Мара на мгновение замялась. Действительно, она не раз видела тотем отца на тайных вечерних занятиях и сразу узнала его. Бурый, а на загривке рыжевато-золотистый окрас, желтоватое основание клюва, одна лапа темнее другой, белые вкрапления на крыльях… Действительно, тут совпадение вышло уж слишком точным… Но какое это доказательство?
– А алиби? – пробормотала она.
– Видишь ли, в мире солнцерожденных трудно доверять алиби. Если у преступника был зимний сообщник, он мог в нужном облике засветиться в любом публичном месте. Полететь под его именем в другой город… Или поплыть, жертвы жили на береговой линии, и мы считаем, у преступника была возможность уйти по воде… Мы не раз с таким имели дело, поэтому суд солнцерожденных не всегда принимает во внимание этот вид доказательств, – Уортингтон вздохнул. – Но при всем этом трудно не учитывать, что твой отец и вовсе не предоставил нам алиби.
– Что?!
– Он молчит. Говорит, что не делал этого. Да, показания детектора лжи чисты. И мы обыскали и Линдхольм, и его квартиру в Стокгольме…
– У него есть квартира?
– А ты не знала? – удивился сэр Чарльз. – Тоже странно…
– Да нет, – опомнилась Мара. – Ничего странного. Мы как-то не обменивались списками недвижимости.
– Странного много, мисс Корсакофф, как бы ты ни пыталась это отрицать. Нам известно про эксперименты, в результате которых на свет появилась ты. Профессор говорит, что все данные утрачены. Допустим. И, тем не менее, как только он узнал, что есть ты, как живое подтверждение успешного опыта, тут же захотел снова вернуться к ним. Но в обход Совета. Для этого ему нужны, разумеется, поставщики биологического материала. Он не убийца и не маньяк, Мара, всего лишь ученый. А тебе ли не знать, что они способны забывать об этике и морали ради науки?
– Он лично говорил мне, что жалеет о том эксперименте! Винит себя в том, что я попала в детский дом и росла без семьи!
– А кого еще винить, моя дорогая? Кроме него никто не виноват. Именно так бывает, когда человек в одиночку берется за то, что ему не под силу. Он эмоционально нестабилен. Забывчив. Неорганизован.
– Но он не идиот! Какой идиот стал бы похищать собственных учениц?!
– Может, он рассчитал, что во время каникул никто не станет его подозревать? К тому же, именно он знал их хорошо. Они все летние, Мара. Все учились в его группе. У него была вся информация, и если он по каким-то параметрам подбирал доноров для эксперимента…
– Но почему было просто не попросить? На это солнцестояние они станут совершеннолетними! Все ученики обожают Эдлунда.
– Ты бы дала свою яйцеклетку чужому человеку, Мара? Могла бы жить, зная, что где-то растет твой ребенок?
– Но… – она закусила нижнюю губу.
– Я знаю ответ. Ты – будущая мать. Женщины сильнее заботятся о своем потомстве, таков закон природы. Он не решился бы сделать это гласно. Родители, общественность… Сейчас не то время, как шестнадцать лет назад.
– Это домыслы, сэр, – Мара расправила плечи. – Ни единого прямого доказательства. Не знаю, как у вас, в нормальном мире людей не сажают в тюрьму за чьи-то фантазии.
Вопреки ее ожиданиям, Уортингтон рассмеялся.
– Ты еще слишком молода, моя дорогая, чтобы знать такие вещи, – сказал он, глядя на нее с притворной нежностью. – Ты удивишься, когда узнаешь, за что сажают в тюрьму в «нормальном» мире.
– Ну, если вы сказали мне все, что хотели, я, пожалуй, пойду, – она встала, борясь с омерзением к этому снобу.
– Ошибаешься, моя дорогая, – снова улыбнулся он. – Мы только подошли к сути вопроса.
Она опустилась на место, мысленно советуя собеседнику больше никогда не называть ее «моя дорогая».
– Как я уже говорил, я могу влиять на многие решения Совета. В том числе на дело твоего отца.
– Вы можете его освободить?
– Нет, конечно! Это невозможно. Однако я мог бы позволить вам встретиться. Оплатить ему хорошего адвоката. Найти частного детектива.
– Разве у него нет адвоката?
– Нет! Удивительно, правда? Профессор Эдлунд говорит, что невиновному человеку не нужен адвокат.
Мара зажмурилась, желая, чтобы услышанное стерлось из ее памяти. Но нет: Уортингтон действительно это сказал. И отчего-то она не сомневалась, что это слова ее отца.
– А какой смысл в частном детективе? – вздохнула она. – Расследование ведут лучшие мировые спецслужбы.
– Когда человек хорошо мотивирован, он может найти многое, – уклончиво усмехнулся английский лорд.
– Вы же не по доброте душевной все это предлагаете? Что вам нужно от меня?
– Ты и сама догадываешься, – сладко протянул он, выгнув бровь.
– Фу! Ни за что! – она с отвращением поморщилась, словно перед ней выгрузили целую кучу рыбьих кишок. – Вы – старый, противный… – ее передернуло. – Ну и извращенец!
– Господь всемогущий, нет! – он отшатнулся и вскочил. – Как ты могла такое подумать? Ну и нравы здесь… – он отошел от нее, как от прокаженной, и встал у окна. – Разумеется, я говорю об исследованиях.
– А, старая песня, – она махнула рукой. – Хотите вскрыть мне череп? Не мечтайте.
– Ну кто тебе сказал такие глупости? – Уортингтон устало помотал головой. – Рядовые исследования, трансформации под контролем… Тебе всего лишь надо будет несколько месяцев пожить под присмотром Совета, чтобы мы могли убедиться в безопасности твоих способностей. И в первую очередь, для тебя самой! Подумай только: вдруг двойной дар как-то скажется на твоем здоровье? Или на психике? Никто не собирается тебя препарировать.
– Тогда зачем отец решил увезти меня в безопасное место?
– А вот это лучше спросить у него. Может, он судит о других по себе? Может, его эксперименты настолько жестоки, что он бы предпочел уберечь от них свое дитя?
– Благодарю вас, сэр, – Мара тоже поднялась за стула.
– За что?
– За ваш визит. Мисс Вукович говорит, что именно так следует завершать разговор с важными шишками.
– Постой, так что ты решила?
– У меня есть опекун, и решения принимать ей.
– Неужели ты не хочешь, чтобы твоего отца отпустили пораньше?
– А его и так отпустят. Потому что он невиновен, – и Мара вышла из кабинета прежде, чем английский лорд успел что-либо сказать.
Однако прошлая неделя, другая, но от Эдлунда по-прежнему не было никаких вестей. Уже вернулся из Бразилии Нанду, прилетел из Канады Джо, началась подготовка к дню летнего солнцестояния, а Линдхольм так и оставался сиротой без директора. И Мару начала глодать совесть. Вдруг и правда помощь Уортингтона не помешала бы? Может, лучше было согласиться на пару исследований, чтобы навестить профессора?
С этими сомнениями девочка наведалась к мисс Вукович. Но та ее успокоила.
– Ты все сделала правильно, – сказала она, прервав рассказ своей подопечной.
– Вы что, подслушивали? – подозрительно нахмурилась Мара.
– Не тебе одной интересно, что происходит в кабинете директора, – улыбнулась хорватка. – Не переживай, я подниму свои связи, и мы навестим его. На днях, обещаю. Только немного разберусь с организационными делами.
Но организационных дел навалилось еще больше. Их повлекла за собой новость, которая долго не укладывалась в головах обитателей пансиона. Временным директором назначили Найджела Смеартона.
В холле, где всех учеников собрали для торжественного объявления, еще никогда не бывало так тихо. Мара потянулась к Брин и уточнила шепотом, не послышалось ли ей. И не оглохла ли она, потому что никто не смеется над шуткой. А профессор Смеартон тем временем вышел на видное место, всеми силами изображая радостное удивление. Лоснился и пыжился, как актер на церемонии Оскар. Но ему никого не удалось обмануть, расшаркиваясь перед сдержанной мисс Вукович: белел накрахмаленный воротничок его любимой парадной рубашки, из кармана коричневого твидового пиджака торчали начищенные часы. Мара была готова поспорить и на планшет, и на телефон вместе взятые, что противный старикан заранее готовился к назначению.
Найджел Смеартон был из тех, кто любит поупражняться в ораторском искусстве. Он долго и нудно рассусоливал про невероятную честь, оказанную ему департаментом образования, и про то, что профессор Эдлунд, несомненно, вот-вот вернется и займет свое законное место. Тут Мара не удержалась от бурных аплодисментов, и на мгновение с физиономии Смеартона сошла личина эдакого дедушки-добряка, который сел читать вечернюю сказку внукам, и он нехорошо глянул на нее поверх своих маленьких очков без оправы.
Мару разрывало от негодования. Неужели Уортингтон решил так изощренно ей отомстить? Но Сара казалась искренне удивленной, а уж она первая была бы в курсе… Да и сэр Чарльз вряд ли снизошел до плебейских дрязг. Мало ли, кто там кого не любит… И кто кому ставит шестерки… Может, просто британцы везде протаскивают друг друга? Что Уортингтон, что Смеартон – две заносчивые задницы. Ясно же, что из них вышли бы друзья не разлей вода. Или они уже дружат? Ну, к примеру, ели овсянку из одной тарелки или каждое утро играли в крикет? Но Маре-то за что такое наказание? Он же отчислит ее за первую же оплошность! Или сгноит в самых страшных наказаниях. Что он может придумать? Заставит полировать серебро? Вытирать пыль со своей коллекции фигурок из слоновой кости? Или попросту выдаст швабру и отрядит в постоянные помощники к уборщице миссис Чанг?
Мара хотела поговорить с мисс Вукович, но ту уже обступили со всех сторон другие учителя. Все были уверены, что если что случится, директорские обязанности возложит на себя завуч, чем она, собственно, и занималась последние пару недель. Да что там, она всегда тащила на себе пансион, пока Эдлунда метало от науки к новым педагогическим находкам. И тут вдруг Найджел Смеартон, который не имел к администрации ни малейшего отношения… Выглядело подозрительно.
Брин озвучила это первой.
– Вы же понимаете, в чем тут дело? – заговорщически прошептала исландка друзьям, когда они оказались на улице.
На Линдхольме потеплело, и вся компания, – Мара, Нанду, Джо и сама Брин, – медленно возвращались к своим домикам. Гулять бы им не позволили браслеты, поэтому с маршрута они не отступали. Но никто ведь не уточнял, с какой именно скоростью надо передвигаться. Поэтому они шли мелкими шагами, да еще и останавливались через каждые два метра.