— Боцман, вяжи ему руки, — крикнул Ермаков. Тот пытался достать из кармана нож, но это ему не удалось. Тогда он укусил боцмана за руку, в надежде, что тот бросит его, но Колосов лишь закусил губы от страшной боли.
— Ишь ты, кусается, как акула, — через силу улыбнулся Колосов.
Тарасов перевязал Ермакова. Он взял из рук солдата-радиста микрофон и глухо заговорил:
— «Тополь», я — «Чайка». Один диверсант ушел. Блокируйте выход из пещеры. Радируйте морским пограничникам, чтобы перекрыли подход к рыболовецкому судну. Пришлите к причалу «скорую помощь». Как меня поняли? Прием.
Катер шел полным ходом. Ермаков лежал на спине и жадно глотал воздух. Над ним висело черное небо, холодные звезды. Сцепив зубы, он терпел адскую боль, но не стонал, не молил о помощи. Ермаков вдруг подумал о том, как, уходя в ночь из дому, сказал жене, что вернется утром. Но теперь он твердо знал, что в это утро не вернется домой, и напрасно его будут ждать жена и сын. «Может, Алешка и не станет спрашивать, где я и почему нет меня дома. У него свои школьные заботы, — подумал Ермаков. — А Лина, пожалуй, станет звонить на службу. Сердечко у нее пошаливает, как бы беды не стряслось. Надо попросить Тарасова, чтоб зашел домой и все ей объяснил…»
Он повернулся на правый бок, тронул за руку сидевшего рядом Тарасова:
— Зайди к моим. Скажи Лине, что чуток задело меня…
— Не волнуйтесь, Василий Иванович… — Тарасов мокрым платком смочил ему пылающее лицо.
Колосов то и дело поглядывал на раненого.
«Он меня спас от пули», — подумал боцман, и ему стало тяжко от этой мысли.
— Я тут недоглядел… — сказал Тарасов Ермакову. — Не успел обезвредить диверсанта. Ведь он стоял у самой воды, а я этот факт не взял во внимание. Если уйдет от нас, то придется мне отвечать перед генералом.
— Не казни себя, Сережа, — тихо сказал Ермаков. — Я сделал это умышленно. Так надо было. Помнишь приказ Егорова?.. Жарко мне, пить хочется…
Потом Ермаков стал бредить, звал к себе мать. И так жалобно звучал его голос, что у Тарасова сжималось сердце.
— Мама, я еду к тебе. Еду, мама… Ты у меня самая лучшая на свете… Я люблю тебя, мама…
Катер причалил к берегу. Двое санитаров в белых халатах осторожно положили Ермакова на носилки и понесли к машине. Раненый дышал тяжело, прерывисто. Врач, проверив пульс, сделал ему укол, и Ермаков затих.
— Пуля застряла в теле, — сказал врач. И, взглянув на Тарасова, добавил: — Нужна срочная операция…
Капитан 3-го ранга Марков читал сводку погоды. Дверь натужно скрипнула, и в каюту заглянул дежурный по кораблю мичман Капица.
— Товарищ командир, вас ждут у трапа.
— Кто? — Марков откинулся на спинку кресла.
— Какой-то мужчина.
— Да? Проводите его ко мне.
Марков встал, посмотрел на себя в зеркало и с огорчением заметил, что пора бы ему подстричься. Никак не ожидал он гостя в такой поздний час. Странно, но Марков вдруг обнаружил, что он волнуется. Кто он, этот мужчина? И что ему надо? Марков подошел к столу и выглянул в иллюминатор. Море коробилось зыбью. У противоположного берега бухты над траулером, вернувшимся недавно с промысла, почуяв добычу, кружились чайки. Сизый промозглый туман окутал вершины скал, и когда из-за туч выглядывало солнце, он серебрился. Казалось, на скалу положили продырявленное белое покрывало. «Может быть, на эту скалу, что у берега, когда-то смотрел и мой отец, — грустно подумал Марков. — Стоит она недвижимо, а отца давно уже нет. Пропавший без вести… Неужели я так и не узнаю о его судьбе? — Он прошелся по каюте, потом снова застыл у иллюминатора. — Возьму отпуск, заеду к брату, и вдвоем махнем в Ленинград. В музее флота, может быть, найдем что-нибудь об отце. И мать волнуется. Я-то вижу, хоть и говорит она, что погиб отец героем, а мучит ее тот же самый вопрос, что и нас».
— Разрешите войти? — раздался голос за спиной Маркова.
У двери стоял мужчина лет тридцати. Высок ростом, лицо широкое, добродушное, но было в нем что-то и суровое. Поздоровался и загадочно сказал:
— Я представлял вас другим…
— Да вы, пожалуйста, снимайте пальто, — улыбнулся Марков. — Садитесь в кресло. Будьте как дома. Вы небось из порта? На рыбаков мне везет.
— Не угадали, — гость поправил ладонью волосы, потом повесил на крючок пальто, фуражку и снова повторил: — Не угадали.
— Разве вы не рыбак? — удивился Марков. — Постойте, где же я вас видел?.. — Он провел ладонью по гладко выбритому подбородку. — Так, вспомнил. На траулере «Кит», у Петра Кузьмича Капицы. Там я видел вас.
Гость улыбнулся и, глядя на Маркова, сказал:
— Вы не ошиблись, Игорь Андреевич. Я плавал на «Ките» в качестве курсанта мореходного училища. Но то было временное занятие…
— Море, видать, разочаровало? — усмехнулся Марков. — А я как ступил на палубу корабля, так и остался на нем. И не жалею.
Гость снова улыбнулся.
— У каждого своя профессия, — сказал он к вынул из портфеля небольшой сверток. — Это вам, Игорь Андреевич.
— Что? — насторожился Марков.
— Письма вашего отца, Андрея Васильевича. А я — капитан Тарасов, сотрудник органов государственной безопасности.
Марков осторожно взял сверток. Письма отца… Тяжело сжалось в груди сердце. Маркову захотелось тут же достать хоть одно письмо, но он сдержался. «Я буду читать их один, чтобы никто мне не мешал, — подумал он. — А то еще расплачусь…»
— Где вы их нашли? — спросил капитан 3-го ранга. — На траулере «Кит»…
— У Петра Кузьмича Капицы?
— Нет, Игорь Андреевич. Я взял их у боцмана.
— Когда? — удивился Марков.
— Недавно. Совсем недавно…
— Он что, знал моего отца?
— Да, знал.
— Я прошу вас все рассказать… — Марков умолк, но тут же продолжил: — Я всегда думал об отце. Я хочу знать: как он жил? Как плавал на боевом корабле? Как оборвалась его жизнь? Мать говорила мне и Павлу, что его корабль затонул. Но вы же понимаете, что корабли сами не тонут! Их топят. Да — топят!
Тарасов слушал молча, ему тоже передалось волнение Маркова, но он старался этого не показать.
— Боцман Колосов плавал с вашим отцом на одном корабле, — вновь заговорил капитан. — И убил его.
— Моего отца? — встрепенулся Марков.
— Да, капитан-лейтенанта Андрея Маркова. Убил жестоко. После того как от взрыва торпеды тральщик раскололся на части и стал тонуть, ваш отец и боцман оказались в воде. Они доплыли до острова. Ваш отец был ранен в ногу, но боцман помог ему выбраться на берег. А потом… убил. Я был потрясен. Я допрашивал убийцу…
Марков тихо спросил:
— Как это случилось?
— Вашего отца убил предатель… Хотите все знать? Тогда слушайте. Только прошу, не перебивайте меня. Я очень волнуюсь. Это был ваш отец, но я очень волнуюсь…
И капитан Тарасов рассказал все, что узнал от боцмана Колосова. Марков достал из кармана кителя сигареты. Закурил. Он глядел в открытый иллюминатор на сияющий вдали залив. Солнце и небо уже погасли, было тихо, в зыбкой дреме застыло море. Марков глотнул дым, а когда гость умолк, тяжело и неторопливо заходил по каюте. Курить уже не хотелось, и он пальцами загасил сигарету. Посмотрел на капитана.
— Простите… — глухо сказал Марков. — Сколько лет прошло, я не знал, как погиб отец, а тут вдруг все разом открылось. Простите… Да, — спохватился он, — скажите, а как мне увидеть убийцу отца?
Тарасов сказал, что это невозможно.
«Его увезли в Москву, и я не смог его увидеть, — пожалел Марков. — А мне так хотелось увидеть хотя бы его глаза».
Тарасов тихо обронил:
— Я пойду. Вечером мне на поезд…
Он ждал, что Марков попросит что-либо передать капитану 1-го ранга Егорову, потому что тот жил в Москве, куда возвращался Тарасов после выполнения задания. Там его ждала жена, дочурка, которой пошел пятый годик и которую он так давно не видел. Но капитан 3-го ранга вдруг спросил о письмах. Откуда их взял боцман, как они оказались у него? Тарасов давно ожидал этого вопроса, поэтому ответил без промедления. Перед войной Андрей Марков стоял на квартире у матери работницы рыбного порта Зоси, той самой Зоси, с которой боцман после войны был в близких отношениях. Находясь в море, Андрей часто писал письма, но жене не отправлял — боялся, что она станет волноваться. А волноваться ей было нельзя — собиралась рожать. В тот роковой день, когда тральщик уходил на боевое задание, Марков спрятал письма в чемодан и наказал хозяйке беречь их. «А если что со мной случится, то прошу вас, Зося, отправить их моей жене, — попросил он. — Только не торопитесь, а то я могу и задержаться в море…» Больше хозяйка его не видела. Вскоре пришел к ней боцман, знавший, где квартировал командир тральщика, и сказал, что тот погиб, а он, Колосов, после ранения едет в отпуск и завезет письма жене Маркова.
— Но он их вашей матери не отвез, — закончил Тарасов.
Марков кивнул на сверток с письмами.
— Вы их читали?
— Читал… Извините, но так надо было…
— А кто он, Колосов? — спросил Марков.
— Его отец был кулаком, — Тарасов вздохнул. — Когда он был на острове с вашим отцом, то поначалу помогал ему, даже рану перевязал, ягоды рвал… Там же отец написал свое последнее письмо. Он дал Колосову свой адрес и просил, если вдруг умрет, вещи и все письма переслать вашей маме. — Тарасов помрачнел. — Но на острове появились фашисты. Стали их пытать! Тут боцман и выдал вашего отца. Себя постарался выгородить, мол, сын кулака, отца большевики посадили в тюрьму за то, что сжег хлеб. Фашисты, чтобы убедиться в искренности, заставили его убить своего командира. И боцман это сделал. А своим доложил, что жил на острове Баклан, что капитан-лейтенант Андрей Марков скончался от ран у него на руках. После войны боцман тщательно скрывал правду. — Гость бережно снял со стены рамку. На фотокарточке Марков кому-то задорно улыбался. — Я был на заставе вашего брата, — вновь заговорил он. — Они там недавно задержали важную «птицу». И хотя нарушитель оказал пограничникам вооруженное сопротивлен