— Ястреб, — тихо отозвался Колосов.
— Как расшифровать телеграмму Розалии?
— Дядя — это субмарина. Я просил прислать лодку. Степан Капица на острове. Я похитил его, — раскалывался Колосов. — В три часа ночи за нами придут с того берега…
Ермаков взглянул на часы — времени в обрез.
— Всем на катер! — скомандовал он. — Курс — на остров. Там нас ждут помощники…
22
После совещания в штабе флота капитан 1-го ранга Громов поспешил домой. Сегодня у Ани, его жены, день рождения. Еще с утра собирался сбегать в универмаг купить ей что-нибудь, да все никак не удавалось сойти на берег. То одно, то другое. А тут еще совещание в штабе, на котором адмирал разбирал действия кораблей на учении по поиску подводной лодки «противника». Очень жалел, что не сможет выбраться домой. Правда, в перерыве Громов выкроил минуту и поспешил в вестибюль, чтобы позвонить жене. Он повеселел, когда услышал ее голос на другом конце провода. «Анюта, ты не жди, ладно? Я сегодня не приду. Только не сердись». Она ответила коротко: «Феликс, я так давно не видела тебя. Может, придешь? Мне ведь сегодня пятьдесят. Ох, как быстро летит время!..»
После совещания начальник штаба собирался обговорить с Громовым некоторые вопросы службы. Но когда узнал, что у супруги комбрига день рождения, возразил: «Нет, голубчик, не станем мы что-либо решать сегодня. Не хочу брать на себя грех… Идите-ка, Феликс Васильевич, домой. А утречком я жду вас». Сказать, что Громов был рад — не то слово. Он как влюбленный юноша спешил к своей Анюте. Но что ей подарить в такой волнующий день?
— Может, вы посоветуете, Игорь Платонович? — спросил капитан 1-го ранга шагавшего рядом с ним командира «Беркута» Соловьева.
— Я бы купил французские духи, — ответил командир «Беркута».
— Где?
— В универмаге, в парфюмерном отделе, — и капитан 2-го ранга кивнул в сторону магазина, где в дверях толпились покупатели. — Я был там вчера. Своей Марине подарил флакон.
«Анюта будет рада подарку, она очень любит духи», — решил Громов. Прощаясь с командиром «Беркута», он как бы вскользь спросил:
— Вы куда теперь?
— На корабль. У нас после ужина партийное собрание. Я — докладчик.
— У меня к вам просьба, Игорь Платонович, передайте, пожалуйста, командиру «Вихря», чтобы не сходил на берег. Рано утром он мне потребуется.
— Дозор?
— Возможно… — насмешливо процедил Громов сквозь зубы. — Вполне возможно, если не ночью, то на рассвете.
— А как «Беркут»? — на лице капитана 2-го ранга застыло выражение суровой сдержанности.
— Вам отдыхать… — Громов замялся. — Пока отдыхать. Кстати, я рад, что адмирал отметил ваше старание в море. Молодцы акустики, первыми обнаружили подводную лодку! Честное слово, я доволен. А вот у Маркова бывают осечки, боюсь, как бы его акустики не опростоволосились. Сам-то он командир грамотный, правда, порой излишне самоуверен, а вот его люди… — Громов вздохнул. — После того памятного случая в море, когда Марков не поверил докладу своего акустика и лодка ушла безнаказанной, он сделал для себя хороший вывод… Вы бы потолковали с ним.
Командир «Беркута» сообщил, что вчера почти весь вечер Марков просидел у него в каюте. Говорили о том памятном случае прямо и честно, ничего не скрывая.
— Я сказал Игорю Андреевичу, что тот случай на его совести. Акустик оказался на высоте, а он, командир…
— Марков небось хмурился?
— Нет. Принял мой упрек как должное. — Соловьев помолчал. — Марков мне нравится. Он честный в своих делах и поступках, в чем я убеждался не раз и не два. Очень переживает свои неудачи. А если человек умеет казнить себя, значит, не зря ему доверен корабль.
— Ладно, поглядим дальше, что будет, — Громов, пожав капитану 2-го ранга руку, направился в универмаг. Мысли переносили его домой, к жене.
Милая, добрая Анюта, как, должно быть, тяжело ей подолгу быть дома одной! Как правило, это случалось нередко: готовится к какому-нибудь празднику, гостей пригласит, а Феликса все нет и нет. Позвонит ему на службу, дежурный коротко бросит: «Товарищ Громов в море!» И все. Она не задавала дежурному вопросов, потому что муж этого не любил, да и сама она за годы совместной жизни уже привыкла к морской службе мужа. Он любил ее, но его любовь проявлялась прежде всего в заботе о детях. Она родила ему сына и дочь, и он был счастлив и всякий раз, когда о ней заходила речь, говорил: «Моя Анюта приросла к морю, как ракушка к днищу корабля». В его словах не было ни юмора, ни иронии, говорил он на полном серьезе, и сама она почему-то не обижалась на эти слова, правда, иногда, — если у них были гости, — она улыбалась и так же весело, с легкой задумчивостью говорила: «Феликс мой сидит на своих кораблях, как краб-отшельник в норе!» Громов тоже не обижался, ему даже нравилось, как произносила жена слово «краб». У нее оно звучало «крап», и даже сын нередко замечал: мама так и не научилась четко выговаривать слово «краб». Анюта любила, выйдя во двор, глядеть на море. Оно гудело рядом, в пятистах шагах от их дома. Гудел порт тревожно, глухо накатывая на каменистый берег пенистые волны. Но больше всего Анна любила глядеть на море рано утром. Оно блестело от красных лучей солнца, вызывая в ее душе грусть. «Море — это не только вода, море — это жизнь, без моря, как без друга, нельзя быть счастливой на земле», — говорила она. И муж ей однажды ответил: «Анюта, в море влюбляешься как в женщину, но если женщину можно забыть, то море из сердца не вырвешь». Она поначалу ничего ему не ответила, ласково провела своей рукой по его худощавому, огрубевшему от ветров лицу и тихо спросила: «Значит, ты мог бы бросить меня?» У него кольнуло в груди. «Почему так думаешь?» Анюта ответила: «Я женщина, а ее, как утверждаешь ты, можно забыть». — «Тебя я не обижу…»
Куда только не бросала их судьба, но Громов был внимателен к жене и всякий раз, бывая дома, старался сделать ей добро, провести с ней как можно лучше те короткие часы, которые отводились ему на берегу. Не раз он слышал лестные слова в адрес военных моряков — и форма у них хорошая, за сердце берет, и корабли у них крылатые, и люди образованные, культурные. Но никогда он не слышал, чтобы говорили, как тяжело военным морякам в море, в океане, где порой лютый шторм слезы из глаз вышибает. Служба на море — служба особая. Она держит человека в постоянном напряжении, она опасна, требует особой выдержки, крепких нервов и большой воли. Даже в мирные дни на границе могут быть потери. Когда однажды на одном из кораблей нарушитель выстрелом из пистолета ранил матроса, Аня грустно сказала мужу: «Я боюсь за тебя, Феликс. Может, пора тебе на берег? В штаб, например, чтобы меньше бывать в море?» Он тогда ответил: «Корабль я не брошу, если потеряю корабль, я обкраду себя».
С тех пор подобных разговоров Аня не заводила. Она смирилась с тем, что его часто нет дома. Однако держалась гордо и на вопрос сына или дочери, когда, мол, вернется отец, отвечала: «Он командир, а разве может командир оставить свой корабль?» Говорила так, хотя сама страшно переживала — где Феликс, как там у него? Если какой-нибудь сторожевик возвращался с моря, она тут же звонила командиру корабля, спрашивала: как там Громову плавается? Однако с годами ее тревоги понемногу поутихли, приглушились в ней, хотя по-прежнему она никак не могла смириться с мыслью, что муж где-то в дозоре, а она все выглядывает в окно в сторону моря — не покажется ли его корабль. Кажется, успокоилась Анюта, когда Громова назначили командиром бригады. Он мог чаще бывать дома, и Аня была этому рада.
«Аня права, я так редко бываю дома, да и то веду себя как краб-отшельник, — упрекал себя Громов. — Ничего по хозяйству не делаю, читаю газету, лежа на диване. Да, Феликс, очерствел ты… А французские духи купить ей надо…»
Громов сник, когда девушка, мило улыбнувшись, ответила ему, что французских духов уже нет, вчера были, а сегодня нет — все проданы.
— Мне только один флакон. Я вас очень прошу. Я так долго не был дома. Море, понимаете…
— Не один вы в море ходите, — улыбнувшись, заметила девушка. — Мой муж тоже на корабле. Он в море, а я скучаю на берегу. Такова уж наша судьба — если полюбила моряка, не хнычь.
Громов посмотрел на девушку:
— Вы замужем? Даже не верится…
— Почему?
— Уж очень молоды… Как вас звать?
— Света. Света Егорова, — и она зарделась.
У Громова екнуло сердце.
— Света Егорова? — переспросил он.
— Да. — Девушка достала из-под прилавка флакон французских духов. — Себе оставила, но решила отдать нам. Зачем мне такие дорогие духи? Муж в море, одна я и… совсем без денег. — И она глубоко вздохнула. — Знаете, я тут временно работаю…
— Не нравится?
— Покупатели — люди разные, есть даже грубые. Вчера один морячок назвал меня куклой и предложил свое сердце. Говорит, отслужу срок и увезу в Севастополь. Там много солнца, растут маки. Чудак, правда?
Громов молча уплатил за духи, взял сверток. Спросил:
— Муж офицер?
— Нет.
— Мичман?
— Нет.
— Кто же он? — в голосе капитана 1-го ранга прозвучало едва скрытое раздражение.
— Военная тайна! — и звонко засмеялась.
Его раздражал ее смех. Было в нем что-то неискреннее. А может, Громов ошибался?
— Я не ради интереса спрашиваю, — наконец признался он. — Может, я смогу вам помочь?
— Да? — удивилась она и уже серьезно, без смеха, сказала: — Юра, мой муж, матрос… Служит на «Алмазе».
«Так это же у Маркова!» — едва не воскликнул вслух капитан 1-го ранга.
— Да вы что, и вправду не узнали меня? Сделала себе модную прическу и так изменилась? Я же с Юрой вас видела там, на причале. Я к нему из Ленинграда приехала. Сама приехала. Все бросила и приехала. Я — учитель старших классов, но в школе пока мест нет. Пришлось идти в магазин…
Света смотрела на Громова пристально, словно хотела что-то прочесть на его лице. Но оно оставалось холодным и бесстрастным. Ему вдруг захотелось сказать ей, что она зря приехала в эти суровые края, где несколько месяцев в году не бывает солнца… Понимает ли она, куда приехала?