«Я тебе, голубчик, на тот берег дорогу перекрою, — сказал про себя Марков. — Ты пришел на мою землю врагом и будешь сурово наказан. Лучше бы тебе сдаться».
Наступила глухая, зыбкая тишина. В ушах у Маркова все еще звенел выстрел. Ему послышался шорох у дерева, но он тут же понял, что это ветерок колыхнул листья. Марков затих на траве, не двигался, неотступно наблюдая за нарушителем. Если стал стрелять, значит, птица важная, боится попасть в руки пограничников.
— А может, дать ему возможность добраться к реке, а потом взять на мушку? — раздался за спиной тихий голос рядового Колотова.
— К реке ему никак нельзя, там Песчаная коса и легко уйти на тот берег.
Помолчали, из-за туч выкатилось солнце, в лесу посветлело. Марков отчетливо увидел нарушителя у разлапистой ели. Высунув вперед правую руку с пистолетом, он чего-то ждал.
«Пока вставать нельзя, — сказал себе Марков. — Взял меня на мушку и ждет…»
— Товарищ майор, возьмите фуражку, — шепнул начальнику заставы рядовой Колотое. — У меня есть план. Разрешите?
— Что? — спросил майор, надевая фуражку.
— Я попытаюсь зайти ему в тыл…
Не успел Марков ответить, как нарушитель яростно метнулся от дерева к огромному валуну. Падая, он выстрелил. Пуля просвистела в стороне. Марков в недоумении затаил дыхание. Кто мог вспугнуть чужака? Он взглядом впился в черный валун. Из-за валуна высунулась чья-то фигура. Она ловко перекатилась к дереву, и Марков сразу узнал ефрейтора Костюка. Ему хотелось крикнуть: «Куда ты под пулю лезешь? Но Марков не крякнул. Он думал, что предпринять. В тыл нарушителю не зайдешь — поляна голая, ровная, ни кустарника, ни деревца. Вот если подобраться поближе к берегу, то можно было бы взять его в клещи, отрезать пути отхода. Но как? Майор приподнялся над бугорком. Враг откатился поближе к речке, но сидит, как затравленный волк. Но что это? Костюк пополз к нему по-пластунски. Вот уже совсем недалеко от камня. Но почему он так безрассуден? Ведь нарушителю сейчас легко убить его. И, не помня себя, Марков громко крикнул:
— Куда ты? Назад!..
Костюк вскочил и рванулся к дереву. Раздался выстрел. Костюк плюхнулся на землю. У Маркова будто что-то в теле надломилось, похолодел он весь. Неужели Костюк убит? Нет, шевелится. Значит, ранен. А что же нарушитель? Он укрылся за деревом. Речка совсем близко, еще один-два прыжка, и чужак уйдет на ту сторону. От этой мысли у Маркова пот высыпал на лбу. Надо что-то предпринимать, не то уйдет. Он окликнул сержанта:
— Пускай.
Верта тихо, едва касаясь земли, стремительно рванулась к дереву. Глухо, как удар плети, треснул выстрел, и тут же нарушитель закричал не своим голосом…
Он стоял у пенька в изодранной куртке. Из-под крупного лба сверкали черные, как омут, глаза, в которых затаилась злоба. Он отдышался и сквозь зубы процедил:
— Лес я рубил… Туман густой, заблудился я…
— А это что? — майор кивнул на целлофан, в котором лежала карта лесных угодий, нож-финка, компас, изоляционная лента и советские деньги. Все это нашел Костюк в дупле старого дерева.
— Не мои… — качнул головой нарушитель.
Уже совсем рассвело, с моря подул ветер, а на душе у Маркова тепло, как будто умылся горячей водой. Он был рад удаче. Его солдаты задержали нарушителя. Вот ефрейтор Костюк недавно ходит в дозор на этот отдаленный участок заставы, а уже приметил, сколько веток у березы, какие камни рядом с ней, где какие броды через реку, глубины и отмели…
Марков смотрел на врага. Тот поднял голову, прислушался к реке: в том месте, где лесорубы на днях рубили лес, раздался какой-то шум — не то стук топора, не то визг пилы по сухому дереву.
— Вот что, ты один… в лесу был? — майор закурил папиросу.
— Один. — Нарушитель кивнул в сторону своего берега: — Лесоруб я…
— Оно и видно, что лесоруб, — усмехнулся Марков. — Одежда на тебе не лесоруба. Куртка, костюм. Сухое все, а? — Майор обернулся к ефрейтору Костюку: — Багры привезли? Давайте их сюда.
Нарушителю связали руки, а затем все уселись в «газик» и поехали. А вот и то место, где росла береза. Все вышли из машины, в том числе и нарушитель. Марков подозвал к себе ефрейтора Костюка и спросил:
— Ты когда-нибудь рыбачил?
— Хлебороб я. Жена — доярка в колхозе.
— Дело поправимое, — улыбнулся майор. — Сейчас вместе будем рыбачить.
Он взял длинный деревянный шест с острым крючком на конце, вошел по колено в воду и стал водить багром по дну речки. То же самое делал и Костюк.
— В этой реке голец водится, — подал голос явно встревоженный нарушитель. Марков заметил, как у него изменилось лицо, а в глазах забегали светлячки.
— А я хочу поймать щуку, — усмехнулся майор. — Она тут, на глубине, блуждает.
Марков почувствовал, что крючок зацепился за что-то мягкое и тяжелое.
— Костюк, ну-ка помогите. Видать, щука будет килограммов на пять…
Они вытащили из воды большой тяжелый сверток. Марков разрезал веревку, развернул его. Это была резиновая лодка и одежда лесоруба.
— Ну вот, теперь, кажется, все, что требовалось доказать, — улыбнулся майор.
У нарушителя от злобы перекосилось лицо.
Когда «газик» въехал во двор заставы, майор Марков увидел начальника отряда полковника Радченко. Он стоял с дежурным по заставе и о чем-то разговаривал. Потом пошел ему навстречу.
— Рад за тебя, Павел Андреевич, — мягко сказал полковник, тепло пожав руку Маркову. — Пытался, значит, уйти на тот берег?
— Пытался, товарищ полковник, — подтвердил майор. — Да не вышло.
— Кто первым его обнаружил?
— Ефрейтор Костюк, — доложил майор. — Считал бы возможным просить вас, товарищ полковник, поощрить его десятью сутками отпуска. Надо ему съездить домой.
— Да? — на лице полковника застыло удивление. — А что случилось?
Майор Марков рассказал о семье ефрейтора, о том, что скучает он по сыну, жене.
— У меня тоже такое было… А я, признаться, очертя голову в поиск нарушителя не бросался, — холодно заметил полковник. — Так, так… Ну а что касается поездки ефрейтора, то это дело отпадает. Там в отряде Костюка давно ждут… Нарушителя сейчас же надо доставить в отряд. Из Москвы звонили… Кстати, от Игоря тебе привет. Я был у него на корабле, кое о чем толковали. У него все хорошо. Собирается в отпуск…
— Жаль, — грустно вздохнул майор. — Мы хотели вместе поехать. Мать просила…
— А чего — жаль? — полковник прищурил глаза. — Я могу вас отпустить.
— Я очень вас прошу, если можно… — проговорил майор. — У мамы будет юбилей, в сентябре ей исполнится семьдесят лет. Хотелось нам собраться всем вместе.
— А как жена? — поинтересовался полковник. — Она ведь у вас работает?
— Ее отпустят.
— Ну-ну… — полковник погладил рукой подбородок. — А что твой Костюк, грустит, да? Так, так… Ладно, пойдем в канцелярию и обо всем потолкуем…
Костюк, усталый, улегся на мягкую постель. Сбоку в окно тускло светила луна. «А у нас на Дону ночи ясные, гулкие, а небо синее-синее, как глаза у Иришки», — подумал Василий, и так засосало на сердце, будто тут, рядом, стояла жена.
— Вася, ты спишь? — услышал он тихий голос рядового Колотова, лежавшего на соседней койке. — Вот дурень, говорю тебе, сходи к майору, скажи про письмо. Может, отпуск тебе дадут.
— Спи, Леня, — тихо, почти беззвучно отозвался Костюк.
Скрипнула дверь, и на пороге застыл Марков. Луна осветила его лицо, и Костюк увидел глаза майора. Они напомнили ему глаза отца, когда тот провожал его на военную службу, в них были и гордость, и волнение. Пошарив взглядом по спящим, майор тихо подошел к койке Костюка, тронул его за плечо.
— Вася, ты спишь? — совсем не по уставному спросил начальник заставы. — Одевайся. Поедешь в отряд. Там тебя ждет Ирина с сыном.
Костюк вскочил с кровати, схватил брюки и стал быстро одеваться.
— А вы не ошиблись, товарищ майор? — спросил он, все еще не веря, что приехала Ира. У него вдруг пересохло во рту, и тихо, чтобы не разбудить ребят, он добавил: — Товарищ майор, а если Ира… — он запнулся, но тут же пересилил себя: — Если Ира вдруг пожелает остаться на заставе?
— Я об этом еще не думал… — тихо отозвался майор.
— Я не знаю, может, она приехала проведать меня и потом уедет, — горячо шептал Костюк. — Я, честно признаться, против того, чтобы она осталась тут. Ну а если не захочет уехать домой, куда мне ее девать? — Он покраснел, растерялся. Приезд жены и обрадовал, и огорчил его.
— Ты не переживай, — успокоил его майор. — Что-нибудь придумаем. Ну а если хочешь знать мое мнение, то это будет хорошо, если она останется… Ты не переживай…
18
Петр сидел рядом с отцом и курил. Он глядел куда-то в прикрытое ставней темное окно. «Итак, Серый, ты добрался к отцу и теперь тебе бояться нечего, — сказал он себе. — Если что, отец не даст в обиду. Ведь один я у него, самый близкий и самый дорогой ему человек…»
Петр знал, что шел через границу не один, что на другом участке, неподалеку от реки, прорывался через кордон другой человек, по сути, его задача была отвлечь пограничников от Песчаной косы, где пробирался он, Петр. Что сталось с тем человеком? Удалось ли ему прорваться? Впрочем, ему все равно, главное — он сидит в доме отца. А Коршун никуда не денется…
Петр задумчиво курил. Аким не сводил с него глаз. И радовался он, что сын не утонул, но радость была какой-то настороженной, вроде Петька и не Петька. Разве что глаза как были веселые, так и есть, а все остальное — и лицо, и голос, и улыбка стали чужими. Аким встал, задернул на окнах занавески.
— Ну, рассказывай, где жил эти три года? — Аким уселся на свое место. — Неужто не мог дать знать, что живой, а? Я-то ездил на Север, на твои похороны. Капитан судна заявил, что твоя смерть спасла тебя от тюрьмы.
Брови у Петра дрогнули.
— А еще что он говорил?
— Запамятовал, — махнул рукой Аким. — Человек он, как я понял, строгий, но справедливый. Ну а как же ты катер угробил?