три, направлен не его кривой ногой.
– Это не я, – нудил мальчишка.
– А кто же тогда, если не ты, Лева? – нудила в свою очередь тетенька милиционер. – На мячике-то твоя фамилия: «Мишин».
– Это не мой мяч.
– Чей же?
– Не знаю, – буркнул Лева и тут же нашелся: – Это Мишкин. Хулиган из пятого дома.
Катерина хотела продолжить скучный диалог, но тут уловила суть и восхитилась «полету мысли». Правда, пришлось огорчить творческую личность, сделав вид, что не поняла его тонкого маневра:
– Левушка, тогда бы Миша написал: «Миша Кочергин», а не «Мишин». Зачем ему писать на своем мяче твою фамилию?
Вот, оказывается, строить из себя дурочку полезно не только со взрослыми. Хитроумный Лева заглотил наживку и снисходительно произнес:
– Это родительный падеж. Отвечает на вопрос «чей?». Мишин.
– Ух ты, ловко! – «восхитилась» Катерина. – А ты вот Мишу назвал хулиганом, а ведь он твой друг…
– И вовсе не друг!
– Тогда откуда у тебя чужой мячик? Мячик твоего не друга? Украл?
Глядя, как вытягивается только что важно надутая физиономия, она совершенно не по-взрослому мысленно позлорадствовала: «Вот тебе, негодник, будешь еще задаваться» – и, вынув дежурный бланк, сказала:
– Будем писать протокол.
– Какой? – переспросил Лева.
Катерина с серьезным видом макнула перо в чернильницу:
– Как какой? О краже мяча у гражданина Миши Кочергина. Надо бы позвать его, чтобы опознал свой мячик…
Лева весь съежился: Мишка Кочергин – крупный, плотный парнишка, нрава по-медвежьи непредсказуемого, может навалять с горкой.
Катерина между тем еще больше усугубила. Отложив перо и подняв палец, она таинственно произнесла:
– А вот и он, тс-с-с-с! Слышишь, доска скрипит? Это такой сигнал: на нее всегда наступают, когда хотят войти, значит, уже близко. Он наверняка узнал, что мячик у тебя, и вот уже идет с заявлением о пропаже…
Лева запрыгал на стуле, попискивая:
– Дверь закройте, закройте дверь!
– Я закрою, – пообещала Введенская, прислушиваясь. А ведь и в самом деле кто-то пришел, надо поторопиться, а то мимо прошагает – и вся «операция» насмарку. – Говори быстро: ты разбил окно?
– Да-да.
– Пойдешь извинишься, скажешь отцу, чтобы вставил стекло?
Мальчишка замялся и промямлил:
– Отлупит…
– Я ему скажу, чтобы не смел, не по закону, – пообещала Катерина. – Ну?
– Да!
– Тогда сиди тихо, вот тебе бумажка, перо, пиши, что больше не будешь, – скороговоркой скомандовала она, вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
В коридоре стоял какой-то человек и читал стенгазету.
– Вы к кому, гражданин? – строго спросила Введенская.
Гражданин дочитал заметку, повернулся и оказался Виктором Михайловичем Волиным. Чуть дернул гладко выбритым подбородком, указывая на стенгазету:
– Здравствуй, Катерина Сергеевна. Как служится – не спрашиваю, вижу, что хорошо. А вот это все-таки утилизируй, – указал пальцем на щит Волин и добавил: – Мне понравилось, а вот коллеги, может, и оценят, а может, и нет. Придется тебе к Грише Богомазу на хозяйственное идти, если возьмут, конечно.
– Ценю вашу заботу, – заверила Катерина. – Вы к Сорокину?
– К нему. Ты не волнуйся, я дорогу знаю, – кивнул Волин и пошел по коридору.
Катерина откнопила бессмертный опус «Дело о пропавших кроликах» и безжалостно разорвала на кусочки. После этого отправилась дожимать Леву. Предстояло еще сопроводить мелкого лгуна домой, чтобы предупредить его папашу о недопустимости ременного подхода к воспитанию.
…А Волин уже сидел в кабинете начальника отделения и излагал невеселые новости: совершено разбойное нападение на сберкассу в Сокольниках.
– Дело было перед обедом, в будни. Народу не было, постовой, как сказал, «отлучился».
– За папиросами отходил?
– Жена рожала, но это разговор особый. Возвращаясь, услышал выстрел, прибежал, в зале увидел убитого и пистолет.
– Нападавший сбросил оружие? – уточнил Сорокин. – Это что еще за новости?
– Согласен, странно, – подтвердил Волин, – но так и есть. Когда я прибыл на место, пистолет так и лежал.
– А деньги?
– И деньги лежали. Согласно данным, полученным от ревизоров, все до копейки на месте. Теперь о плохом.
– Будто до этого было хорошее, – заметил Сорокин.
– Согласен, но сейчас будет еще хуже, – пообещал Волин, вынул и положил на стол фотографию. – Вот, полюбуйтесь.
Сорокин, рассмотрев ее, весьма удивился:
– Это еще откуда тут?
– Узнали пушечку? – улыбнулся Волин.
– Забудешь такую.
– Да. На месте попытки разбойного нападения на кассу был брошен не ТТ, не парабеллум, а именно маузер – цэ-девяносто шесть, причем именно китайский вариант. Это первое обстоятельство, а есть еще одно. – Волин извлек из планшета маленький сверток, завернутый в тряпицу. – Смотрите спокойно, пальцы уже сняли.
Это был шильдик причудливой формы, исключительно изящной работы. По краю шел причудливый узор из иероглифов, этими же крючками-закорючками был выполнен и основной текст, но прямо поверх него шла глубокая лаконичная гравировка: «Тов. Сергею от тов. Сергея. 1945 г.».
– Это откуда? – спросил Сорокин.
– Открепил от рукояти маузера, – сообщил Волин. – Я в розыске не первый год, и не хотелось бы, чтобы последний.
– Из этого я заключаю, что вы знаете, кто такие эти Сергеи.
– Полагаю, что знаю, – вежливо признал Виктор Михайлович. – Исходя из этих вот иероглифов и модели маузера, которые так любили китайские товарищи, рискну предположить, что одаряющий товарищ Сергей – это Худяков Сергей Александрович[2].
– А кто же одаряемый? – спросил Сорокин и сам же ответил: – Можете не говорить – Сергей Даниилович Луганский, не так ли?
– Полагаю, что да, – подтвердил Волин. – Предположив, что не только я так считаю, я и снял эту табличку. От греха подальше.
– Понимаю. Что же теперь?
– Сам он сейчас в Восточной Пруссии, репарации разбирает. Поработал с его экономкой в московской квартире. Сначала грозилась, потом отнекивалась, потом, когда поднажали, призналась, что оружие было, именно маузер и именно с этой дарственной надписью. Куда пропал – клянется Христом-богом, что не ведает. У вас есть какие-то предположения по этому вопросу?
– У меня есть лучше: подозрения, переходящие в уверенность.
– Слушаю.
– На днях приходили Луганские, мать и отец, проживающие на даче в нашем поселке. Вы знаете?
– Да.
– Отец рассказал, что в последний визит сын привез шкатулку, запертую на ключ. Восточные закорючки, на крышке драконы-птицы. Вот ее-то они не смогли найти.
– В шкатулке было оружие?
– Отец утверждает, что Луганский привез запертый ящик и просто попросил прибрать. Что внутри – не сказал, а отец не знает.
– Они официально заявляли о краже?
– Нет. Они говорят, что обнаружили пропажу случайно. Когда конкретно шкатулка пропала из виду – сказать не могут. Следов взлома нет, ключи не теряли, посторонних не пускали.
– Ну и конечно, прошло время и навозили пальцами так, что не поймешь, где чьи. Глухо как в танке, – резюмировал Волин.
– Согласен.
– Что ж, будем работать, с чем есть. С этого маузера пальцы откатали, в картотеке у нас не значатся, но начальник отделения убит именно из него.
– После такого провала утопить его в ближайшем пруду, что было бы проще.
– Это еще не все странности, – Волин достал из планшета конверт, – смотрите, что нашли по ту сторону перегородки.
Обычный бланк, заявление на вклад, заполненное и перечеркнутое, на оборотной же стороне было выведено крупными печатными буквами: «Выдать подателю сего 100 000 (сто тысяч) руб.».
– Мессинговщина какая-то, – пробормотал Сорокин, – какой-то идиот возомнил себя гипнотизером? Да и откуда такая уйма денег в обычной кассе?
– Я с вами согласен. Впрочем, нельзя не порадоваться, что хотя бы оружия у него теперь нет. Плохо то, что свидетели не видели никого выходящим из кассы. Уединенное место. Будем прорабатывать трудовой коллектив. – Волин поднялся, поправил гимнастерку и добавил: – А теперь, Николай Николаевич, нанесем визит Луганским. – И, предваряя непонимание, уточнил: – Вам я верю, как себе. Но я должен задать все необходимые вопросы и получить ответы. Да, кстати. Кроме шкатулки, ничего не пропало… ну то есть, может, они еще что-то найти не могут.
Николай Николаевич, убирая со стола и пытаясь вспомнить, куда дел очки (лежащие в нагрудном кармане), рассеянно ответил:
– Мишку.
– Это кто? Или… что?
– Плюшевый мишка, – объяснил капитан, – игрушка Сереженькина.
– Там… ну внутри, что-то было? – осторожно спросил Виктор Михайлович.
– Опилки, надо думать, – предположил Сорокин, – я не знаю. Наверное, просто игрушка. У родителей фото есть.
– Понятно. Ну, пойдемте, пойдемте, – вздохнув, поторопил муровский капитан.
Глава 6
При всей своей «головастости» Введенская всего знать не могла и совершенно напрасно сетовала на судьбу, равно как и на равнодушие руководства. Капитан Сорокин никогда и ничего без внимания не оставлял. Услышав о том, что лебедевская полная тезка покоится в могиле на ленинградском кладбище, он, во-первых, перепроверил полученную информацию сначала по своим каналам, во-вторых, предписал Остапчуку «проработать», максимально незаметно и ненавязчиво, гражданку Лебедеву. На недовольные вопросы о том, что именно интересует и почему не Сергей, ответил сгоряча, что вообще-то это приказ, но потом объяснил по-хорошему:
– Лебедевы – фамилия распространенная, да и имена у них такие, как у миллионов других граждан. Не факт, что самозванка. Бросать тень на хорошего человека – нехорошо, а на плохого – опасно. Сергея отправлять не хочу, он за Эйхе своего горой, да она его уже знает.
И, наконец, капитан сказал то, что должен был сказать с самого начала:
– У тебя лучше получится, Ваня. Просто присмотрись к ней. У тебя же глаз наметанный.