Боцман умылся, вытер мягким полотенцем лицо.
— Не горюй, Серега, со мной ты не пропадешь! Да, а Лена пригласила меня на свадьбу, — неожиданно сообщил Колосов. — Приедет Степан, и я прокачу молодоженов на своем катере. Поедем за ягодами на остров Баклан. Там этих ягод уйма!
— А меня возьмете? — спросил рулевой.
Боцман качнулся слегка.
— А что тебе делать-то на острове? — неожиданно спросил он.
— Как чего? — удивленно развел Кольцов руками, делая вид, что вопрос боцмана поставил его в неловкое положение. Заметно волнуясь, он добавил: — Ягоды собирать… Ну, воздухом свежим подышать. Словом, отдохнуть.
— Ягод я тебе на судно притащу, — холодно отозвался боцман.
У Кольцова на душе заныло, и он прямо, без всяких намеков заявил:
— Стало быть, не доверяете?
Боцман молча подошел к двери, открыл ее, выглянул и, убедившись, что никого нет, тихо сказал:
— Я с тобой без опаски. И зла не желаю. Да ты садись, молодняк! Дело одно хочу тебе поручить. Обмозгуешь — считай, денег мне не должон.
— Сделаю все как надо, — заверил рулевой. — Вот только я, как бросим якорь, схожу на почту, отправлю матери перевод, а уж тогда в вашем распоряжении.
— Добро! — боцман потер руки. — Буду ждать тебя на судне. Только Лене ни слова, а то девка еще проболтается — и капитан даст мне по зубам.
На палубе, где рыбаки чинили трал, Сергей увидел Лену. Она о чем-то оживленно беседовала со штурманом. Тот, лихо сдвинув фуражку набекрень, умиленно слушал ее, изредка восклицая: «Ах, Леночка, ради вас я даже на клотик полезу!» О чем они там говорят? И почему Лена косит глаза в его сторону? Постояв с минуту на палубе, Сергей направился к камбузу, где кок чистил картошку.
Кольцов задержался у камбуза, так, для отвода глаз, спросил, будет ли на ужин жареная картошка, а сам взглянул в сторону бака. Лена что-то сказала штурману, помахала ему ручкой и побежала к радиорубке. Когда она поравнялась с Кольцовым у камбуза, Сергей с улыбкой бросил:
— Чао!..
Лена остановилась:
— Зайди ко мне в радиорубку.
— Мне ходить туда запрещено.
— И все же зайди… Так надо… Ну, чего пялишь глаза? Я жду.
Не успела Лена принять прогноз погоды на следующие сутки, к ней пришел Кольцов.
— Ну, чего тебе? — спросил он, садясь на стул-вертушку.
Она сняла с головы наушники, выключила радиоприемник и только тогда посмотрела на него, мягко улыбнулась. Кольцову так и хотелось сказать ей: «Ты, пожалуйста, мне не улыбайся, тебя любит Степан, и ты его любишь. Но чует мое сердце, что твоей свадьбе не бывать. Нет, она, возможно, и будет, но только не в эти дни. Я не могу тебе сказать, когда именно, но только не в эти дни».
— Я к твоим услугам, Лена, — вновь повторил Кольцов, не догадываясь, зачем она позвала его, да еще рискует получить от капитана взыскание.
— Я хочу твоего совета, Сережа, — мягким голосом сказала Лена, отбрасывая со лба метелки темно-каштановых волос.
— Интересно, — улыбнулся Кольцов. — То жаловалась капитану, что я чуть ли не нахально лезу в радиорубку, а тут сама пригласила. А может быть, передашь радиограмму моей невесте в Ригу?
В глазах Лены вспыхнули злые искорки, и она сдержанно заговорила:
— Ну а еще что? Это намек на боцмана? Да, я передала его радиограмму сестре. Ну и что?
Стараясь не обидеть Лену, Кольцов сказал, что она допустила грубое нарушение.
— Кто тебе сказал?
— В училище нам объясняли. Ну, ладно, что у тебя, говори?
Она долго молчала, наконец сказала, глядя не на него, а куда-то в сторону иллюминатора:
— У боцмана почему-то два радиоприемника «Селга».
Кольцов от неожиданности затаил дыхание. Лена по-прежнему глядела куда-то в иллюминатор.
— Это все? — спросил Сергей.
— Да.
— Ну и что же, если два радиоприемника? У меня, например, два магнитофона…
— У меня тоже два магнитофона, но разные. У тебя, надеюсь, тоже разные?
— Да… То есть… — Кольцов сделал паузу. — Ну а почему ты сказала мне, а не капитану?
— Так, значит, надо…
Потом Лена вдруг спросила:
— Скажи, а зачем ты брал «Селгу» боцмана, когда тот стоял на вахте?
Кольцов покраснел:
— Ты что?
— Эх ты, трусишка! Ладно, я боцману не скажу. Но чужих вещей ты не бери. Я ведь знаю, зачем ты брал «Селгу». Сказать?
— Ну?
— Поменял батарейки.
Кольцов готов был расцеловать ее за то, что подала ему прекрасную мысль. Однако он сдержался и, сделав виноватое лицо, слукавил:
— Ты угадала. Моя «Селга» еле пищит. Разрядились батарейки. Вот я и поменял у боцмана. Ты не говори ему, ладно? А то заругается.
Он смотрел на нее с такой надеждой, что Лена даже смутилась.
— Я умею хранить тайну, — сказала она и тут же добавила: — Скоро я выхожу замуж. Будешь на моей свадьбе?
— Если пригласишь, — Кольцов шутливо тронул ее за нос. — А ты чего это свои сердечные дела мне открываешь?
— У меня нет от тебя утаек.
— Да? — тихо произнес он. — Ну добро…
Кольцов ушел, а Лена осталась в радиорубке. Она достала из стола фотокарточку Степана и, глядя на нее, мысленно заговорила с ним: «Ну как, любишь? Эх, Степушка, извелась я по тебе, скорее бы с моря вернулся».
Месяц тому назад, когда судно стояло в бухте, Степан приезжал к ней. Вечер провели вместе. Она рассказала ему, как они рыбачили у Алеутских островов, как однажды ночью в шторм ей пришлось связываться по радио с берегом: на судне заболел механик и его надо было срочно оперировать. Он слушал ее не перебивая, слушал и глядел на ее раскрасневшееся лицо, томные глаза — и грусть была в них, и печаль, и невысказанная тревога. А когда уже прощались, он взял ее за руку и, глядя ей в лицо, сказал:
— Я люблю тебя, Лена…
— Да? — она лукаво повела бровью. — Но почему… почему меня? Это же чистая случайность, что ты увидел меня на судне, когда пришел к отцу. Не так ли?
Степан вздохнул.
— Не озлишься, если я скажу правду?
Она тоже вздохнула, подражая ему.
— Нет.
— Отец давно хотел, чтобы я с тобой познакомился. И весьма жалею, что раньше тебя не увидел.
— И что тогда?
— У нас уже были бы дети…
Она всплеснула руками:
— Дети? Ох и горяч ты, Степа. Чудной. Может, дите? А то «дети». А вот я возьму и брошу тебя… — В глазах девушки метнулись огоньки.
— Ты не шути, Лена. У меня это серьезно.
Лена прижалась к нему и поцеловала.
— Милый.
Степан, собираясь уходить, сказал:
— У меня есть для тебя новость…
— Какая? — она затаилась, глядя на него из-под черных бровей.
— Я ухожу с лодки.
— Куда?
— Мне предложили новую должность в конструкторском бюро. Я согласился. Поедешь со мной?
— А мама? Я не оставлю ее тут одну.
— Получим квартиру, и пусть едет к нам жить.
— А ее ты спросил?
— Нет.
— То-то, Степушка. — Лена помолчала. — Я слишком долго ждала этой минуты, боюсь даже заплакать от счастья. А ты?
В ответ он поцеловал ее.
Они условились, что через три дня, в субботу, когда вернется Степан, о женитьбе сказать отцу. Степан строго-настрого предупредил, чтобы Лена до его приезда не говорила об этом с Петром Кузьмичом.
— Пусть это будет нашим сюрпризом…
— Я согласна, Степа…
В субботу Степан не приехал. Прибыл лишь в конце месяца, поздно вечером, когда «Кит» уходил на промысел. Он был возбужден, куда-то торопился и все умолял Лену вместе пойти к Петру Кузьмичу и объявить о женитьбе.
— Ты меня обманул, — рассердилась Лена. — Где ты был? Я ведь ждала тебя…
Степан пытался убедить ее, что был занят по службе; сначала говорил, что лодка находилась в море, потом заявил, что всю неделю работал на берегу.
— Ты запутался, Степа, — упрекнула Лена. — Не то, милый, говоришь. Придумай что-нибудь повесомее.
Степан побагровел:
— Я не лгун! Но есть вещи, которые сказать тебе не могу… Я человек военный! Ты поняла?
— Ах, так! — вспыхнула Лена. — Тогда мне не о чем с тобой говорить.
Потом она видела, как на палубе, у сходни, Степан простился с отцом и сошел на берег.
Лена долго сидела в радиорубке, пока не вызвал ее капитан. Петр Кузьмич сразу заметил, что она не в духе. Но спросил о другом:
— Прогноз погоды есть?
— Есть, — не глядя на капитана, ответила она. — Шторм до семи баллов, ветер порывистый, восемь баллов, у острова Медвежий выпал снег…
Петр Кузьмич слушал ее молча, насупив брови. Когда она умолкла, спросил:
— А в душе шторм сколько баллов? У Степана, видно, пять баллов. А у тебя небось все девять?
Лена вскинула голову, дерзко глянула на Петра Кузьмича:
— У вас все?
— Пожалуй… — Он встал, открыл иллюминатор. — Я не знаю, что у вас случилось, но сын такой мрачный, расстроенный. Крепко ты, видно, обидела его.
Она тихо спросила:
— А меня вам не жаль? Я же без отца… — И Лена тихо заплакала.
Петр Кузьмич растерянно заходил по каюте, не зная, как утешить девушку. От ее слез у него заходило сердце, и он почувствовал такую к ней нежность, что хотел тут же обнять ее и расцеловать. В своей жизни он повидал немало того, от чего люди порой седеют: и кровь людскую видел, и смерть боевых товарищей, гибель подводной лодки… В такие минуты Петр Кузьмич задыхался от волнения, слова вымолвить не мог.
Он долго сидел неподвижно, ощущая свою причастность ко всему тому, что произошло. Петр Кузьмич и сам бы не мог объяснить, отчего вдруг он, человек не из робкого десятка, отдавший морю лучшие свои годы, становился вдруг беспомощным. Когда была жива его жена, она говорила: «У тебя, Петрусь, сердце опутано нервами, тебе никак нельзя волноваться». Петр Кузьмич, однако, этого не разделял, он говорил ей, что морем просоленный да стылыми ветрами битый, ему и сам черт не страшен. А как увидит у женщины слезы — слабеет душой.
— Лена, ну перестань, слышь? — попросил он тихо. — Степан в океане плавал, потому и не мог прийти. Глупо это — плакать. Тебя я в обиду не дам… — Он помолчал. — Федя, твой отец, моим другом был… Так неужто я, старый морской волк, дам тебя в обиду?.. А на Степана ты не злись, горячий он, как кипяток, а душа у него мягкая. Ну, улыбнись. — Петр Кузьмич заглянул ей в глаза.