— На долю Колосова, — заговорила с нескрываемым сочувствием Лена, — выпала тяжкая судьба: воевал он на Севере, был тяжело ранен. Отец его погиб в боях под Ростовом. Мать подорвалась на вражеской мине! Невеста была у Колосова, — продолжала Лена, — да не выпало ему счастье. Пока был на фронте, она вышла за другого. Так он и не женился. После войны жил в Риге у родной сестры. В прошлом году приехал на Север. На пенсию собирается уходить, вот и решил деньжат скопить побольше.
Петр Кузьмич слушал Лену внимательно. Когда она умолкла, спросил:
— Ты откуда все это знаешь?
— Я-то? — Лена зарделась. Петра Кузьмича она очень уважала, привязалась к нему, как к родному отцу, и никогда ничего от него не скрывала. И сейчас она сказала, что все это узнала от Колосова, который часто бывает у них дома.
В борт гулко ударила волна. Судно резко накренилось, и Лена едва не упала. Капитан даже не качнулся: четверть века на море!
— Ну и поворот, а? — капитан усмехнулся. — Видно, на руле стоит курсант. — Петр Кузьмич нагнулся к переговорной трубе, запросил ходовой мостик. — Кто на руле? Ты, Кольцов, да? Ты что, парень, на телеге едешь? Ах, ты не рассчитал! Да я тебя завтра спишу на берег, если будешь еще такие штучки откалывать. У меня тут был уже один «герой», Петька Рубцов. Катер угробил, сам погиб и ребят загубил.
— Виноват, капитан, — отозвалась труба.
— Сам вижу, что виноват. — Петр Кузьмич присел к столу. — Ох, этот курсант! И на кой шут мне его прислали на судно?
— Кольцов симпатичный…
— Я не о том, — смутился капитан. — Лезет в каждую дырку. То ему растолкуй, это растолкуй. Ему надо самому набираться опыта. Будущий штурман! А он на руле — как всадник на горячем скакуне. — Петр Кузьмич прикрыл дверь каюты. — Я тебе хочу сказать… Ты Кольцова в радиорубку не пускай…
— Он слушал последние известия, — смутилась Лена.
— А Колосов что у тебя делал? — насупился Петр Кузьмич. — Помолчи лучше… Слушай, дочка, — сказал он помягче, почти ласково, — ты не обижай Степана. Любит он тебя. Что ж, если так, то подождем, когда приедет твоя мать. Ася Ивановна, пожалуй, согласится.
— Может, и нет, — потупилась Лена. Она хотела еще что-то сказать, но в каюту без стука ввалился хмурый боцман. На правой руке у него кровоточил палец.
— Что? — удивился капитан, рассердившись, что Колосов вошел к нему без стука.
— Волной сорвало шлюпку. Я вот крепил ее. Малость палец прищемило. Ты извини, капитан, дело у меня. Голиков-то совсем нет. Когда бросим якорь у острова Баклан, я с ребятами высажусь на часик. Там березняка — уйма. Нарежем — и на судно.
— Добро, — согласился капитан. — Возьмешь с собой и Лену, покажешь ей там пещеру.
— Чего там девушке делать? — сухо возразил боцман. — Да и некогда мне лазить по камням. Я — боцман, мое дело — порядок на судне. Экскурсии устраивать, капитан, не мое дело. Кольцов вокруг нее порхает, пусть он и сводит в пещеру… Ну, я пошел.
Петр Кузьмич взглянул на Лену.
— Ревнует, видать, тебя к Сережке?
— Что вы, Петр Кузьмич… — Лена наклонила голову, отвела глаза в сторону, но тут же вновь поглядела на капитана. — Вы бы знали, какой Колосов хозяйственный человек. Мамы нет, так он и дров мне наколет, и угля принесет, даже рыбы свежей наловит. У него свой катер. Мы ходили с ним на остров Баклан за грибами. Ох и птиц там много! А у вас есть свой катер?
Капитан сказал, что катера у него нет, да и зачем ему катер, когда прогуливаться ему не с кем. Правда, в прошлом году, когда сын приезжал к нему в гости, они рыбачили. Тогда выдался теплый летний день, ветра не было, над морем ярко светило солнце.
— Сынок мой даже искупался, — похвалился Петр Кузьмич. — Ягод мы там набрали, дома варенье сварили…
Наказав Лене держать связь с портом, Петр Кузьмич поднялся на ходовой мостик. Дождь угомонился, и сквозь тучи проклюнулось рыжее солнце. Море заголубело, заискрилось, и сразу на душе капитана потеплело. Он запросил, сколько на румбе. Рулевой ответил:
— Сто пять градусов.
— Так держать, Кольцов. Мы уже на подходе к острову.
Петр Кузьмич задумчиво глядел в сторону каменистой гряды. Слева гряда упиралась в остров Баклан, справа — в Северный. Между островами был узкий проход, которым не раз пользовались наши подводные лодки в годы Великой Отечественной войны. Они скрытно выходили к фарватеру и там уничтожали фашистские корабли и транспорты. Гитлеровцы выставили в узкости мины, и один наш корабль подорвался на них. Петр Кузьмич на всю жизнь запомнил это место. И сейчас он не пошел бы в этот район. Зачем ворошить память? Да окуня здесь много. Как не пойти? План-то выполнять надо!
В разгар обработки рыбы на палубе к капитану подошел Колосов и сбивчиво заговорил о том, что завтра у его сестры день рождения и он хотел бы послать ей поздравительную телеграмму.
— Вернемся в базу, и сбегаете на почту. Сейчас у нас одна забота — рыба.
Колосов, однако, не ушел. Подождав, когда капитан переговорит со штурманом, принялся вновь за свое, но уже с металлическим оттенком в голосе:
— Разрешите, капитан? Я очень люблю свою сестру. Мое молчание она рассудит по-своему. Ну, капитан?
Настойчивость боцмана задела Петра Кузьмича за живое. Он, не повышая голоса, отчеканил:
— Юрий Иванович, не зли меня. Разве не знаешь, что делать это в море не положено?
Боцман смягчился, на его лице появилась улыбка:
— Ты же добрый, капитан… — С минуту он еще постоял на палубе и молча шмыгнул на корму.
К вечеру все трюмы были забиты рыбой. Капитан судна по радио сообщил об этом в порт, умылся и немного прикорнул в каюте. Он не слышал, когда к нему зашла Лена. Ее мягкий голосок развеял дрему капитана.
— Получено разрешение возвращаться в порт, — сообщила радистка. — И вот еще…
Лена протянула листок капитану и попросила его прочесть, добавив, что это писал боцман. Петр Кузьмич с удивлением взглянул на радистку.
«Дорогая Розалия, днем рождения. Я три ночи не спал, все о тебе думал. Вот заработаю побольше деньжат и приеду. Если ты пожелаешь, то приезжай 18 июля. В моем окне всегда горит свет. Твой брат Юра».
— Лирик! — усмехнулся капитан. — Я же ему отказал!
— Уважьте, Петр Кузьмич, — попросила Лена. — Сестра все же…
— Ладно, передай.
Лена улыбнулась капитану и закрыла за собой дверь.
«Кит» застопорил ход неподалеку от острова Баклан. Якорь звонко вывалился из клюза и бухнулся в воду, волоча за собой железную якорь-цепь. Глядя на ее гнутые звенья-кольца, Петр Кузьмич невольно подумал: «И моя жизнь состоит из таких вот колец. Если одно порвется, то судьба даст трещину». Он повернулся к боцману:
— Спускай шлюпку. Нарежьте березняка и — на судно. Времени у нас в обрез. Лену все же возьмите с собой Я ей обещал. Не заблудитесь…
— Места мне до боли знакомые, — задумчиво произнес Колосов. — Я же на Севере воевал…
— У острова Баклан? — спросил Петр Кузьмич.
— Да, — боцман пристально взглянул капитану в лицо. — А вы откуда знаете?
— А чего не знать-то? — Петр Кузьмич усмехнулся. — Я тоже тут воевал…
Капица мог бы рассказать о том, как высаживался с десантом морской пехоты в Лиинахамари в октябре 1944 года. Там его задело осколком, едва ноги не лишился. В ту ночь корабли взяли на борт шестьсот морских пехотинцев и вышли в море. Для маскировки перехода моторы работали на подводном газовыхлопе. Но фашисты засекли их, взяли в «клещи» лучами прожекторов. Грохот снарядов, свист пуль, осколков, стоны раненых… И все же корабли прорвались к берегу и высадили десант. Прорыв возглавлял катер Александра Осиповича Шабалина, ныне адмирала, дважды Героя Советского Союза. Шабалин прекрасно знал место высадки. Он бывал в Лиинахамари еще во время советско-финской войны и хорошо знал навигационную обстановку и пути подходов к причалам. Следом за ним пошли остальные катера. Петр Кузьмич находился тогда на ТКА-208. Обогнув мыс Девкин, катер ворвался в порт. Гитлеровцы били из пушек, минометов, пулеметов. Старший лейтенант Шаповалов не растерялся и повел катер к берегу. Когда застопорили ход, боцман выбросил трап. Десантники рванулись в бой. Неожиданно вражеский снаряд угодил в катер. Судно лишилось хода. Но тут двое моряков спустились в отсек мотористов и, теряя сознание от удушья, исправили повреждения, мотор загудел. Катер вырвался из плена огня… Довелось Петру Кузьмичу вдоволь хватить лиха.
— Война, она многих пометила, — вырвалось у капитана после долгой паузы.
— Факт, пометила, — согласился Колосов. — И мою судьбу она покорежила. А все же моя совесть чиста…
— Вы о чем? — насторожился Петр Кузьмич.
— Когда корабль тонул, объятый пламенем, я спас командира… Вытащил его на берег… Не растерялся… На раздумья времени не оставалось…
«А вот бахвалиться ветерану грешно», — чуть не вырвалось у капитана.
— Я слышал, что вам орден вручал в Москве Калинин? — вдруг спросил Колосов.
— Было такое…
— За что?
— Разумеется, не за красивые глаза… — Петр Кузьмич отвернулся, давая понять, что такой разговор ему не по душе. Однако Колосов неотрывно смотрел на него, ожидал, что еще скажет капитан. — Понимаешь, лодку фрицев мы потопили. Глубинными бомбами накрыли. Троих нас и наградили…
— Стало быть, и вы своей жизни на войне не жалели, хоть и одна она у нас, — хмыкнул Колосов. — От войны уже и следа не осталось, все заросло. А сердце щиплет, когда вспомнишь те горячие деньки. Отчего так?
— Может, на войне не всегда по совести воевал, потому и щиплет…
«Ишь, куда повернул! — возмутился в душе боцман. — Вроде упрек мне…»
Петр Кузьмич вглядывался в подернутое дымкой море. Он не заметил, когда к нему подошел Сергей Кольцов. Голос курсанта вырвал его из плена мыслей.
— Лене бы отдохнуть после ночной вахты, — участливо заговорил он. — Я вместо нее нарежу березняка.
— Суешь свой нос куда не следует, — чертыхнулся капитан. — Не тебе, Лене там побывать надо. Бери лоцию и читай, чтоб с закрытыми глазами знал опасные места в море. Для будущего штурмана дело сие первостепенной важности.