела на часы: полвосьмого вечера. Кошмар! Пора бы выметаться, пока не спохватились, да как?..
Глава 12
У самого Кольки сначала все шло без сучка и задоринки: выбрался незамеченным за ворота больницы, без приключений добрался до дома, прихватил подарок – выточенный подсвечник, который все это время смирно ждал своего часа, завернутый в газетку, – и, ни с кем не повстречавшись, поспешил на поезд.
Когда до платформы было всего пару шагов, выяснилось, что это как раз сделать невозможно. Новые подарочные ботиночки стаскивали с пяток носки и безбожно натирали, если прямо сейчас не поправить, поджившая нога вновь собьется в кашу. Колька сошел с тропинки, которая шла по лесополосе, уселся на бревнышко и принялся расшнуровываться. Поправил один ботинок, приступил ко второму – и тут вскрылся сюрпризец: внутри ботинка, над пяткой, было выведено химическим карандашом «Ю. Марков».
Вот это номер! Понятно, что вряд ли это было специально, скорее всего, Асеева просто отдала Ольге первые подходящие по размеру и нигде не проведенные ботинки. Видать, на учащегося Маркова их выделили, ну а поскольку они ему стали ни к чему, их вернули на склад. Правильно решила завхоз: чего пропадать хорошей обуви. Большое ей спасибо!
Но это стечение обстоятельств вновь разворошило клубок разного рода мыслей. Со дня случившейся беды прошло достаточно времени, чтобы остыть. Колька и остыл. Теперь вся история с Марковым представлялась совсем по-иному, вызывала горечь и недоумение.