Пригибаясь, выставив автомат, двинулся к гребню. Впереди еще тяжело колыхалась пыль, медленно оседая, тянуло острым запахом горелого — спаленной смолы, щепы, еще чего-то, скорее синтетического. Открытого огня он нигде пока что не заметил — и это напоминало что-то знакомое, пусть теоретически…
Впереди лежали поваленные деревья — а ведь совершенно не слышал треска, когда они рушились…
Мазур перевалил гребень — и оказался на иной планете, чужой, враждебной.
Распадка было не узнать. Никаких прежних ориентиров, только крутые склоны остались прежними, но повсюду — поваленный лес, а те деревья, что уцелели, покосились все до единого, чернеют гротескными телеграфными столбами. И склоны, и распадок покрылись слоем серо-черного пепла, от которого там и сям лениво поднимались струйки дыма. И — никакого пожара. Сухой термический удар, превративший распадок в мертвую зону, черно-серое кладбище для людей и деревьев…
На месте зимовья — куча опаленных бревен. Мазур прошел еще метров пятьдесят, невольно замедляя шаг. У него не хватило духу приблизиться вплотную, не хватило, и все тут. То, что лежало на месте бивуака, напоминало даже не трупы, а грубые заготовки для манекенов, абстрактные скульптуры, сложенные из головешек. Видимо, тут вдобавок ко всему рванул весь их боезапас, патроны и гранаты, в одну секунду. Не было смерти. Только черно-серые нелепые куклы, имевшие отдаленное сходство с человеческими фигурами, — и то не все…
«Вакуумные бомбы средней мощности», — трезво, отстраненно подумал он. «Сухой» взрыв, в мгновение выжегший весь кислород, испепеливший и человеческую плоть, и деревья. Работал кто-то решительный, с немалой властью, такие бомбы — это вам не гранаты, которыми без хлопот может затариться даже энергичный прапорщик, но и не ядерные заряды, конечно. В пределах возможностей среднего генерала.
Голова все еще была совершенно пустая. В коленках появилась легонькая пакостная дрожь: он отчетливо представил, что обязан жизнью чистой случайности, которой не в силах предусмотреть лучший стратег. Случайности… и, косвенным образом, этой паршивке, собравшейся поболтать по спутниковой связи с неведомыми друзьями.
Нельзя сказать, что сей факт моментально переполнил его сердце жаркой благодарностью к Джен. Не было времени на лирику, да и желания всплакнуть у нее на груди крупными слезами благодарности не было никакого. Желание имелось одно — побыстрее убираться отсюда…
Он побежал к выходу из распадка, с радостью углядев, что взрыв туда не распространился. Перепрыгивая через поваленные стволы, ломясь по дымящемуся пеплу, выскочил к нормальной земле, к нормальным, не поувеченным соснам. Тишина стояла, словно где-нибудь на Памире: лесные обитатели еще долго будут приходить в себя после таких событий…
Быстро отыскал импровизированный тайник, кинул в рюкзак синий пакет и в том же темпе кинулся назад. Вряд ли с вертолета высадят десант — но все равно, нужно хватать мешки, вокзал отходит…
Джен пришла в себя — настолько, что уже сидела на корточках и увлеченно, яростно пыталась распутать зубами веревку на запястьях, столь всецело предавшись этому сложному занятию, что приближения Мазура не услышала вовсе. Мазур легонько тронул ее тугое бедро носком ботинка. Она вскинула голову — в глазах стоял такой страх и злость, что Мазуру, говоря откровенно, на миг захотелось попросту пристрелить напарницу во избежание новых жизненных сложностей. Но, к чести российских морских офицеров, идея эта тут же улетучилась, не получив дальнейшего развития.
— Брось, — сказал Мазур. — Все равно не получится. Те еще узелки.
— Руки же затекут…
— Не беспокойся, — сказал Мазур неласково. — Узлы хитрые, не сдавливают… — он отвязал второй конец веревки от сосенки. — Вставай, Русалка, и побежали…
— Но…
— …тебя во все дырки! — рявкнул он, теряя терпение. — Они погибли, тебе ясно? Наши, ваши, все до одного.
— Значит, вертолет…
— Умница, — сказал Мазур нетерпеливо. — Золотая голова. Вертолет швырнул бомбу… Ходу!
Дернул за веревку. Ей поневоле пришлось вскочить. Глянув на компас и прикинув хрен к носу, Мазур размашистым шагом направился на северо-северо-восток, крепко зажав в левой руке конец веревки. Помощница прокурора — или кто она там — тащилась следом, ругаясь под нос, иные из этих словечек, как помнил Мазур, произнесенные на улице вслух, в добром десятке штатов привели бы прямехонько к судье и денежному штрафу.
— Ну хватит! — взмолилась она наконец. — Идиотство какое-то, я же тебе не корова… Развяжи руки, упаду!
— Ладно, — сказал он, на ходу вынимая нож. — Только предупреждаю сразу: при малейшей попытке взбрыкнуть пристукну сразу.
Разрезал веревку и старательно спрятал ее в карман, чтобы не оставить ни малейшего следа. Дернул подбородком:
— Шагай вперед, и в темпе, подруга, в темпе…
— Куда мы идем?
— В пространство, — сказал Мазур (к сожалению, по-английски это звучало гораздо суше, без всяких шутливых подтекстов).
— А точнее?
— Заткнись.
— В чем я виновата?
— Заткнись, говорю! — прорычал он. — Потом поговорим, это я тебе гарантирую…
Она умолкла. Мазур решил, что пришла пора испробовать процессор в действии, повозился с ним немного и пришел к выводу, что следует отклониться чуть восточнее. Прием был старый, но столько раз срабатывал в прошлом, учитывая инерцию человеческого мышления, что мог сойти и на сей раз. Темнее всего — под пламенем свечи. И те, кто хочет уничтожить кассеты вместе со свидетелями, и те, кто мечтает кассеты захватить, вряд ли быстро свыкнутся с мыслью, что беглецы возвращаются к «Заимке»… Здесь, правда, куча нюансов: невозможно узнать, кто считает всех членов группы мертвыми, а кто пока еще полагает диверсантов живыми. Действия противника предугадать совершенно невозможно. Люди с вертолета, правда, уверены, что погибли все — но ведь неизвестно в точности, сколько высоких недоговорившихся сторон заняты охотой, черт, ничего толком и не вычислишь…
В совершеннейшем молчании они прошагали километров восемь. Мазур угрюмо констатировал, что ситуация предельно идиотская. Прежде всего, они оснащены едва ли не лучше, чем экспедиция Стэнли, отправившегося на поиски Ливингстона в африканские дебри. Есть отличная прочная одежда, в которой не замерзнешь и холодной сентябрьской ночью. Бронежилеты, компас, безотказный процессор, автомат и два пистолета с солидным запасом патронов — плюс две осколочные гранаты и одна «Заря». Невероятно питательный сухой паек, которого при разумной экономии хватит недели на две. Фляжка спирта. Документы. Приемник, позволяющий моментально засечь радиопереговоры в опасной близости. Бинокль. Универсальный нож диверсанта, пусть и не из тех, стреляющих, но в хозяйстве весьма полезный. Сигарет, правда, мало, а денег нет ни рубля, но все равно, на судьбу плакаться грех — пещера Аладдина, Голконда…
Это в активе. К сожалению, пассив, если и не превращает тебя в банкрота, оптимизма тоже не прибавляет. Даже если допустить, что «точка три» не засвечена (а знают о ней лишь Глаголев и Кацуба), достигнув ее, сделаешь даже не полдела— так, четвертушечку. Насколько трудно, почти невероятно будет сцапать в тайге двух человек, настолько легко установить плотный бредень в обитаемых местах. Вот там-то «соседи» — на своем поле, во всеоружии, при всех богатых возможностях. Прием памятен по первому разу (да и по богатому прошлому опыту): ничего не подозревающая милиция получит ориентировку на двух особо опасных рецидивистов, которые украли ядерную боеголовку с затерянной в тайге ракетной базы и волокут ее в рюкзаке к китайской границе, чтобы толкнуть за потвердевшие юани. Что-нибудь вроде. С напором на невероятную опасность для общества и разрешением применять оружие на поражение, едва объекты появятся в прорези прицела…
И вдобавок — заокеанская помощница прокурора на шее.
— Ты и в самом деле по-русски не понимаешь? — спросил он, не замедляя шага.
— Только «перьестройка» и «Горбачев», откликнулась она, чуть-чуть повеселев. — И «водка», конечно…
— Водка — еще куда ни шло, — сказал Мазур. — А вот с остальными словечками толку не будет, еще и по шее дадут. В солидных словарях в таких случаях к слову непременно добавляют пометочку «устаревшее»… Ладно, могло быть хуже. Могли и негритянку прислать, вот тогда бы я извертелся…
— «Негритянка» — слово, которое считается расистским, — сухо сообщила она. — Нужно говорить — «черная». Или…
— «Афроамериканка», — отмахнулся Мазур. — Законница, тоже мне… Покажи-ка, что там за паспорт прикрытия тебе дали. Генерал говорил, дали, как и всем…
Она, поколебавшись, полезла во внутренний карман. На ходу Мазур расстегнул нейлоновый чехольчик, вытащил родную краснокожую паспортину — которую, как ни шумели, все еще не заменили новомодными удостоверениями личности с двуглавым ореликом. Ну надо же — Дженнифер Сергеевна Чермак, российская гражданка, получившая сие высокое звание каких-то полгода назад…
— Ну, и как все это замотивировано? — поинтересовался он, возвращая ксиву.
— Отец — эмигрант из России, — сообщила она. — Мать — гражданка США. Они погибли в прошлом году, и я, прельщенная рассказами отца о загадочной России, решила вернуться на землю предков. У матери были влиятельные друзья в госдепе, они помогли все уладить. Это ваши смастерили. В Москве есть люди, способные подтвердить легенду, опять-таки ваши…
— Приятно слышать, — сказал Мазур. — Ладно, это все же хуже, чем ничего. На обитателей провинции, вплоть до наших захолустных шерифов, действовать будет убойно. Если только доберемся до людей, которые вздумают честно проверять твои показания…
Прикинув пройденное расстояние, посмотрел на небо — сплошь затянуто серым, но дождя до сих пор не пролилось ни капли. Ну ладно, время терпит. К тому же забрезжила идея, не столь уж и нахальная…
— Притормози, Дженнифер Сергеевна, — сказал он, останавливаясь и отхватывая ножом кусок веревки. — Небольшой привал…
Она моментально, с блаженным вздохом опустилась под дерево.