Талисман… Магическая игрушка, с помощью которой ведьма сводила с ума своих жертв, заставляла их поверить во все, что угодно, делала их покорными рабами… Ну нет! С Соней у нее это не пройдет! Девушка стиснула кулаки. Она не покорится. И не свихнется. И…
— Конечно, нет, — успокаивающим тоном, словно говоря с ребенком, произнес правитель. Проклятие! Он вновь читал ее мысли. — Ты просто останешься здесь. Навсегда.
Навсегда?
— Но разве отсюда нельзя выбраться? Ведь должен быть выход!
— Конечно. Выход есть, и найти его просто. Только нужно каждый раз принимать верное решение. Как в лабиринте. Если сворачивать каждый раз в нужную сторону — обязательно выберешься! Я тебе обещаю.
Соня почувствовала, как отчаяние ледяным саваном окутывает ее. Одно неправильное решение она, похоже, уже приняла — там, на поляне.
— Но как же узнать, какое решение — верное? И что я должна делать? Каждый раз кого-то убивать?
— Зачем же? Не убивать — тоже выбор, разве не так? — Таргая окинул на девушку печальным, исполненным неподдельного сочувствия взглядом. — Поверь, если бы в моих силах было помочь тебе — я сделал бы это. Но я такой же пленник Талисмана, как и ты. Каких истин ты ждешь от меня?
Соня и сама уже поняла, насколько нелепыми были ее вопросы. Да и что толку болтать — нужно было искать, как выбраться отсюда. Она заставит этот проклятый Талисман выпустить ее наружу!
— Прощай, Таргай, — сказала она владыке. За его спиной она видела приоткрытую дверь, и какое-то тайное чувство говорило, что ей — туда. Нужно было спешить! — Прости, что убила твоего слугу. Но все же тебе стоит постараться воспитывать сына… помягче.
Ей показалось — он хочет еще что-то сказать ей; может быть, поблагодарить… но стены зала вдруг надвинулись на нее, закружились и замелькали гобелены, знамена, колонны, портьеры — и воронка смерча швырнула ее вперед. В неизвестность.
…Это была маленькая комната. Настолько же уютная, насколько суровым и мрачным был предыдущий зал. Большую часть ее занимала постель. А на постели…
Соня почувствовала, как щеки ее загораются румянцем. Наблюдать за этой парочкой из-за тяжелой гардины было неловко — и захватывающе. Ей никогда прежде не доводилось видеть, чтобы люди любили друг друга с такой яростной, почти звериной страстью. Искаженные лица пылали, пот струился по щекам. Длинные каштановые волосы женщины метались, подобно захваченным бурей птицам. Мужчина…
И лишь сейчас она узнала его — и ей сделалось неловко вдвойне. Это был Таргай. Как он мог очутиться здесь, как застала его Соня в разгаре любовных игр, когда они беседовали с правителем лишь мгновение назад, оставалось для нее тайной. Впрочем, чего еще ждать от этого проклятого Талисмана!
Она вздохнула почти с облегчением, когда мужчина и женщина, наконец пресытившись, отпрянули друг от друга. Но если взор женщина казалась теперь довольной и умиротворенной, то по лицу Таргая видно было, что голод его еще далеко не утолен. Он пожирал подругу глазами, казалось, ожидая от нее лишь знака, чтобы вновь вернуться к утехам страсти, и Соню поразила его ненасытность.
— Я люблю тебя, Рохана, — выдохнул он хрипло. — Больше никто не сможет помешать нам быть вместе! Никто не встанет у нас на пути!
— Воистину так, любимый. — Женщина нежно коснулась пальчиками его груди. — Теперь, когда я свободна, мы можем быть вместе. Всегда.
— Всегда! — повторил Таргай с наслаждением. Но тень тревоги вдруг набежала на чело его возлюбленной.
— А ты уверен, что мы в безопасности? Если вдруг нас обнаружат — пойдут толки… И без того многие не верят, что мой муж мог покуситься на жизнь наследника. Он был так предан мальчику!
— Чепуха! — Мужчина отмахнулся, вновь притягивая женщину к себе. — Хвала Богам, в этой стране воля правителя пока еще закон. Никто не посмеет оспорить мои слова!
Так вот оно что! Соня задохнулась от возмущения. Подлая гадюка! Не зря там, в лесу, она заподозрила неладное. Выходит, этот негодяй оклеветал мужа своей любовницы, чтобы без помех наслаждаться преступной страстью… А она-то поверила ему, там, в зале. Почти даже прониклась симпатией… Ей сделалось обидно и горько. Кому можно верить в этом проклятом мире?!
С нескрываемой злобой она уставилась на парочку, вновь сплетавшуюся в объятиях. Убить его? Прямо здесь, сейчас?..
Но все решилось без ее участия. Таргай внезапно вскрикнул, выгнулся дугой. И схватился за сердце. А затем рухнул на подушки. Лицо его застыло в уродливой гримасе — не то животной похоти, не то невыносимой боли.
Он был мертв.
«Достойный конец!» — мстительно подумала Соня. Ей было интересно, что станет делать теперь женщина, — но увидеть это ей было не суждено. Тяжелый занавес взметнулся, точно под порывом ветра, захлестнул ее, обвился вокруг… закружил… и понес прочь…
Кажется, она кричала…
…И пришла в себя в маленькой темной пещере. Здесь было сухо и прохладно, и после натопленных, душных покоев свежий воздух показался благословением. Соня вдохнула полной грудью — и замерла, страшась выдать свое присутствие.
Две женщины сидели у входа в пещеру. Древняя, как сама вечность, старуха в бесформенном черном балахоне, украшенном дубовыми листьями — почти лысая, с жидкими прядками тонких, точно струйки дыма, седых волос; и молодая, с искусно уложенными каштановыми локонами, в богатом дорожном плаще. Они сидели к Соне спиной, перед разложенным костром. Но вот молодая обернулась — и почти без удивления Соня узнала подругу Таргая.
— Твое снадобье подействовало, ведьма.
«О, нет…» — только и смогла подумать Соня. Голова закружилась так, словно ураган, что переносил ее из одного места этого странного мира в другое, до сих пор бушевал в ее мозгу.
— Которое — первое, или второе? — прошамкала та.
— Оба! — Рохана торжествовала. — Сперва он влюбился в меня без памяти — как ты и обещала. Совсем потерял голову, глупец! — Женщины расхохотались, и смех их — и старой, и молодой — звучал на диво похоже. — Нашел даже способ избавиться от Ланхора — лишь бы быть со мной рядом. И тогда я подсыпала ему в вино второй порошок-Соня тихонько застонала. Она и сама не знала, почему принимает так близко к сердцу все, что видит. В обычной жизни она куда с большим безразличием относилась к бедам и заботам других людей. Но сейчас, казалось, душа ее была обнажена, и любая несправедливость била по ней, словно плетью. Должно быть, это действовала магия Талисмана, заставлявшего своих пленников мучиться и страдать едва ли не сильнее тех, за кем они в данный момент наблюдали… заставлявшего их всякий раз делать выбор.
Но даже то, что Соня сознавала неестественность происходящего, ничем не могло ей помочь. Понимание это таилось на самом донышке сознания, тревожило и беспокоило — но в то же время рассудок был полностью вовлечен в игру. Она не могла не участвовать в ней.
…Бедняга Таргай. Околдованный, обманутый. Погубленный этими ведьмами.
Ей редко бывало по-настоящему жаль мужчин: Соня росла с мыслью, что эти жестокие, грубые существа всегда способны сами позаботиться о себе. Жалеть чаще всего стоило их матерей и подруг. Но сейчас гнев сжигал ее изнутри, клокотал в душе в поисках выхода — и не находил его. Убийством справедливость не восстановить…
И тогда она подумала, что, возможно, единственным выходом будет проникнуть во дворец и рассказать все, чему свидетелем она стала. Правда, девушка понятия не имела, как найдет дорогу, — но едва ли это окажется такой уж сложной задачей.
Однако чуждая воля вновь помешала исполнению ее планов. Едва только решение оформилось в ее мозгу, как безумный вихрь подхватил ее вновь… И Соня поймала себя на мысли, что отдала бы все на свете, лишь бы больше не видеть ничего.
Но надеждам ее не суждено было сбыться. Перед нею вновь была Рохана. На сей раз Соня смотрела на женщину из-за маленькой дверцы в лавке, куда та, похоже, явилась покупать благовония.
Лавчонка была крохотной и совсем бедной — уж в этом-то Соня разбиралась прекрасно. Было видно, что владельцы изо всех сил стараются, но никак не могут выбиться из нищеты. И товары-то тут продавались самого скверного качества — из тех, какими и последняя нищенка побрезгует, если наберет хоть пяток медяков. Глиняные кувшинчики распространяли запах дешевого масла, едва-едва приправленного душистыми эссенциями. Еще пахло травами и почему-то гарью. Странно, что такая вельможная дама, как Рохана, явилась сюда. Может, будет покупать ее какое-то колдовское зелье?
Но нет, не похоже, чтобы она вообще собиралась хоть что-то покупать.
Она стояла рядом с хозяйкой лавки, молодой женщиной примерно Сониных лет, изнуренной и понурой, и что-то тихо шептала ей на ухо. Как ни напрягала Соня слух, ей не удалось расслышать ни слова… Как вдруг хозяйка вскинула руки и обвила шею Роханы. И разрыдалась у той на груди.
Соня не верила своим глазам.
Сквозь всхлипывания донеслось:
— Спасибо! Спасибо тебе, сестра! Теперь я могу умереть спокойно…
Сестра… Трудно было вообразить двух женщин, менее похожих друг на друга. И все же было в них что-то… родство, взаимопонимание, что всегда выдает близнецов. Соне это было знакомо, как никому другому.
Рохана же, заслышав речи сестры, принялась трясти ее за плечи:
— Одумайся, Лонна! О чем ты говоришь — какая смерть? Теперь, когда я отомстила за тебя!..
Слезы ручьем струились по щекам у обеих. Голос Лонны прерывался от нахлынувших чувств:
— Ты всегда была такая решительная, Рохана. Такая смелая! Ничто не могло тебя сломить… Но я — я слабая, сестричка. То, что сделал со мной Таргай, убило меня. Я только делала вид, что живу… чтобы дождаться… Ведь ты обещала, что отомстишь. Я боялась надеяться… но я знала, что ты сдержишь слово!
Рохана явно колебалась между жалостью и гневом, но второе победило.
— Не смей так говорить! — закричала она сестре. — Неблагодарная! Стала бы я так стараться, если бы знала, что ты решишь умереть! Что за глупости! Да разве ты одна такая? Разве мало женщин пострадало от не меньше твоего? Думаешь, когда армии берут приступом города, когда орды варваров захватывают новые земли — думаешь, там кто-то щадит женщин?! Но они живут! Живут, Лонна!