ена — следом. С глыбастых камней взлетели чайки и белогрудые мартыны.
— Житуха тут птицам! — воскликнул боцман и повернулся к гребцам: — Ребята, вы тут режьте березняк, а мы с Леной сходим в старую пещеру… Глядите в оба. Ясно?
Когда они подальше отошли от берега, боцман остановил Лену:
— Я не стал говорить ребятам, что мы идем в пещеру, а то еще следом попрутся. Пещера любит тишину…
— А вы, Юрий Иванович, шутник, — засмеялась Лена. — Даже меня не хотели брать с собой. Я Степану пожалуюсь…
— Поздно будет, голубушка! — сказал боцман шутливо.
— А вот и нет, — возразила Лена. Она нагнулась, сорвала веточку можжевельника и укусила ее. — У Петра Кузьмича день рождения. Он меня уже пригласил. И Степан приедет.
— А он что, еще в море?
— Где-то в океане плавает… — Лена замедлила шаг и остановилась. — Он временно плавает на атомной лодке. Испытывает там что-то. Вы же знаете, что он конструктор. Я чего боюсь, — продолжала Лена, — уедет в другой город и меня с собой заберет. А я тут родилась, отец плавал на «Ките». Нет, не так легко бросать родные места.
— Я тебя понимаю, Лена, — соглашался боцман. — Море — не женское дело. Женщина должна рожать детей… А кто Степан Капица? Конструктор! Он строит атомные подводные лодки. Пока молодой инженер. А там, глядишь, и опытным станет. Академик Курчатов тоже начинал с флота. В годы войны он вместе со своими коллегами, учеными из Ленинграда и флотскими минерами, разгадал устройство новых немецких мин, нашел способы их траления. Но это далось дорогой ценой. Люди жертвовали жизнью. У каждой мины было хитрое защитное устройство. Но Курчатов все разгадал. Талант. Так и твой Степан. Эх, и завидую я ему! — воскликнул Колосов. — Ходят на больших глубинах, ныряют под айсберги. А Северный полюс? Там ведь ледяное безмолвие!
Они все дальше уходили от берега. У крутой скалы, что высилась картузом над водой, свернули влево и направились в глубь острова. Боцман шагал торопливо, Лена едва поспевала за ним. Она впервые попала на этот остров, и ей все тут казалось интересным. Угрюмые скалы, заросшие мхом, камни-глыбы, карликовые березки, кусты густого колючего можжевельника. Тихо на острове, только чайки гомонили. Они облепили всю скалу. Издали казалось, что кто-то разбросал на камнях куски хлопка.
«Проворно шагает, камни обходит, как будто тут вырос», — подумала Лена, наблюдая за боцманом. Она то и дело спотыкалась, а ему хоть бы что. Ей хотелось передохнуть, но боцман спешил. Наконец у черного валуна он остановился.
— Вы здесь бывали? — спросила Лена.
— Приходилось бывать… — Боцман смахнул с лица пот. — В войну наш корабль затонул, все погибли, а я чудом остался жив. Даже и теперь не верится… Очнулся в воде и погреб к острову. Вышел на берег, отдышался. Потом стал собирать морошку и есть. Долго жил на острове. Да, тяжко мне тогда пришлось… Ты, наверное, устала?
— Далековато.
Боцман усмехнулся и нежно обнял Лену.
— Я маме пожалуюсь. Она задаст вам. Шутите со своей Зосей…
— Ладно, не сердись, а то не возьму с собой в пещеру, — пригрозил боцман.
— Тогда я пойду одна…
— Там страшно. Одну я тебя не пущу. — Боцман с трудом поднялся на огромный крутой валун, густо обросший мхом, потом подал ей руку. — Прыгай! Вот так, коза-дереза. А про Зосю ты не вздумай матери сказать, а то она ревнивая. Зося так, одна забава. Вот если бы твоя мама… Ах, да что там… Не везет мне в жизни, Лена. В молодости была у меня одна девушка, но, видно, не судьба…
— Изменила? Вы уже об этом рассказывали.
— Я в то время в море находился, она, значит, и выскочила за другого.
Помолчали и зашагали дальше.
— А Розалия? Сколько ей лет? — вдруг спросила Лена.
— Зачем тебе знать?
— Просто так.
— Ей сорок. Мне чуток больше.
Они прошли еще метров сто. Боцман вытер платком вспотевшее лицо и словно бы невзначай осведомился:
— Ты знала Петра Рубцова?
— Еще бы!.. — Лена побледнела. — Я его проклинала. И не раз. Ведь он убил моего отца.
— Разве он? — возразил Колосов. — Твой отец затонул вместе с катером.
— А кто разбил катер на камнях?
— Зря ты… Разве знал Петр, что катер наскочит на камни? Ночью дело было, темно, дождь…
Лена промолчала. В тот памятный день, уходя на судно, отец необычно ласково обнял ее и, теребя за косички, сказал: «Ты уже большая, красивая, а я так постарел! Вот и мать говорит, что я весь седой… — И, помолчав, добавил: — Ты не забывай меня, дочка. Море, оно порой ох как кусает! Насмерть кусает…»
— Он как чувствовал, что утонет, — всхлипнула Лена и, глядя на боцмана, выдохнула: — Не хочу я в пещеру…
— Почему?
— Устала я, и голова разболелась. Сами идите. Я тут вас подожду.
— Ну ладно, возвращайся на катер.
— А березняк?
— Скажи ребятам, пусть побольше нарежут. Я берегом вернусь. Ракушек насобираю. Твоя мама просила.
Лена не знала, сколько прошло времени, когда появился боцман. Он шел напрямик, от черной скалы, шел низко наклонив голову, и Лене показалось, что он плачет. Она даже пошла ему навстречу. Однако на лице боцмана не слезы — улыбка до ушей.
— Ох и размялся я! — похвалился он. — Правда, я задержался, но ты не сердись, ладно?
Лена тоже улыбнулась, скользнула взглядом по фигуре боцмана и увидела, что брюки у него мокрые, видно, выжимал их, потому что складки еще не разгладились. Боцман, заметив ее недоуменный взгляд, торопливо пояснил:
— Ракушки доставал из воды. Вроде не глубоко шагнул — по пояс.
Катер вернулся на судно. Над морем сгущались сумерки, иссиня-голубое небо посерело, горизонт постепенно набухал чернотой. Колосов поднялся на верхнюю палубу, где у трапа его ожидал капитан, отдышался и только тогда сказал, что теперь есть чем мести палубу. А вот Лене он так и не показал пещеру, сама она не захотела туда идти, очень устала. Но не беда, когда приедет Степан, то на своем катере он отвезет их на остров. На рассвете выйдут из бухты, а к обеду вернутся.
— На рассвете опасно, — заметил Петр Кузьмич. — С вами может случиться то, что приключилось со штурманом Петром Рубцовым. Лихость стоила жизни не только моему штурману…
— На Севере я как дома, — усмехнулся боцман. — И туманы предрассветные мне не страшны. Ну, ладно, капитан, я чертовски устал. Пойду отдыхать.
Петр Кузьмич поискал глазами Лену. На палубе ее не было. Видно, озябла и поспешила в радиорубку. У своей каюты Петр Кузьмич остановился, пальцами провел по лбу. Невольно подумал: «На остров боцман шел грустным, а вернулся веселым. Отчего бы? М-да, странный какой-то он…»
6
Колосов вошел в свою каюту и сразу же почувствовал облегчение, будто тяжкий груз свалился с его плеч. Как удачно все обернулось! Может, это и есть судьба? Ему даже не верилось, что на острове он все сделал безупречно; не пришлось дрожать от страха, убегать, прятаться… А Лена, эта красивая дура, так и не догадалась, что он делал в пещере. Ясное дело, она влюблена в Степана, и теперь ей даже серое от шторма море кажется бирюзовым. «А свадьбу я тебе, пташка, устрою, — позлорадствовал он. — Ты еще не знаешь, как у меня это здорово получается. Розалия, моя сестра, знает, а ты не ведаешь. Когда змея жалит свою жертву, не важно, какие у нее зубы. Она жалит смертельно. А я, пташка, не змея, хотя ты — моя жертва. Что, разве я не прав? Я очень просил тебя, Леночка, уговорить маму, чтобы она нашла в своем сердце уголок и для меня. Но твоя милая мама показала мне на дверь. Что ж, благодарствую. Теперь-то я знаю, что мне делать. И жених твой будет под моим каблуком. Перехвачу его морским узлом… А узлы я умею вязать, да такие, что развязать их можно только с помощью ножа… И никто тебе не поможет, Леночка, даже этот рулевой Кольцов. Я-то вижу, как он глазки на тебя пялит, да что толку? Кольцов у меня на крючке, что прикажу, то и сделает. Правда, робкий малый, но скоро я обучу его…»
Мысли боцмана перескочили на Розалию: как она восприняла его радиограмму? Все ли поняла? Передала ли содержание текста тем, кому положено? Розалия… Колосов будто наяву увидел ее морщинистое, как у старухи, лицо, серые, с легким прищуром глаза. «Эта зубастая баба по сравнению с Асей крокодил, — усмехнулся Колосов. — Да, крокодил!.. Мать Лены душевная, не болтлива, мне она пара, да что-то не приглянулся я ей. А может, она что-нибудь пронюхала? Вернется — надо поговорить с ней откровенно».
Колосов посидел-посидел, размышляя, а потом взял полотенце. И тут к нему зашел рулевой Кольцов.
— По делу я, Юрий Иванович, — тихо сказал он и, выглянув из каюты, нет ли кого рядом, прикрыл за собой дверь.
— Заходи, Сережка, будь как дома, — озорно подмигнул боцман. Он поглядел на себя в зеркало, потрогал отросшую бородку. — Идет мне, а?
Вместо ответа Сергей протянул ему маленькую батарейку:
— Нашел на катере под лозняком.
Глаза у боцмана сверкнули, но тут же огонек в них угас, на лице появилась наигранная улыбка.
— Гляди-ка, а я думал, что потерял ее где-то на острове. Ну, спасибо, Сергей, спасибо. Небось носил капитану?
— Зачем? — Сергей пожал плечами. — У него, кажется, другой радиоприемник, а у вас «Селга».
— Да, да «Селга»… — Глаза у боцмана сузились, он похлопал Кольцова по плечу. — А ты чего такой угрюмый?
Кольцов стал жаловаться на капитана. Ему хотелось побыть на практике до сентября, пока начнутся в мореходке занятия, чтобы денег побольше заработать, а тот стал сыпать упреки: «Когда ты, Кольцов, на руле, то у меня душа болит».
— Не доверяет мне, — обиделся рулевой.
Боцман сказал, что три года тому назад у Капицы на судне ЧП случилось: по вине штурмана катер наскочил на скалу и разбился. Пятеро рыбаков утонули. Петра Кузьмича тогда чуть с капитанов не сняли.
— А ты, видно, ему того штурмана напоминаешь…
«Врешь, Юрий Иванович, ты в это и сам не веришь», — подумал Кольцов, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Вот окончу мореходку и попрошусь на другое судно, — грустно сказал он. — Не по душе мне Петр Кузьмич, ходит чуть ли не по пятам. А я такое не терплю…