В двадцати футах за ним возвышался темный корпус парохода, на палубе которого все еще горело несколько огней' Две ночи продолжалась оргия, — очевидно, Стренджмен решил совершенно измучить свой экипаж. Керанс пребывал в состоянии беспомощной полубессознательной задумчивости, его боль смягчалась ромом, насильно влитым ему в горло, это символизировало окончательное унижение, которому подвергался Нептун — владыка враждебного и пугающего моря. Затуманенное сознание застилало все, что он видел, мягким покровом кровавого цвета. Смутно он чувствовал боль в своих связанных запястьях и измученном теле, но сидел терпеливо, исполняя роль Нептуна, на которую его обрекли. Он принимал мусор и оскорбления, выплескиваемые на него экипажем, выражавшим тем самым свой страх и ненависть к морю. Какими бы ни были причины этого, Стренджмен все еще не хотел убивать его, и экипаж, ощущая эту нерешительность своего главаря, облекал оскорбления и пытки в форму гротескной и шумной веселой шутки, делая вид, что, укутывая его водорослями и забрасывая мусором, они поклоняются ему.
Цепь танцоров вновь приблизилась и образовала вокруг него поющий круг с капитаном в центре — он, очевидно, не хотел слишком близко подходить к Керансу, боясь, что окровавленные запястья и разбитое лицо заставят его осознать всю жестокость этого затянувшегося ужасного преступления.
Вперед вышел Великий Цезарь, его опухшее уродливое лицо теперь напоминало морду гиппопотама. Неуклюже подпрыгивая в ритме барабанного боя, он выбрал череп и берцовую кость из кучи у трона и начал выбивать дробь, барабаня по височным и затылочным долям. Несколько моряков присоединились к нему, и под треск берцовых, лучевых и локтевых костей начался безумный танец. Ослабев, еле различая угрюмые искаженные лица извивавшихся в футе или двух от него людей, Керанс ждал, пока танец прекратится, потом откинулся на спину и постарался защитить глаза от вспышек сигнальных ракет, на мгновение озарявших корабль и фасады окружавших его зданий. Это означало конец пиршества и начало новой работы. С криками капитан и Адмирал выбежали из беснующейся толпы. Телегу оттащили, гремя металлическими ободьями ее колес о булыжники, керосиновые светильники погасили. Через минуту площадь стала темной и пустой, лишь несколько костров шипя догорали среди раскиданных диванных подушек и брошенных барабанов. Их угасающий блеск время от времени отражался в позолоченных ручках трона и белых костях, валявшихся на земле.
Всю ночь, с небольшими промежутками, небольшие группы грабителей появлялись на площади, таща добычу: бронзовую статую, часть портика, затем грузили вещи на корабль и исчезали вновь, не обращая внимания на неподвижную фигуру, скорчившуюся в тени на троне. Почти все время биолог спал, невзирая на усталость и боль. Проснувшись от прохлады за несколько минут до рассвета, он позвал Беатрису. Он не видел ее с момента своего пленения после смерти Бодкина и был уверен, что Стренджмен закрыл ее на пароходе.
Наконец, после взрывающейся ночи с ее барабанным боем, огнями костров, вспышками сигнальных ракет, над затененной площадью поднялся рассвет. Через час центр бывшей лагуны и окружающие его улицы замерли в молчании, только отдаленный шум кондиционеров на пароходе напоминал Керансу, что он не один. Каким-то чудом он вынес предыдущий день, выжил, сидя на солнцепеке, в невыносимой жаре, защищенный только плащом из водорослей, спадающих с короны. Как выброшенный на берег Нептун, он смотрел из своего растительного шатра на ковер солнечного бриллиантового света, покрывший кости и гниющие отбросы. Однажды он услышал, что на палубе корабля открыли люк, и догадался, что капитан вышел из своей каюты, чтобы взглянуть на него. Через несколько минут на Керанса опрокинули ведро ледяной воды. Он лихорадочно хватал холодные капли, падавшие с водорослей в рот, как замерзшие жемчужины. Немедленно вслед за этим он впал в глубокое оцепенение, очнувшись только в сумерки, когда веселье началось вновь.
Капитан, подойдя к нему и критически осмотрев его, со странным выражением жалости пробормотал:
— Керанс, вы еще живы, как это вам удалось?
Это замечание поддерживало Керанса весь следующий день, когда полог полудня лежал на площади полосами нестерпимо яркого солнца, как пласты параллельных вселенных, сплавившихся в единое целое под действием невыносимой жары. Воздух обжигал его кожу как огнем. Он равнодушно смотрел на мраморные статуи и думал о Хардмане, двигавшемся сквозь столбы света на своем пути к солнцу и исчезнувшем среди сверкающего пепла. Та же сила, которая спасла тогда лейтенанта, проявила себя теперь и в Керансе, каким-то непостижимым путем преобразовав его метаболизм так, что он смог выдержать эту жару. За ним по-прежнему наблюдали с палубы. Однажды большая, трех футов длины, саламандра выползла из костей перед ним, и ее огромные зубы, похожие на обломок обсидиана, щелкнули, когда она почуяла запах человека; с палубы прогремел выстрел, и ящерица превратилась в окровавленную массу у его ног.
Как рептилии, неподвижно сидящие в солнечном свете, он терпеливо ждал конца дня.
И вновь Стренджмен, обнаружив его истощенным и оцепеневшим, но, несомненно, живым, казался пораженным. Нервная гримаса исказила его рот, он раздраженно взглянул на Великого Цезаря и экипаж, окруживший трон при свете факелов. Люди были не менее поражены, чем сам капитан.
Когда Стренджмен закричал, приказывая принести барабаны, его приказ на этот раз был выполнен значительно менее быстро.
Решив окончательно покончить с неожиданно возникшим влиянием Керанса на экипаж, Стренджмен разрешил доставить с корабля еще две бочки рома. Он хотел усыпить бессознательный страх своих людей перед биологом-Нептуном и морем, которое он символизировал и которое ему покровительствовало. Вскоре площадь заполнилась шумными матросами, которые то и дело подносили к губам бутылки и фляжки с ромом и неуклюже плясали под звуки барабанов. В сопровождении Адмирала Стренджмен передвигался от одной группы к другой, побуждая их на еще большие беспутства. Великий Цезарь надел себе на голову аллигатора и кружился посреди площади в сопровождении пляшущих моряков.
Устало Керанс ожидал развязки. По приказу Стренджмена трон был снят с помоста и установлен на телеге. Доктор биологии расслабившись лежал на его спинке, глядя на темные фасады зданий, пока Великий Цезарь нагромождал у его ног кости и сухие водоросли. Приблизилась пьяная процессия. Моряки ухватились за телегу и потащили ее вдоль площади, опрокидывая статуи, оказавшиеся у них на пути. Сопровождаемые криками и приказами капитана и Адмирала, которые бежали за телегой, безуспешно пытаясь выровнять ее ход, они, все ускоряя свой бег, свернули на улицу. Телега накренилась и сбила ржавый фонарный столб. Колотя своими огромными кулаками по головам, Великий Цезарь пробился к оглоблям и замедлил ее движение.
Теперь Керанс сидел на качающемся троне высоко над их головами, и прохладный воздух медленно оживлял его. Он с бессознательной отчужденностью смотрел на церемонию под ним, чувствуя, что его везут по осушенным улицам бывшей лагуны, как если бы он действительно был похищенным Нептуном, которого против его воли заставляли освящать эти районы затонувшего города, оторванные у морской стихии Стренджменом.
Постепенно, по мере того как усталость отрезвляла головы моряков и заставляла перейти на шаг, люди между оглоблями начали петь что-то, звучавшее, как старый гаитянский религиозный гимн: проникновенная напевная мелодия, словно оплакивавшая кого-то, подчеркивала их истинное отношение к Керансу. Пытаясь достичь какой-то своей непонятной цели, Стренджмен начал что-то выкрикивать и стрелять из пистолета, заставляя процессию все время менять направление; когда же они проходили мимо планетария, Великий Цезарь взобрался на телегу и, одной рукой вцепившись в трон, как огромная обезьяна, другой сорвал с себя голову аллигатора и надвинул ее на Керанса по самые плечи.
Ослепленный и почти задохнувшийся от отвратительного запаха, Роберт беспомощно качался из стороны в сторону на вновь увеличивавшей скорость телеге. Люди у оглобель, не понимая, куда двигаться, метались из стороны в сторону под крики своих предводителей, а Великий Цезарь подгонял их ударами кулаков. Полностью лишившись управления, повозка дергалась и качалась, едва вписываясь в узкую улицу; затем, оказавшись на более широкой дороге, вновь увеличила скорость. Когда они огибали угол, Стренджмен что-то приказал Великому Цезарю, и тот всей тяжестью навалился на правый борт, так что телега наклонилась и своим краем задела тротуар. В таком положении она прошла еще с пятьдесят ярдов, сбивая с ног моряков, а затем с грохотом врезалась в стенку и опрокинулась.
Вырванный из своих креплений, трон вылетел на середину улицы и упал. Керанса выбросило лицом вниз, удар о землю смягчил влажный ил, голова аллигатора свалилась, но он все еще был привязан к сиденью. Два или три моряка распластались рядом с ним, а над ними в душном воздухе медленно вращалось колесо телеги.
Задыхаясь от хохота, капитан бил в спины Адмирала и Великого Цезаря. Вскоре весь экипаж вновь собрался вокруг главаря. Они осмотрели разбитую повозку, потом подошли к опрокинутому трону, Стренджмен величественно поставил на него ногу. Постояв так достаточно долго, чтобы убедить своих последователей в полном бессилии пленника, он вытащил свой сигнальный пистолет и пошел прочь по улице, увлекая за собой остальных. Банда двинулась вперед с криками и шумом.
Крепко привязанный под перевернутым троном, Керанс пошевелился, испытывая тупую боль. Его голова и правое плечо наполовину погрузились в подсыхающий ил. Он попытался ослабить веревку, связывавшую руки, но не смог, ее завязали слишком прочно.
Упираясь плечами, он попытался перевернуть трон, и тут заметил, что левая ручка трона выскочила из своего гнезда. Тогда он прижал веревку к острому краю паза и начал медленно, волоконце за волоконцем, перетирать ее.
Освободив руку, он бессильно опустил ее и подождал, пока в