— Значит, милиция вне игры, — сказал Мазур. — Уже лучше. А посему пусти-ка меня за руль, покатаемся по городу— у восточной окраины…
…Около восьми вечера он вошел в вестибюль гостиницы, белого здания сталинской постройки, именовавшейся без затей и лишней помпезности «Центральной». Правда, как он мимоходом выяснил, центр города давно уже переместился гораздо южнее, и там была еще одна гостиница, поновее, — но название менять не стали. И Мазура вполне устраивал именно этот старомодный отельчик: из-за удобного расположения окон, а также отдаленности…
Справа, у входа в ресторан, уже начиналась обычная вечерняя суета провинциального городка. Толпились невыносимо крутые ребятки в китайской коже, при отечественном низкопробном золотишке, столь старательно изображавшие из себя боссов мафии, что даже человек случайный понял бы: высшим достижением для этих сопляков было бы — обчистить коммерческий киоск на окраине, да и то из тех, что по недосмотру не охвачены «параллельной налоговой службой». Девочки были соответственные — то ли начинающие путанки, то ли не разбиравшиеся в тайнах высокой моды старшеклассницы. У окна уже кого-то хватали за грудки, кого-то не пускали в задымленный зал и он яростно качал права, мелькали вездесущие китайцы и столь же непременные кавказские люди, порой проходили неброско одетые мужчины, чуть брезгливо косясь на всю эту тусовку. Судя по тому, как уверенно они прокладывали себе путь и как льстиво ухмылялся вышибала, это и был местный серьезный народ.
Мазур показал Джен на кресло в левой половине зальчика, где было потише. Там располагалась за стеклянной перегородочкой крашеная блондинка, а у ведущей в номера лестницы скучал за столом верзила в камуфляже и синем берете с загадочной эмблемой. Оглядев стоящих у гостиничной стойки — мужик с чемоданом то ли въезжал, то ли съезжал, а парочка столь же кожаных ребят болтала с крашеной администраторшей, — Мазур уверенно направился к ним. Ребятки были трезвехонькие, и оба вертели в руках связки ключей — то ли прижившиеся при гостинице таксисты, то ли местные плейбои. Его устраивали оба варианта.
Он решительно положил ладонь на локоть ближайшего:
— Можно тебя на минутку? Дело есть…
Парень, не особенно и удивившись, отошел за ним к чахлой пальме в крашеной деревянной кадке. Окинул оценивающим взглядом:
— Какие проблемы? Может, тачку до аэропорта?
— Номер нужен, — сказал Мазур.
— Земляк, если есть бабки, этого добра…
— Погоди, — сказал Мазур. — Ты не понял. Оглянись, — он показал на Джен. — У нее здесь муж. А у меня самолет в полночь.
— Питерский, что ли?
— Ага, — сказал Мазур. — И планы у нас простые, как перпендикуляр, — провести часа три в полном уединении, чтобы ни одна живая душа в дверь не колотила. А документы предъявлять никак не хочется — останется след, карточку заполнят, а если мужик моей подруги по следу пойдет, он меня и в Питере достанет, улику предъявит…
— Шибко крутой?
— Да не то чтобы, — сказал Мазур. — Но в этом плане не хилый, так что мне нужно часика три пожить на полном нелегальном положении. А вот потом-то мне твоя тачка и понадобится — закинем ее домой, и поеду я с тобой в аэропорт…
— С финансами у тебя как?
— Да уж получше, чем у правительства, — сказал Мазур с нахальным видом залетного микробизнесмена. Если любовь, кто ж бумажки-то считает?
— Золотые слова, — он оглянулся на Джен. — Ну, ты знаешь, телушка стоит всей этой нелегальщины… Пардон, дама — у тебя ж любовь, извини, с языка слетело…
— Ладно, — сказал Мазур. — Ну что, начнем цифры декламировать? Я сейчас одурел, поскольку влюблен и от нетерпения на месте прыгаю, отстегиваю всем, кого покажешь и сколько скажешь — начиная, понятно, с тебя…
— И шо я в тебя такой влюбленный? — осклабился таксист. — Посиди возле Джульетты минут пяток, сейчас оформим, как в лучших домах Лондона. Мы ж тут не звери, про любовь понимаем…
…Мазур прекрасно понимал, что доят его по максимуму, — грех не попользоваться таким случаем. Но отчитываться за командировочные денежки ему ни в коем случае не грозило, и он метал сотенные не жалея — крашеной блондинке, распорядителю-таксисту, дежурной по второму этажу. И видел, что они ничегошеньки не заподозрили, — возможно, и зашевелились бы в их сообразительных головушках кое-какие мысли, будь он один и требуй номер на ночь без всяких документов. Однако Джен стала весомейшим аргументом в пользу его версии. Деньги, мужик и красивая девочка — идеальное сочетание аргументов, способных задавить любые подозрения в зародыше…
— Ну вот, — сказал проводивший его до номера таксист, открыл дверь ключом и распахнул ее с таким видом, словно великодушно предоставлял собственную квартиру, а сам уходил спать на чердак. — Буфет вон там, если что, Танька снизу звякнет Эльке, — он кивнул на дежурную, старательно смотревшую в другую сторону. — А уж Элька тебе моментом в дверь стукнет. Тук-тук, тук-тук-тук… Ты у нас не первый такой Ромео, и не десятый даже…
— Да я вижу, механизм отработан, — сказал Мазур. — Молодцы.
— А то! Нужда заставит — блоху научишься подковывать…
— Значит, Коля, я тебя в двадцать три ноль-ноль жду… — сказал Мазур.
— Как штык, — важно заверил таксист и удалился, фальшиво насвистывая свадебный марш Мендельсона.
Номер оказался, по здешним меркам, довольно-таки неплохим — спальня и прихожая, высокий сервант с посудой, цветной телевизор, притом работающий.
— Девичьего трепета не испытываешь? — осведомился он, усаживая ее в мягкое кресло перед телевизором.
— Шуточки у тебя… — огрызнулась она устало, беззлобно. — Слушай, это что — цветной телевизор?
— Ага, — сказал Мазур, оглянувшись на экран битого жизнью «Электрона», где жутким химическим колером светились краски, в которых при некотором напряжении ума можно было опознать синюю, красную и желтую. — Бывает и хуже. Нам здесь долго не жить… Ты посиди, а я в буфет схожу.
— Только, умоляю, не нужно ни местных яств, ни орешков для «третьего мира»…
— Учту, — пообещал он, сбрасывая куртку.
Когда он возвращался, пышноволосая Элька сделала большие глаза и завистливо вздохнула — Мазур не сомневался, что в ближайшее же время ее дружок прослушает краткую, но весьма эмоциональную лекцию на тему: «Бывают же мужики!» Впрочем, глаза у Джен стали столь же огромными:
— Это что?
— Шампанское, — сказал Мазур, методично выставляя бутылки из картонного ящика на стол. — Ровно дюжина. В старые времена, при государе императоре, господа офицеры, особенно морские, счет шампанскому вели непременно на дюжины. А это фрукты, — он выложил кучу огромных желтых апельсинов. — А это — шоколад, он у нас, между прочим, получше ваших «Сникерсов»…
— Нет, ты что, всерьез рассчитываешь все это истребить? Мы же на четвереньках поползем…
— Да нет, конечно, — сказал Мазур, поставил под стол банку пива, уселся напротив и серьезно сказал: — Ты знаешь, можешь и посмеяться, но… Захотелось вдруг представить, что вокруг и в самом деле все прекрасно, беззаботно, и ничего нет, кроме шампанского, фруктов, красавицы, ожидающей в номере… Денег у меня больше, чем нам необходимо, это ж на целый взвод было рассчитано… Почему бы и нет? Можем мы себя немножко побаловать?
— Что-то в этом есть, — задумчиво сказала Джен, катая по столу апельсин. — Только не рассчитывай, что после пары бокалов я пойду туда… — она кивнула в сторону спальни.
— Дорогая, я прекрасно понимаю, сколь высоки моральные качества агентов ФБР, — сказал Мазур. — Вы, американцы, всегда заботились о морали, даже с комиссарами нас обставили…
— То есть?
— Комиссар — это назначенный правительством чиновник, надзирающий за политическим и моральным состоянием армейских частей, — сказал Мазур. — Так?
— Так. Уж это-то я про ваших комиссаров знаю, читала кое-что…
— Вот и мимо, — сказал Мазур. — Я тебе только что зачитал официальную формулировку, охватывающую функции и полномочия американских комиссаров. Каковые у вас в армии появились годах в тридцатых прошлого века… Так кто с кого брал пример?
— Нет, серьезно?
— Вернешься, полистай энциклопедии, — сказал Мазур. — Комиссаров вы изобрели, милые мои, а большевики у вас идею подхватили готовенькой… — Он ловко откупорил бутылку и разлил по бокалам. — Много не будем, а понемножку можно… Кстати, рация до сих пор так ни разу и не пискнула — лежит твой соотечественник и думает печальную думу.
— Он у меня ляжет, — сказала Джен агрессивно. — Дай мне только домой добраться… Маллисона наизнанку вывернут, найдется кому…
— Ты там поосторожнее, — серьезно сказал Мазур. — Твое здоровье! Ну, еще что-нибудь веселое рассказать? Хочешь еще один указ императора Петра Первого? Снова подлинный? — Он подобрал в уме подходящие архаизмы, кратенько объяснил ей насчет уральских богачей, обнаглевших от полной вседозволенности, и торжественно начал: — «Ведомо мне стало, что заводчики мои на Урале, поелику оторваны от зраку моего, Никита Демидов и солеварщик Строганов Семка, перестали достодолжное попечение иметь о пользе государства Российского и, вознесясь до богатств немыслимых, теряют облик и подобие человеческое. Занимаются потехами праздными и исканиями не солей и руд горных, а поисками и охотой за телами бабьими, превращая заводы наши в Содом и Гоморру. Никита сын Демидов, по установленному мною розыску, учиняет перемены в женском поле по четыре-пять разов на месяц и уподобился султану турецкому. Наплодил потомства столько, что на цельный завод работных людей хватит. На вызовы обербергкомиссара пермского не является. А приехал в Пермь по своей нужде на барже с литьем и в виде непотребном гонял с бабами пьяными и голыми на тройках по улицам, прохожих пермяков садил в сани насильно и, напоив, в грязь ссаживал. Бергколлегии чиновника особых дел Иванцова раздел догола и, машкеру козла ему нацепив, женил на козе, и до тех пор собственноручно его плетью охаживал, пока сей несчастный с козой, поправ закона Божьего, не со