зное. И сам он до конца своих дней не забудет, тот бульончик… Черт, да мне самому на него смотреть тошно, хотя я прекрасно понимаю, что такое настоящий голод. По-настоящему голодный человек, если действительно хочет жить, дерьмо может есть. А тут не дерьмо, тут — мясо… Да и мертвому глубоко безразлично, что сделали с его телом — закопали, сварили или съели сырым. Но идти с ним рядом все равно противно… Вот она, сила предрассудков! Зря, зря он напросился в эту экспедицию. Интересно все же, кто это додумался прикрыть карательную экспедицию именем всемирно известного ученого, доктора наук? Ведь эту фамилию — Возчиков — даже я, помнится, слышал. По телевизору, что ли, или по радио… Или это мне кажется? Не помню, черт… Но с Фондом этим, чувствую, придется разобраться по возвращении в Москву. Приглядеться повнимательнее, что это за Фонд такой, что за дела они там крутят под своей солидной вывеской. Ну, это пускай уж Потапчук, это его епархия. Тем более за эту прогулочку он мне должен, как земля крестьянину…»
— Вы не похожи на военного, — сказал он Возчикову. — И вообще, извините, я действительно веду себя по-свински. Только… Знаете, вам, наверное, придется привыкать к тому, что с вами многие будут вести себя по-свински. Прежде всего те, кто вас сюда послал. Самое меньшее зло, которое они могут вам причинить в отместку за то, что вы выжили, это уволить из Фонда. А вообще, на вашем месте я бы сменил прописку. У вас есть банковские сбережения? Лучше всего совсем не показываться в городе, пока все это не забудется. Вы слишком много знаете, Олег Иванович. Руководство Фонда фактически повинно в организации незаконного вооруженного формирования и провоцировании военных действий на российской территории. Мне-то, поверьте, на это наплевать, я здесь как частное лицо и никому не обязан отчитываться. А вот вы — лицо официальное. Как только станет известно о вашем возвращении с того света, на вас тучей налетят журналисты, телевизионщики, а также сотрудники компетентных органов, не говоря уже о десятке депутатских и прочих комиссий.
— О господи, — потрясенно пробормотал Возчиков, которому такая мысль не приходила в голову. Конечно, ведь он думал, как спастись, а о том, что начнется после спасения, думать ему было некогда.
— Вообразите себе, — продолжал Сиверов, — как понравится вашему руководству то, что вы можете рассказать всем этим людям! Да вас в порошок сотрут, понимаете? Людей, и не просто людей, а депутатов Думы, беспощадно убивали за владение и меньшей информацией!
— Черт возьми, — с озабоченным видом произнес Возчиков и тут же извинился. — Простите, это я от неожиданности. Этот аспект проблемы как-то до сих пор не приходил мне в голову… Все-таки как хорошо иметь под рукой грамотного специалиста! Поговорил с вами, и все стало ясно, прямо как на ладони. Мной просто прикрылись, как фиговым листком, а теперь нужда во мне, естественно, отпала, я буду только мешать… Бог мой, какая низость! Я даже не мог себе вообразить…
— Естественно, — сказал Глеб.
— Естественно, — упавшим голосом согласился Возчиков. Евгения Игоревна все больше замедляла шаг, с интересом прислушиваясь к их беседе, и теперь они шли втроем, плотной группой, изрядно поотстав от сосредоточившегося на поиске растяжек и ям-ловушек Тянитолкая. — Естественно… — повторил Олег Иванович, выглядевший совершенно убитым. — Да, с этой точки зрения мое счастливое спасение не выглядит таким уж счастливым, а везение мое оказывается не более чем злой шуткой судьбы…
— Ну-ну, — сказал Глеб, — зачем же так драматизировать? Вы живы, а это огромная удача при любом раскладе. Достаточно просто на время уехать из страны и держать язык за зубами до тех пор, пока в вашем Фонде не сменится руководство. Что-то мне подсказывает, что оно должно смениться очень скоро… Возчиков неожиданно остро и проницательно посмотрел на него из-под очков.
— Да? Вы меня обнадеживаете. Только… У меня, конечно, отложены кое-какие средства — так сказать, на старость, — однако боюсь, что этого не хватит, дабы оплатить… э… вознаградить… Ну, словом, вы меня понимаете.
Глеб фыркнул и совершенно искренне захохотал — так, что шедший впереди Тянитолкай обернулся и посмотрел на него как на сумасшедшего.
— Ох, — сказал Глеб, вытирая тыльной стороной ладони навернувшиеся на глаза слезы, — ей-богу, уморили… Я не беру частных заказов, если вы это имеете в виду.
— Почему? — неожиданно заинтересовалась Евгения Игоревна.
— Не моя специальность, — не моргнув глазом, солгал Глеб. Не мог же он, в самом деле, сказать: «Честь дороже» — или еще какую-нибудь выспреннюю глупость в этом же роде. — Каждый должен заниматься своим делом, — очень умело имитируя интонации ротного старшины с двадцатилетним стажем, добавил он. — Мое дело — охрана. А для других дел существуют другие люди, и я с ними незнаком, потому что люблю крепко спать по ночам и хочу жить долго и умереть от старости в своей постели.
— По вас этого не скажешь, — льстиво заметил Возчиков.
— Факт, — с непонятной интонацией согласилась Горобец.
— Ну, так ведь хотеть и мочь — разные вещи, — философски ответил Сиверов. — Мало ли чего я хочу… Однако и смерти искать незачем: понадоблюсь — сама найдет.
— Однако вы ведь умеете обращаться с этой штукой? — произнес Олег Иванович, опасливо тыча пальцем в сторону висевшей на плече у Глеба винтовки.
— Умеет, — с кривой улыбкой сказала Горобец. — Очень прилично умеет.
— Я глубоко оскорблен, — заявил Глеб. — Что значит «прилично»? По-твоему, я владею винтовкой прилично?
— Я сказала «очень прилично».
— Все равно это оскорбление. Вот когда будешь владеть этой штуковиной лучше меня или хотя бы не хуже, тогда и скажешь, что я стреляю прилично…
— Да, — опустив глаза, сказала Евгения Игоревна с выражением, которого Глеб, честно говоря, не понял, — ты прав. Беру свои слова обратно. Ты владеешь винтовкой превосходно. Теперь доволен?
— А это правда, — встрял Возчиков, — что вы считаете закон недостаточно суровым? Глеб окинул его внимательным взглядом.
— Да, — сказал он. — В некоторых случаях — да. К примеру, известно ли вам, что каннибализм уголовно ненаказуем? В УК Российской Федерации нет статьи, которая предусматривала бы наказание за людоедство.
— Ты что, серьезно? — поразилась Горобец.
— А ты не знала? Это так, и не только в России, но и на Западе. То есть, Олег Иванович, если суду не удастся доказать, что вы преднамеренно убили этого вашего разнорабочего, — а суду это, понятно, не удастся, да и стараться особенно никто не станет, — то отвечать вам придется только за ту партизанщину, в которой вы так активно участвовали летом. Помнится, зимой в новостях показывали одного немца, который убил и съел своего приятеля. Так вот, он получил восемь лет за убийство, и не более того. А на следствии объявил, что в Германии проживает более восьмисот людоедов. У них есть свои сайты в Интернете, и они регулярно собираются на интерактивные форумы…
— Какая мерзость! — воскликнула Горобец.
Возчиков ничего не сказал, и на его заросшем спутанной бородой лице Глеб заметил выражение глубокой задумчивости — похоже, Олег Иванович прикидывал, не махнуть ли ему, в самом деле, за бугор, а именно в Германию, поближе к единомышленникам, которые сумеют по достоинству оценить приобретенный им опыт употребления в пищу своих ближних.
Они двигались на юго-восток, медленно, но верно уходя все дальше от Каменного ручья. Местность постепенно повышалась, под ноги подворачивались полускрытые мхом и опавшей хвоей обломки крупных камней. Между стволами хвойных деревьев светлели выходы скальных пород, слоистые, как торт, или, наоборот, монолитные, похожие на торчащие из-под земли клыки сказочного дракона. Склон понемногу становился круче, и вскоре Глеб уже с расстояния в десяток метров мог слышать, как тяжело пыхтит, преодолевая подъем, идущий впереди Тянитолкай. Он слишком много курил, этот старший научный сотрудник с замашками мелкого провинциального предпринимателя, и сейчас ему приходилось несладко. Ему вообще приходилось несладко, как и любому, кто переоценил свои силы и вынужден был под угрозой смерти двигаться вперед, в то время как все его существо жаждало только одного: бросить все и сломя голову мчаться назад, домой. Еще совсем недавно он был членом коллектива — пусть не первым, но и далеко не последним из равных, — а теперь коллектив ополчился на него и гнал его, угрожая заряженными стволами, как скотину на убой. Еще и пощечину дали… Хотя как раз таки пощечину он схлопотал за дело, и, если бы не чрезвычайные обстоятельства, требовавшие соблюдения мира, Глеб с удовольствием добавил бы ему, и не ладонью, как Горобец, а кулаком.
«Любопытно, — подумал Сиверов, разглядывая маячащую впереди спину своего тезки, — как-то все очень уж одинаково получается. Сначала человек начинает нервничать, потом заговаривает о том, чтобы повернуть обратно, потом принимается уже откровенно психовать, а потом вдруг погибает. Погибает именно тот, кто накануне бил себя кулаком в грудь, крича, что впереди нет ничего, кроме верной смерти… Сначала проводник, который никуда не хотел идти с самого начала, получил за это по физиономии, пытался сбежать от нас и в результате остался без головы. Следующим был Вовчик, который, между прочим, тоже получил по физиономии, и притом не от кого-нибудь, а от Тянитолкая. Вовчика утопили в болоте, и у меня такое ощущение, что кое-кто до сих пор уверен в моей причастности к этому делу. Потом домой потянуло Гришу, и с тем же результатом — голова долой, внутренности вон. Что это, закономерность? Или в этих местах и впрямь обитает какой-то злой дух? Может, люди оттого и впадают в истерику, что ощущают приближение неминуемой гибели, видят то, чего не видят остальные, — уставленный прямо на них костлявый палец, от которого веет могильным холодком? Нет, к черту мистику. Вот это правильно! — подумал он с вялым воодушевлением. — Мистику — к черту, пускай он сам с ней разбирается, это его специальность. А у меня и без мистики проблем выше крыши. Однако если отбросить мистику, получается какая-то чепуха. Значит, погибают у нас те, кто не хочет идти дальше, так? Так. Причем нежелание это появляется у них не одновременно, а почему-то в порядке строгой очередности… Но это мы пока оставим в сторонке, потому что тут вообще ничего не ясно… Сосредоточимся на главном вопросе: кто? Андрей Горобец? Но з