Вот и на этот раз все произошло как всегда. Я остановился и задрал голову. До закрытия магазина оставалось еще полчаса, из торгового зала время от времени выходили люди, заводились двигатели, со стоянки выезжали машины.
Как обычно, я осмотрел место, начав с парковки для инвалидов, подняв взгляд вдоль четырех рядов окон и задержав его на краю крыши.
Сколько могло продлиться падение? Две секунды? Три? Я словно видел, как его тело стремительно летит вниз и ударяется об асфальт. Три секунды представлялись наиболее вероятным временем. И уж точно не дольше. О чем Скотт успел подумать, пока падал? Было ли ему страшно? Осознавал ли он, как только шагнул через край, что наделал? Не попытался ли за эти две или три секунды найти хоть какой-то способ спастись?
Или же был совершенно счастлив? Может, он ударился о землю с блаженной улыбкой на лице? И что оказалось бы лучше? Понять в последнее мгновение, что совершил фатальную ошибку, или, под действием наркотиков, встретиться с Создателем довольным и беззаботным, как жаворонок?
Раздумья обо всем этом не улучшали настроения.
Но размышлять было о чем. Например, как он вообще там оказался? Мне бы очень хотелось возложить вину на милых людей из магазина «Рэвелсон». В конце концов, если бы они не дали Скотту временную работу на лето, он никак не смог бы проникнуть на крышу. Но я отлично понимал, что с таким же успехом можно обвинять фирму, производящую консервы, если ты порезал палец, открывая банку с тунцом. Если честно, Кент Рэвелсон много сделал для того, чтобы облегчить Скотту жизнь. У мальчика ведь не было ни особого предыдущего опыта работы, ни физической силы, которая часто требуется от сотрудника мебельного магазина. Однако Кент неизменно находил для Скотта множество заданий, для выполнения которых не приходилось двигать холодильники. Он даже дал парню попробовать себя в роли продавца, позволив день поработать в отделе матрацев, когда заболел штатный сотрудник, выполнявший эту функцию.
У меня тогда возникло впечатление, что Кент и его жена Анетта, помогавшая управлять магазином, проявили к Скотту особый интерес, поскольку их собственный отпрыск Роман не желал иметь ничего общего с семейным бизнесом. Ему был двадцать один год, и, насколько я слышал, он хотел большего, чем просто владеть мебельным магазином. Он по большей части торчал дома и писал на своем компьютере сценарии фильмов про зомби, которыми пока не смог заинтересовать Спилберга, Лукаса или Скорсезе.
Мы с Донной рассчитывали, что ответственность, связанная с летней работой, окажет на Скотта воспитательный эффект и поможет возмужать. На деле же у него просто появилось больше собственных денег на выпивку и наркотики, которые он и употребил тем вечером на крыше.
Расследование, проведенное полицией, если его можно так назвать, показало, что Скотт, по всей видимости, не раз бывал со своими приятелями на той крыше и раньше. Там обнаружили множество пустых бутылок из-под спиртного, окурки косяков с марихуаной и пару кем-то потерянных таблеток экстази.
Как, должно быть, весело они проводили время, имея в своем распоряжении целую крышу, когда под ногами лежал весь Гриффон, а вдали на юге открывался вид на Ниагарский водопад и на башню «Скайлон» уже на территории Канады, казавшуюся на горизонте огромной подставкой под шар для игры в гольф.
Я сам поднимался туда дважды после смерти Скотта. Оба раза просто в роли отца, но невольно осматривал место глазами сыщика. Стараясь понять картину происшедшего, пытаясь мысленно восстановить ход событий. Мне представлялось, как он резвился, позволяя наркотикам и алкоголю подхватить себя и унести от реальности. Кирпичный бордюр, что-то вроде ограды, проходил по всему периметру крыши, но едва достигал шести дюймов в высоту. Не тот барьер, который помешал бы упасть случайно споткнувшемуся человеку, и уж точно не препятствие для того, кто вообразил, будто умеет летать. Мне не свойственен страх высоты, но в обоих случаях, когда я поднимался туда и вставал у кирпичного бордюра, то чувствовал головокружение. Мне на самом деле становилось не по себе тогда или же я слишком живо воображал бредовое состояние, в которое впал Скотт?
Еще я четко помнил тот стук в дверь. Мы с Донной уже лежали в постели, но не спали, гадая, куда запропастился Скотт. Я пробовал звонить ему на сотовый, однако безуспешно, а потому почти собрался встать, одеться и отправиться на поиски, когда во входную дверь громко забарабанили.
– О боже, – произнесла Донна. – О нет.
Я не слишком верю в недобрые предчувствия или в шестое чувство. Но когда раздался стук, думаю, мы оба знали, что получим самые дурные вести.
Я сбежал вниз в одном халате, Донна последовала за мной. Открыв дверь, я увидел перед собой офицера полиции Гриффона, к форменной рубашке которого была прикреплена табличка с фамилией ХЕЙНС. Он заметил Донну, и в его глазах мелькнуло удивление.
– Миссис Уивер, – сказал он, – я проверил его карманы, нашел бумажник и подумал, что он может быть тем самым Уивером.
– Рикки? – спросила Донна. – Почему ты здесь? Что произошло?
– Это связано с вашим сыном.
У нас разом перехватило дыхание. Офицер Хейнс снял фуражку и прижал к груди, скрыв под головным убором именную табличку.
– Мне очень жаль, но вынужден сообщить вам плохие новости.
Донна вцепилась мне в руку.
– Нет, – сказала она. – Нет, нет, нет!
Я обнял ее, а офицер Хейнс продолжил…
– Эй, Кэл. Кэл?
Меня так поглотили воспоминания, что я не заметил стоявшую слева женщину. Это была Анетта Рэвелсон. Лет около пятидесяти, полненькая, но отнюдь не толстая. Раньше таких называли «соблазнительными пышками». Ее рост доходил до пяти футов и восьми дюймов, но только благодаря каблукам, прибавлявшим ей три лишних дюйма. Сережки в форме золотых колес диаметром с подставку под пивную кружку виднелись из-под густых волос, светлых с вкраплениями седины, и от нее исходил мощный аромат каких-то цветочных духов.
– Привет, Анетта.
Мы были знакомы с Рэвелсонами еще до того, как они взяли Скотта на работу. Несколько лет подряд мы покупали у них мебель, а тем летом, когда Скотту предоставили возможность трудиться в магазине во время каникул, знакомство стало более близким. Однако после трагического случая встречи между нами почти полностью прекратились.
– Ты в порядке? – поинтересовалась она.
– Да, все отлично.
– Я окликала тебя по имени, но ты, кажется, не слышал.
– Прости.
– Что с тобой случилось? – Она указала на мой слегка распухший висок.
– Да так, ударился, – ответил я. – Ничего страшного.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Полный порядок.
Анетта, перестав разглядывать мою голову, явно задумалась о том месте, где я стоял. Она не могла не понимать, какие мысли владели мной сейчас.
– Ты считаешь, это хорошая идея, Кэл? – нерешительно спросила она затем. – Я имею в виду, постоянно приходить сюда и стоять там, где…
– Ты права, – поспешил перебить ее я. – Совершенно права. Мне в любом случае пора идти. На самом деле я направлялся в сторону мэрии.
– О! – На ее лице промелькнула тревога. – Ведь городской совет заседает сегодня вечером?
– Насколько я знаю, да.
– Кэл, ты же не собираешься ставить перед советом вопрос об обязательной установке более высоких ограждений на крышах зданий, подобных нашему? Сейчас так поступают многие. Они считают, что какие-то новые доработки могут предотвратить повторение трагедий вроде…
– У меня совершенно другие намерения.
Анетта Рэвелсон тут же приняла смиренный вид.
– Извини. Мне не следовало говорить об этом. Ужасная бестактность с моей стороны. Прости.
Я лишь отмахнулся:
– Рад был встрече, Анетта.
Но только я хотел уйти, как она тронула меня за рукав.
– Есть еще кое-что, Кэл… Ужасно неудобно упоминать об этом, особенно после того, как я проявила такую бестактность.
– В чем дело?
– Поверь, я сейчас говорю не от своего имени. Но Кент… Он часто видел тебя стоявшим здесь прежде. Только не подумай, будто он не понимает, через что тебе пришлось пройти. Не сомневайся, его сердце так же преисполнено сочувствием, как и мое. Ты же сам знаешь. Но порой, когда он видит тебя здесь понуро сидящим в своей машине на стоянке, это как бы нервирует его. Пожалуйста, не истолкуй мои слова превратно.
– Значит, я его нервирую?
– В моих устах звучит неуклюже. Но это внушает ему чувство дискомфорта. И есть еще другие наши клиенты. Они видят тебя, начинают задавать вопросы, почему ты так странно там сидишь, и…
– Меньше всего хотелось бы причинять неудобства Кенту, – сказал я и снова посмотрел на здание. – Он у себя? Может, ему захочется высказать мне все в глаза?
Анетта Рэвелсон поднесла ладонь к моей груди, лишь едва не касаясь ее.
– Его нет в офисе. Извини еще раз. Я не должна была упоминать об этом.
Теперь я тоже сожалел. О своей резковатой реакции.
– Ничего, все в порядке. Я понимаю. Передавай привет Кенту. Я давненько с ним не виделся.
– Ты же знаешь, как мы все заняты, – произнесла она.
– Да. Но мне действительно пора идти. – Я натужно улыбнулся. – От твоего имени передам наилучшие пожелания мэру.
На ее лице появилось испуганное и изумленное выражение.
– Зачем? – спросила она.
– Это была шутка, Анетта, – объяснил я. – Всего хорошего.
Глава 14
Попасть в мэрию Гриффона не составляло такого труда, как проникнуть в Капитолий, Белый дом или даже Эмпайр-стейт-билдинг. На некоторое время после известных событий 11 сентября прежний мэр ввел жесткие меры безопасности, в чем его горячо поддержал Огастес Перри, тогда еще заместитель начальника полиции. При входе в здание находились рамки детектора металлов, а содержимое сумок проверяли. Однако Гриффон есть Гриффон – маленький городишко, и уже скоро на охранников, которые тоже были местными жителями, почти перестали обращать внимание.
«Ради всего святого, Миттенс, быть может, ты еще захочешь раздеть меня догола и обыскать, прежде чем я смогу войти и купить глупую бляху на ошейник для своей собаки?» – такую фразу, как рассказывали, бросила однажды Роуз Тайлер, личность в городе хорошо известная. И ее пропустили вместе с сумкой, проигнорировав проверку детектором. А два или три месяца спустя так уже происходило с большинством посетителей. Решили, что, если «Аль-Каида» снова предпримет нападение на Америку, мэрия Гриффона вряд ли будет числиться среди их главных целей. Здравый смысл возобладал, и от особых мер безопасности отказались.