Капитан 1-го ранга Громов сидел в это время в кабинете задумчивый. На столе разложена карта района Баренцева моря, черным тонким карандашом комбриг делал на ней какие-то пометки. Марков кашлянул. Комбриг даже не шелохнулся, по-прежнему работал с картой. Тогда он громко сказал:
— Разрешите?
— А, это вы, — Громов оторвался от карты. — Я давно жду вас. Садитесь, пожалуйста, и расскажите мне все с самого начала.
— С чего начать доклад? — угрюмо спросил Марков, и в его слегка охрипшем голосе, в косом взгляде, даже в усмешке, что таилась на припухлых губах, комбриг уловил недовольство, даже равнодушие, которое обычно появляется у людей самонадеянных.
— С чего начать? — усмехнувшись, повторил Громов. — Начните с главного.
— Так ведь я уже докладывал вам, — горячо выпалил Марков и подавил в себе вздох, потому что мог сорваться на задиристый тон, а этого комбриг не терпел; сам он голоса не повышал, но находил такие слова, которые невидимыми лучами проникали в самое сердце.
— А вы еще расскажите, — тихо, глядя на морскую карту, сказал Громов. — Я анализирую данные, сопоставляю. Мне так легче найти слабое звено. А оно, слабое звено, есть, я это чувствую. Вот вы говорите, что матрос Егоров притупил на вахте бдительность и ложные шумы принял за шумы подводной лодки.
— Факт, товарищ комбриг, и я бы его наказал, но… — Марков беспомощно и, как показалось комбригу, в сердцах махнул рукой, хотя лицо его оставалось напряженным. — Но я не уверен, что матрос ошибся, — откровенно добавил капитан 3-го ранга и так посмотрел на Громова, словно хотел сказать: «Бейте меня, если находите нужным». Комбриг ощупал его холодным взглядом.
— Вот это и плохо, — жестко сказал он. — В сложной ситуации вы не сумели надлежащим образом организовать поиск подводной лодки. Огорчает меня и то, что, судя по всему, — все так же жестко продолжал Громов, — вы рассматриваете бдительность как чисто психологическую категорию: дескать, беда в том, что матрос растерялся на вахте, чего-то недосмотрел, где-то зазевался… Я с этим не согласен. Решительно не согласен! Узко, весьма узко вы понимаете бдительность, — капитан 1-го ранга встал, прошелся по кабинету, выглянул в окно: море хмурое, свинцовое, корежится мелкой, как рыбья чешуя, зыбью. Корабль в бухте слегка вздрагивает, как ребенок во сне.
«Кажется, он мне сейчас всыпет», — грустно подумал Марков, неотступно наблюдая за комбригом. А тот, остановившись у стола, уже говорил о том, что в широком смысле бдительность предполагает способность как отдельно взятого специалиста, так и экипажа корабля в целом не только быть начеку, проявлять внимание, зоркость, но — и это весьма важно — быть в высокой готовности эффективно решить любую внезапную задачу.
— Учтите — внезапную! — Громов поднял палец кверху, потом, опустив руку, сел за стол и, загасив папиросу, спросил: — Что, не согласны?
Марков с минуту молчал и, судя по тому, как недобро хмурил брови, как нетерпеливо ерзал в кожаном кресле, был явно расстроен; он полагал — обменяется двумя-тремя фразами с комбригом, и делу конец — ведь подробный доклад он уже сделал! Но, выходит, ошибся. Громов, как понял теперь Марков, настойчиво искал «слабое звено».
— Иное поражение считается победой, — улыбаясь, сказал Марков и уже без улыбки добавил: — Корабль выполнил возложенную на него задачу, и я считаю, что…
— Что вам полагается вручить медаль за доблесть? — усмехнувшись, прервал его комбриг. Он глядел на Маркова с прищуром, его серые лучистые глаза светились укором, и Марков почувствовал, как к его лицу хлынула кровь. Он был зол на себя, произошло то, чего он никак не ожидал. Мог покаяться перед комбригом, но едва подумал об этом, как бросило в жар. Нет, не в его натуре каяться. Пусть будет все так, как решит комбриг. Марков вдруг подумал: всему виной — он сам. Мог бы не пренебрегать докладом акустика, даже если тот ошибся. На то ты и командир, чтобы выявить истину, а не бурчать на подчиненных. Марков и теперь жил дозором, ощущал на своем лице стылый ветер моря, казалось, что по щекам катились горошины брызг.
— Задачу свою корабль выполнил, но с частичной утратой бдительности, — вновь заговорил комбриг. — И причина тут одна — ваш тактический просчет. Я уже не говорю о том, что командиру положено проявлять разумную инициативу, с учетом создавшейся ситуации мыслить в тактическом плане, держать все нити управления кораблем в своих руках.
— Это, бесспорно, так, — поддакнул Марков, ощущая на себе холодный взгляд комбрига.
— Вот-вот, а вы даже не объявили на корабле боевой тревоги, когда акустик доложил о шуме винтов подводной лодки. Вот он, ваш просчет! Что, разве не ясно? А ведь в таких ситуациях уровень бдительности, как и уровень напряженности в действиях моряков, должен быть максимальным, — густым голосом добавил Громов. — Так-то, Игорь Андреевич, и не крути носом, а мотай на ус. А теперь рассказывай все по порядку. Это очень важно.
Пока Марков говорил, Громов курил, стоя у карты. Со стороны казалось, что капитан 1-го ранга думал о чем-то другом, но это далеко не так. Громов чутко ловил каждое слово командира «Алмаза», по ходу доклада анализировал данные. Правда, в душе был раздражен, хотя внешне казался спокойным. Его огорчило, что Марков по существу повторил лишь то, о чем уже говорил; правда, он все же признал, что в дозоре поступил неосмотрительно, тут же заметив, что увлекся судном. Пока он говорил, комбриг неторопливо и раздумчиво прохаживался по кабинету, заложив руки за спину. Но едва Марков умолк, он резко обернулся. На его лице застыло выражение суровой сдержанности, которое обычно замечается у людей, прошедших тяжкими дорогами войны.
— Значит, проявили неосмотрительность, так? — ехидно спросил комбриг. — Ну, спасибо, хоть это признали. На войне такое дорого обходится. Да что я толкую, не понять вам… — угрюмо обронил комбриг, глядя куда-то мимо Маркова.
— Чего не понять, товарищ капитан первого ранга? — набравшись храбрости, спросил капитан 3-го ранга.
— Чего, да? — комбриг сурово, даже зло взглянул на него. — Я про войну… Попадись ваш «Алмаз» немецкой подводной лодке у острова, она бы всадила в него торпеду. Вот о чем я подумал. Теперь о дозоре… На мостике вы не были собранным, осторожным. Да, да, и, пожалуйста, не возражайте. Я вас прекрасно изучил, Игорь Андреевич. Если вы в чем-либо правы, то никто эту веру в вас не поколеблет. А если не правы, то нет и логики в ваших рассуждениях.
— Я был уверен, что шум исходил от винтов судна, которое мы потом задержали, — признался Марков. — Но теперь вижу, что ошибался.
Громов долго молчал, о чем-то раздумывая, потом сказал, что рано утром ему звонил из Москвы капитан 1-го ранга Егоров. Разговор для комбрига был нелицеприятный. Есть сведения, что где-то вблизи острова Баклан рыщет чужая подводная лодка. Более того, вчера, 5 августа, в 21 час 30 минут с траулера «Кит» видели перископ подводной лодки неподалеку от острова Баклан. Лодка, как сообщил Егоров, шла малым ходом, и когда рыбаки направили на перископ луч прожектора, она погрузилась. Это случилось вскоре после того, как сторожевой корабль «Алмаз» осматривал рыболовецкое судно. Кстати, продолжал капитан 1-го ранга, в сумерках с технического поста наблюдения заставы майора Павла Маркова также видели перископ подводной лодки, о чем сразу же было доложено начальнику отряда полковнику Радченко.
— Вы, кажется, с ним знакомы? — спросил Громов.
— Да, знаком, — Марков сказал это полушепотом, словно боялся нарушить тишину кабинета. — Я часто бываю у брата на заставе, не раз встречался и с полковником Радченко.
Громов молча подошел к столу, сел в кресло.
— У меня был ваш замполит Румянцев, — вновь заговорил он. — Трезво рассуждал насчет лодки. Он почему-то верит в то, что матрос Егоров засек шумы подводной лодки. Он вам не говорил?
Марков неловко взялся за фуражку, которая лежала у него на коленях. Сказал сухо:
— Говорил… Вы знаете, о чем я подумал?
— О чем?
— Не перехитрил ли меня командир чужой лодки?
— В каком смысле? — не понял Громов.
— Лодка появилась в тот момент, когда «Алмаз» находился рядом с рыболовецким судном. Попробуй определи, чьи шумы. Матрос мог напутать.
— А вы прозрели, Игорь Андреевич, — уколол его Громов. — Меня это радует. Не верите? Даю честное слово. И на меня уже не злитесь, а раньше готовы были с кулаками броситься. Ваша промашка и мне по башке дала, — с легкой грустью добавил капитан 1-го ранга.
«Вы правы, только не сыпьте мне перца в душу», — подумал в сердцах Марков, но комбригу сказал о другом:
— Матрос Егоров подводил меня, и я решил, что и в этот раз он допустил ошибку… — Марков взглянул на комбрига. Тот стоял у карты Баренцева моря. — Разрешите закурить?
— Курите, — сухо отозвался Громов. — Но лично меня курево не успокаивает.
Марков пошарил по карманам тужурки, но сигарет не было. Должно быть, остались в каюте. Громов это заметил и протянул ему пачку папирос:
— Сигареты я не курю, если хотите, пожалуйста…
Марков закурил, жадно глотнул дым и закашлялся.
— Крепкие, черт… — ругнулся он. И снова повторил то, о чем сказал минуту назад: — Да, я увлекся судном, а лодку упустил…
В серых, чуть раскосых глазах Громова вспыхнула усмешка:
— Вот-вот, «рыбаками» увлеклись, а лодку упустили. Кстати, видимо, между судном и лодкой есть связь.
— Какая? — вырвалось у Маркова.
— А вот этого пока никто не знает.
— Тогда почему вы уверены, что между судном и лодкой есть связь?
Громов усмехнулся, снисходительно посмотрел на Маркова. Хотелось ему сказать с горечью: «И как же это вы, командир корабля, не подумали о том, зачем надо лодке всплывать под перископ?» Комбриг, однако, не позволил себе какой-либо иронии, ибо Марков и в самом деле не догадывался, зачем лодка всплывала под перископ.
— Видно, выходила на связь, иначе командир лодки не стал бы рисковать, — твердо ответил Громов.
Но Марков этого понять не мог. С кем лодке выходить на связь в наших водах? Это в годы Великой Отечественной войны лодки всплывали под перископ, не рискуя быть обнаруженными. А теперь радиометристы-береговики, да и сторожевые корабли мигом засекут перископ, где бы он ни появился.