Ну а как поведет себя капитан этого судна?
Катер пристал к борту. По штормтрапу осмотровая группа поднялась на верхнюю палубу судна. Капитан — рыжий, грузный, с сигарой в зубах — представился Лысенкову: он сообщил свою фамилию, имя, порт приписки судна. Из его доклада Лысенков уловил одно: когда капитан собрался выбрасывать сети, неожиданно отказал двигатель и судно стало дрейфовать. Несмотря на принятые меры, оно вошло в советские территориальные воды. Капитан говорил на ломаном русском языке, по Лысенков не мог не заметить, что русский язык тот знал лучше, чем произносил отдельные слова.
— Вы находитесь в водах СССР, — сообщил Лысенков о цели своего визита. Он потребовал предъявить судовые документы.
— Документ мой рубка, прошу вас пройти, господин русский офицер…
Последние слова иностранец произнес так отчетливо, что Лысенков невольно заметил вслух:
— Русский язык хорошо знаете…
— Я был Москва! Я видал Юрий Гагарин!.. — И, открыв дверь в рубку, добавил: — Мой мать русский, отец немец… Я ест коммерсант. Судно мне подарил дед…
Лысенков проверил судовые документы, уточнил экипаж судна.
— Пять человек, я ест шестой, — угодливо улыбнулся капитан и подозвал к себе матроса-рыбака, стоявшего у двери рубки, сказал ему на немецком языке, чтобы тот принес бутылку коньяка. Мичман Капица, сопровождавший Лысенкова, шепнул капитан-лейтенанту на ухо:
— Двое возятся в машине с двигателем, видно, ремонтируют. А капитан угодничает…
«Угодничает — значит, что-то у него тут есть…» — сообразил Лысенков и сказал Капице:
— Пошлите двоих моряков в трюм…
Лицо у капитана-немца посерело, стало холодным и непроницаемым, правая бровь подергивалась. Заметив испуг иностранца, Лысенков решил уточнить: успели они выбросить сети за борт? Судя по документам и записям в вахтенном журнале, судно рыбачит уже две недели, а рыбы почему-то не видно.
— Где рыба? — поинтересовался Лысенков.
— Там, в море… — Капитан развел руками. — Я долго ищет рыба, нет много-много рыба. Две недели ищет рыба…
«Я не знаю, где ты шастал две недели, рыбу ли ты искал или еще кого, а вот ходить в наши воды нельзя, — хотелось возразить Лысенкову. — И глазки ты мне, как уличная девица, не строй. Ишь, умник нашелся — рыба в море. А где же ей быть? Ты лучше скажи, зачем сюда притащился, где твоя р ы б а. Что, не понял?..» Внутри у помощника горело от злости, что не может разоблачить иностранца. А тот стоял у двери рубки, курил сигару и нагло поглядывал то на Лысенкова, то на мичмана Капицу.
В рубку вошел матрос-рыбак, высокий, сутулый, с черной бородой и золотыми сережками в ушах. Он принес на подносе бутылку коньяка. Капитан мигом наполнил рюмки.
— Для храбрось, как говорят русские. Прошу. — И протянул Лысенкову рюмку.
«Ты что же, рыжий пес, решил усыпить меня коньяком? — ругнулся в душе капитан-лейтенант. — Дешевый прием!» А вслух произнес:
— Благодарю, капитан, но я не пью… — И, не дождавшись, что ответит ему рыжий, попросил карту.
— Один момент. — Капитан вынул из стола карту. — Я пометил красный карандаш наш место. Понимай? А может, вам подай лоций?
«Интересно, когда он успел пометить место задержания судна? — спросил себя Лысенков, разглядывая карту. — Выходит, сделал пометку еще до нашего подхода? Почему, что его побудило? Если отказал двигатель, то зачем делать на карте пометку? К тому же сети рыбаки не выбросили…»
Лысенков задержал взгляд на радиостанции. Новая, вся сверкает. Похоже, недавно установили. Капитан перехватил его взгляд, поспешно пояснил: радиостанцию недавно он заменил, потому что раньше в рубке стояла другая, маломощная, и он не мог связываться с соседними судами, ведущими рыбный промысел.
— Я ест любитель радио. Мой слабость — музыка, — улыбаясь, похвалился капитан. — Русский музык — карош… — И тут же пискливо пропел: — «Выходил на берег Катьюша, выходил на берег крутой».
«А в судовых документах номер радиостанции другой, — неожиданно для себя обнаружил Лысенков, делая вид, что рассказ капитана его заинтересовал. — Впрочем, видно, не успел внести в судовые документы поправку».
Лысенков вышел на палубу. Тут к нему подошел старшина 2-й статьи Павлов, проверявший с матросом Гусевым трюм. Он доложил, что там, кроме мелкой соли, ничего нет. Сети сухие, похоже, что к ним никто не прикасался. На вопрос Лысенкова, почему он в этом так уверен, старшина ответил: в трюме из мешка брали соль, просыпали ее на сети, так и лежит.
«Сухие сети и соль ничего не значат», — подумал Лысенков. Он приказал мичману связаться с кораблем. Марков ответил сразу же. Лысенков доложил об осмотре, упомянул и о радиостанции, хотя тут же добавил, что капитан судна не скрывает, когда и почему заменил ее; просил у командира разрешение отпустить судно, ибо задерживать его нет оснований. Капитан 3-го ранга ответил коротко: «Согласен». Вот оно что — согласен. А ты, Лысенков, сетовал на командира, мол, не доверяет тебе, придирается. Сам-то ты как барышня — обиды таишь!..» В это время к нему подошел матрос Гусев и, кивнув в сторону надстройки, тихо сказал:
— Там какой-то странный буй…
Лысенков тут же поднялся на надстройку судна. Капитан-иностранец надулся, что-то проворчал на своем языке. Лысенков увидел огромный красно-белый буй с длинным стальным тросом. Не успел он задать капитану вопрос, как тот сам к нему поднялся. Лысенков тихо и, казалось, совсем безразлично спросил:
— Что это?
— Снасть от трала… Нехорош снасть… Капут снасть…
— А это? — Лысенков кивнул на металлический буй.
— Мой бросай сеть, буй бросай, потом далеко видно, где сеть… — заискивающе пояснил капитан.
Пока Лысенков и капитан были на надстройке, команда судна собралась на палубе. Пять матросов-рыбаков… Лица у них сумрачные, взгляды злые, колючие. Тот матрос, что приносил коньяк, ростом был выше всех. Он что-то бормотал своему коллеге, тоже рыжему, как капитан. Старшина 2-й статьи Павлов, стоявший рядом, подумал: «Не сынок ли это капитана?» Свою догадку он высказал мичману.
— Помощник небось заметил. — Капица кивнул на рубку: — Там загадка…
Лысенков вместе с капитаном судна снова зашел в рубку, постоял немного у стола, где была оборудована радиостанция, что-то торопливо записал в свой блокнот и вышел. Следом за ним выскочил капитан и кисловато улыбнулся.
— Я нет ловит рыбу, — сказал он. — Я просит отпустить меня… — он сделал паузу и уже громче заявил: — Я буду жаловаться свой правительство…
Лысенков прервал его, сказав, что судно задерживать он не собирается. Строго предупредив капитана впредь не нарушать советских территориальных вод, он сказал:
— Можете уходить, если исправили двигатель.
Капитан качнул головой, что-то крикнул механику, стоявшему у двери отсека. Верзила исчез. Минут через пять загрохотал двигатель. Судно готово было дать ход.
Возвращался на свой корабль Лысенков удрученным. Ему казалось, что осмотровая группа что-то упустила, что-то недосмотрела, словом, собой он был недоволен. А тут еще этот рыжий капитан. Едва судно вошло в нейтральные воды, как оно тут же, совсем неподалеку от нашей морской границы, легло в дрейф. Зачем? Почему? Что на уме капитана? Эти и другие вопросы мучили Лысенкова. Об этом он прямо заявил Маркову, когда поднялся на палубу.
— Двигатель правда отказал? — спросил капитан 3-го ранга, покашливая в кулак и косясь на своего помощника.
— Когда мы поднялись на судно, они занимались его ремонтом.
— А может, создали видимость ремонта? — вновь переспросил Марков.
— Я же не слепой, товарищ командир, — обиделся помощник. — Или вы думаете иначе?
Марков добродушно тронул его за плечо:
— Не сердись! Все, что делается на корабле, касается и тебя, и меня, разумеется, в первую очередь. Наши ошибки только на руку врагу. Что, строго сужу? — Марков усмехнулся. — Нет, голубчик, не строго. Если человеку дано оружие, то спрос с него бескомпромиссный. Спрос с каждого, кому доверена охрана морской границы. Кстати, что там за радиостанция и как она называется?
— «Дельфин».
Марков задумчиво наклонил голову, что-то вспомнил, потом посмотрел помощнику в лицо.
— Да, вы правы, радиостанция у «рыбаков» необычная. Как правило, такие устанавливают на боевых кораблях. Надо проконсультироваться у флагсвязиста.
«Капитан судна мог связаться с подводной лодкой, если она всплывет под перископ? — предположил Лысенков и сам себе ответил: — Да, мог. Но связывался ли?» Своей догадкой он поделился с командиром. Марков и сам, видимо, думал об этом, потому и выпалил:
— Мог! — И тут же оговорился: — Не утверждаю, но может быть…
— Разрешите идти?
— Добро! — командир встал. — Вот что, Сергей Васильевич, отдохни-ка пару часиков, потом я прикорну. Добро?
— Теперь в базу? — спросил помощник.
Марков поднес к глазам бинокль, поглядел куда-то в сторону далекого острова:
— Нет, в базу идти рано. Надо понаблюдать за судном.
— Оно скоро уйдет, — заявил Лысенков.
Командир засмеялся:
— Сергей Васильевич, ты не провидец! Судно не скоро уйдет далеко в нейтральные воды. У капитана, видно, какие-то свои планы. Видишь, исправили двигатель, отошли от внешней кромки наших вод мили на две и снова легли в дрейф.
На лице помощника застыла ироническая улыбка. В это время вахтенный акустик доложил, что слышит шумы подводной цели, он выдал пеленг и дистанцию.
— Предполагаю контакт с подводной лодкой.
Этот доклад ошеломил Маркова. Он тут же схватил микрофон и, сдерживая свой пыл, попросил матроса уточнить характер цели, квалифицировать контакт. Акустик не сразу ответил, он чего-то мешкал, а потом сказал, что появились какие-то странные помехи и контакт он потерял. Марков чертыхнулся, кивнул помощнику, мол, слышите, какие штучки откалывает акустик? Лысенков угрюмо свел брови, промолчал. Марков вновь поднес ко рту микрофон:
— Это кто, матрос Егоров? Так, ясно… Значит, контакт потерян? А почему? Появились помехи… Добро. — Капитан 3-го ранга выключил микрофон. Глядя на помощника, с укоризной заметил: — Вот вам и мастер! Доложил: предполагает контакт с подводной лодкой, а теперь она куда-то исчезла. Нет, я решительно не понимаю мичмана Капицу. Что он нашел в матросе Егорове?