— Ну, это ваши заморочки, — сказал Мазур. — Я вам рассказал, как было. Если у вас есть другая информация…
— Господи, откуда? — развел руками Бортко. — Ошибся человек, бывает. Ну с чего бы вдруг вам милицейским удостоверением размахивать, когда у вас есть свое, авторитетнее? Да и где вы милицейское взяли бы? И зачем? Вы же не гангстер, в самом-то деле, и интересы ваши, как мне намекнули, направлены на зарубеж… Вы уж простите за нескромный вопрос, но в вашей семейной жизни не было ли трений или иных скандалов на разнообразной почве? Мало ли что бывает…
— Куда вы клоните? — спросил Мазур прямо.
— Изучаю проблему, как оперу и положено, — сказал Бортко. — Был у меня, знаете ли, печальный случай. Один тип, к стыду нашему, милицейский капитан, решил убить женушку. Не угодила чем-то, дело житейское. И убил, козел. Три раза ткнул ножом прямо на дому, а потом убеждал всех, что это ему садистски отомстили уголовные клиенты. И убедил почти, знаете ли. Только нашлась в его показаниях крохотная прореха, вовсе даже пустячная, однако отыскался рядом опытный опер, который за эту промашку тут же ухватился, ну, и размотал клубочек.
— Слушайте… — повысил голос Мазур.
— Да бог с вами! — Бортко излучал сочувствие и доброжелательность. — Я никаких параллелей не провожу и ассоциаций не ищу. Только органы, будет вам известно, — механизм громоздкий и разветвленный. И ваши показания, как любые другие, путешествуют по этому механизму достаточно долго. И на многих этапах попадается хмурый, изначально подозревающий всех и вся народ. Рано или поздно появляется какая-нибудь желчная физиономия, набравшаяся хамства задать циничный вопрос: «А отчего это показания вашего потерпевшего основаны на его собственных словах? И только?»
— Уже задали?
— Можно сказать, — неопределенно ответил Бортко. — Тысячу раз простите, я ведь не из пустого любопытства стараюсь, понимаю, каково вам… Но факты — вещь упрямая. В купе — два трупа. И вы — единственный свидетель.
— А как насчет презумпции невиновности? — спросил Мазур сквозь зубы.
— Так никто ж ее не отменял, — сказал Бортко. — Я вам просто объясняю, какие вопросы возникают в иных умах — и не более того. А знаете, из-за чего эти вопросики возникать начали?
За спиной Мазура тихо стукнули ножки стула, чуть погромче стукнула дверь. Он обернулся — парня в комнате уже не было.
— Все предельно упростилось бы, окажись ваш злодей поездным вором или иной уголовной шпаной, — сказал Бортко серьезно. — Но это ведь не уголовник и не ошалевший наркоман — покойный гражданин Денисов, как вам, должно быть, неизвестно, был человечком довольно приличным. Трудился на ниве маркетинга в шантарской фирме с лирическим названием «Синильга». Я бы, конечно, за стопроцентную добродетель покойного не поручился, частные фирмачи — тот еще народ, но признаюсь вам откровенно: компроматом на него не располагаю никаким. И какого черта он делал в том поезде — притом трезвый и наркотиков не кушавший, — никто внятно объяснить не в состоянии. И совершенно непонятно, зачем ему понадобилось убивать вашу супругу.
— Я его в жизни не видел, — сказал Мазур.
— Не сомневаюсь, — кивнул Бортко. — До этого печального случая ваши с ним пути никак пересекаться не могли— вы с супругою обитали в Питере, он — в Шантарске, где ж вам было познакомиться, а тем более на какой почве враждовать? Нигде не могли пересечься засекреченный балтийский каперанг и сибирский коммерсант… А вот взяли и пересеклись. Если б вы до того в вагоне-ресторане поскандалили — все зацепка. Но не было в том поезде вагона-ресторана, и ехал он, согласно билету, за три вагона от вас…
— А отпечатки на пистолете?
— Его отпечатки, тут вы правы, — кивнул Бортко. — И кобура от этого пистолетика была у него под мышкой. И пистолетик был насквозь незаконный. Только это ведь ничуть не объясняет странности всего происшедшего…
— Ну, а я уж тем более объяснить не могу, — сказал Мазур. — Только убил ее он. Некому было больше.
— Верю, — сказал Бортко. — Хотя и в толк не возьму, зачем ему понадобилось. Никто у него вроде бы маньяческих наклонностей не замечал. Вот только шефа, увы, не расспросишь: убили хозяина «Синильги» пару дней назад. Так чистенько и грамотно положили вкупе с женой и охраной, что получается классический тупик… Ну, мало ли. Задолжал кому или дорогу перешел. Нынче у нас норовят самые разные проблемы пулей решать… — Он покосился вбок, на стену. — Словом, пошли сплошные загадки, самые неожиданные пересечения… Вы, кстати, во время отпуска по тайге не гуляли?
— Нет, — сказал Мазур.
— А я тут краем уха слышал, что вы в Курумане какой-то плот строили. Основательное сооружение.
— Строил, — сказал Мазур. — Сначала и в самом деле хотели сплавляться. Потом жене что-то разонравилось — и поехали в Аннинск к Вите Шагарину.
— А плот куда делся?
Мазур пожал плечами:
— Проплыли мы всего верст пятьдесят — до Кареева. Там сели на поезд и поехали в Аннинск. А плот я пустил по Шантаре — что с ним было делать, не продавать же? Кому он нужен?
— Действительно… Дальше Кареева не добрались?
— Я же сказал.
Теперь и Мазур покосился на стену, точнее — на зеркало. Было в нем что-то неправильное. Рамка чересчур толстая, а само зеркало чересчур уж вровень со стеной. Вполне можно допустить, что это «стекло Гизелла» — зеркало с односторонней прозрачностью. По ту сторону может торчать целый взвод и пялиться на тебя во все глаза — а ты не увидишь ничего, кроме обычнейшего зеркала. А ведь похоже… То-то и парнишка смылся. Свободно могли отыскать кого-то из тех лесных пожарников… ну, а что это им даст? Устные заверения, никакими доказательствами не подкрепленные?
— Значит, по тайге не гуляли… — сказал Бортко.
— Нет.
— Повезло вам, — сказал Бортко. — А то в тайге за последние недели творилось черт те что… — Он грузно встал со стула, вытянул из ящика стола потрепанную карту, положил перед Мазуром и стал тыкать в нее авторучкой. — Вот здесь — убийство, и здесь, и здесь тоже, под самым Пижманом, да и в Пижмане несколько трупов. Полное впечатление, словно шел какой-нибудь долбаный Терминатор и развлекался от души, ни разу не попавшись… И если мы эту воображаемую линию продолжим, она аккурат в железную дорогу и упрется. Только там все наоборот: там, в поезде, убийца налицо, хоть и мертвый…
— И к чему вы мне все это говорите?
— Сам не знаю, — пожал плечищами Бортко. — Просто выдался этакий вот сезон загадок, сатанеешь, честное слово. — Он нагнулся к Мазуру совсем близко. — И так и тянет вам очную ставочку устроить.
— С кем? — глядя ему в глаза, спросил Мазур.
— С самым разным народом.
— А зачем?
— Вот то-то и оно — зачем? Даже если какому-то обормоту вы и покажетесь знакомым — всякое бывает, — подкрепить это ничем не удастся. Снова меня, болезного, одернут, я рожки и втяну, что та улитка… И поговорить нам совершенно не о чем, а?
— Не о чем, — сказал Мазур.
— Решительно? — Бортко дернул уголком рта. — Вы поймите меня правильно: я вас ни в чем не обвиняю и ничего не пытаюсь пришить. Не столько из врожденной доброты, сколько оттого, что дело безнадежное. Но вот если бы вы мне рассказали совершенно добровольно, я бы даже уточнил, как частное лицо — частному лицу, не наблюдались ли в нашей тайге какие-нибудь нехорошие странности? Не встречалось ли вам чего неприглядного?
— Не был я в тайге, — сказал Мазур. — Не взыщите.
— Точно?
— Точно, — сказал Мазур.
— Я понимаю, что вы насквозь засекреченный и крайне нужный державе человек, — произнес Бортко врастяжку. — Но вот запросто, по-человечески могли бы поболтать? Я же не из любопытства вас пытаю, мне по работе знать надлежит обо всем, что в губернии делается…
Пожалуй, это звучало, как просьба — без лицедейства на сей раз. Но Мазур идти навстречу не собирался. Все было бессмысленно — доказательств нет, а половина свидетелей отправилась к праотцам…
— Ну, а все-таки? — мягко спросил Бортко.
— Нечего мне вам рассказать, к сожалению, — пожал плечами Мазур. — Не был, не видел…
— А если кто-то еще вляпается? Только не будет у него ни вашей сноровки, ни вашей крыши?
— А если доказать ничего нельзя? — в тон ему ответил вопросом Мазур.
— Это уж мне решать.
— Нет, увольте…
— А что там у вас в расположении рвануло? — спросил Бортко, неторопливо пряча карту в стол.
— Представления не имею, — сказал Мазур. — Это уж настолько не мое дело… Я ж не особист.
— Понятно.
Вошел неприметный, вновь бесшумно устроился на стуле и в ответ на взгляд шефа пожал плечами. Не похоже было, чтобы полковника это разочаровало, хотя Мазур ничего не стал бы утверждать с уверенностью.
И спросил, подумав:
— Я вам больше не нужен?
— Как вам сказать… — протянул Бортко. — С одной стороны, больше вроде бы и рассуждать не о чем. С другой — вроде бы очередная странность напрашивается в гости. Я ж говорю — странности у нас косяком пошли… Уж простите за новый нескромный вопрос: у вашей супруги татуировки были?
Вот этого Мазур решительно не ожидал. Поднял голову. Бортко вперил в него тяжелый взгляд. Молчал и ждал.
— Вот ситуация, да? — тихо произнес он, не отводя от Мазура колючих глаз. — Скажешь «нет» — соврешь. Скажешь «да» — придется объяснять…
— Что — объяснять? — тихо и недобро спросил Мазур.
— Ну, хотя бы откуда у молодой женщины из вполне приличной семьи, окончившей далеко не последнее учебное заведение, вдруг взялись наколки на манер зэковских…
— Студенческие глупости, — отрезал Мазур, уже чуя что-то насквозь нехорошее.
— Оно конечно, — задумчиво сказал Бортко. — У самого дочка гранит грызет, всякого насмотришься… Развлекаются, как хотят, акселераты этакие…
— Я могу идти?
— Да нет пока что, — сказал Бортко и сделал какой-то знак адъютанту. Тот мгновенно пересел к столу, вытащил бланк протокола допроса и авторучку. — Боюсь, придется вас допросить по другому делу, где вы выступаете то ли в роли потерпевшего, то ли свидетеля. Уж и не знаю, как сформулировать — загадки вновь ходят косяками… Может, попросту казенную бумагу взять и пр