След в след — страница 42 из 56

а этом этапе происходит разделение: из канона выбираются тексты (катехизис), наиболее приемлемые для организации, а знание полного канона становится привилегией верхушки организации (Библия на латыни и старославянском; долгая, многовековая борьба в России за право перевести Библию на русский язык и противное мнение большинства иерархов; запрет и искажение Маркса, Энгельса, Ленина и т.д.).


Секты и партии можно рассматривать как возвращение к реликтовым родовым отношениям (отсюда и вожди), которые единственные могут обеспечить поддержку своим членам в смутное время. Похожи они на род и по структуре своей, и по духу (глава рода, культ предков и т.д.). В обществе, пораженном кризисом, выгоднее иметь надежных соратников и многочисленных, но раздробленных противников, чем не иметь ни тех ни других.


Русская национальная идея, отступившая, поверженная марксизмом, через пятнадцать лет воскресла, еще больше окрепнув и лучше приспособившись к новому миру.


Если русская национальная идея в православной оболочке с трудом находила прозелитов за рубежом, то марксизм в лице Коминтерна дал ей миллионы фанатичных приверженцев.


О страдании русского народа как народа, как этноса нельзя говорить, пока сам народ не осознает время после Октября (гражданская война, коллективизация, сталинский террор) как свою трагедию.


Дух идеи понимается нами только как степень готовности не считаться ни с чем, как фильтр, через который пропускается жизнь. Это и есть дух идеи, дух народа, дух партии. Русский марксизм так легко сменил русское православие, потому что и то и другое обладало одной мерой нетерпимости. Внутри каждой страны партии складываются из людей, различающихся по терпимости, по готовности идти на компромисс.


Дух идеи — главное, только он усваивается народом. Поэтому на Руси православие так легко перешло в интернационализм, а он, в свою очередь, в национализм.


Для марксизма, так же, как для Гегеля, характерно понимание развития как процесса, происходящего в прошлом, а ныне уже закончившегося или близкого к завершению: борьба классов прекращается и уже не двигатель прогресса, исчезают революции как способ решения противоречий; если в недрах предшествующих формаций вызревали новые отношения, то для социализма в недрах капиталистической формации вызревают только предпосылки.


Русское централизованное государство — Московская Русь (XIV—XV вв.) — раннефеодальное государство, так же как и Киевская Русь. С XI по XV века в стране почти ничего не менялось, и Москва, объединив множество столетиями живших независимо княжеств, не обнаружила почти никаких различий ни в языке, ни в культуре, ни в хозяйстве, ни в нравах.


На Руси среди власть имущих всегда было много иностранцев: норманны, татары, немцы, евреи, грузины, украинцы. Населению страны, жившему по большей части маленькими изолированными общинами, сама идея государственности (идея, в которой не так уж много светлого) была чужда. Поэтому власть была вынуждена опираться на людей, которые просто знали, что это такое. Замыкаясь в себе (XII—XIV вв.), Россия сразу же распадалась на части.


Почти все идеи, так или иначе связанные с государственностью (национализм, патриотизм, представление о своей роли в мировой истории, предназначение России, основные мотивы внешней политики и множество узаконений внутренней), были заимствованы из-за границы, искусственно пересажены на русскую почву (апостол Андрей, крестивший Россию; Москва — Третий Рим; Рюриковичи, ведущие свое происхождение от родственника Августа — Пруса; многочисленные реформы Петра I от разведения шелкопряда и строительства флота в Воронеже до магистратов и бритья бород; германофильство Петра III; англомания и франкомания русского дворянства; восстание декабристов и уж совершенно поразительное, по мановению палочки, восстановление вслед за Германией традиционного национализма Сталиным, когда Невский, Хмельницкий и Суворов — верный слуга русского самодержавия, жесточайшим образом подавивший поляков и Пугачева, стали недостижимым идеалом для советских командиров — коммунистов, марксистов, интернационалистов).


Иногда кажется, что русская политика — это некая абстракция, школьник, повторяющий слова учителя, девочка, пеленающая куклу.


Русское дворянство — дворянство беженцев и ренегатов. Россия всегда охотно принимала знать соседних государств — татар, литву, немцев,— потерпевшую поражение в междоусобной войне или просто ушедшую из своей страны.

Формируя внешнюю политику России, беженцы вложили в нее свои старые устремления и цели. То, что было для них естественной попыткой рассчитаться за поражения, взять реванш, вернуться на родину, было для России завоеванием и присоединением их бывшей родины. Революция и Коминтерн с блеском повторили это. Сознание своей правоты внушили беженцы и России. Средство — Россия — и здесь подмяло под себя цель.


Имперское сознание, ориентированное только на центральную власть, на государя, и безразличное ко всему прочему, создавалось в России намеренно. Путь складывания русского государства — это путь разрыва всех связей между местной властью и местным населением, путь абстрагирования власти от местных различий и стремлений, путь унификации.

Дворянский «вывод». Главный путь укрепления Русского государства — многократное переселение дворянства целых областей, иногда поголовно (Новгород), в другие районы. Их поместья получали выходцы из центра страны.


Религия входит в понятие «этнос» как одна из важнейших составных частей. Поэтому смена религии, как и всякое кардинальное изменение, как и всякая революция, приводит к смене этноса. Отказ от религии, как, впрочем, и от других институтов, происходит тогда, когда они уже не могут успешно выполнять свои функции приспособления и адаптации. Такое может произойти либо при перемене этносом места обитания, либо при серьезном военном, политическом или моральном кризисе. Часто смена религии связана с изменением качества самого этноса. Переход от племени к государству был гибелью старого и возникновением нового этноса, который нередко вступал в мир с новой религией.

Формирующийся этнос, как всякое существо, ищущее свое место в мире, чрезвычайно восприимчив к новому. Его недоверие, его антагонизм к другим культурам сглажен и смягчен. Христианство возникло и распространилось в пору становления нового средиземноморского этноса, рожденного в результате колонизационных волн народов моря, финикийцев, греков, евреев и римлян (впоследствии, после падения Римской империи, стремившейся опереться на него и щедро раздававшей со II века права римского гражданства провинциалам, этот этнос раскололся и распался, окончательно — после арабского завоевания северной Африки и Ближнего Востока). Косвенным свидетельством существования среднеземноморского этноса служит то, что все народы, и только они, входившие в состав Римской империи, после арабского завоевания приняли единое самоназвание «арабы» (Малая Азия не является исключением, там в процессе многовекового турецкого завоевания произошла почти полная смена населения).


Русское государство — некое искажение, подмена Божьей воли, которая может и должна сама защищать избранный народ.


Увеличение роли государства — уменьшение роли Бога.


Военные победы и территориальные завоевания — победы русской духовности, достигнутые посредством государства, становятся антидуховными.


Отношение русских к иностранцам — презрение чуда к ремеслу.

Иностранцы и все, что с ними связано,— искус, соблазн, наваждение, страшный вопрос: тем ли путем идем?


В XV веке не было внутренней необходимости создания русского государства, из-за редкости и бедности населения не было и не могло быть нужного количества связей, в поддержании которых, собственно, и состоит роль государства. Поэтому государство и было для народа чужим, злым началом (русский анархизм идет оттуда), в то же время необходимым для войн с татарами и Литвой (дилемма: государство — орудие дьявола, которое используется на благо России).

Иностранцы, ставшие русскими дворянами (среди столбового русского дворянства, записанного в Бархатной книге царевны Софьи, не более 33 % по происхождению великороссы) и созидавшие по канонам своих стран русское государство, презираемы как слуги дьявола, но терпимы как действующие в пользу России.


Царь — отец. Государство — посредующее звено между ним и народом — искажает его волю.


«Надклассовое государство» — синоним «чуждое всем».


Государство — палка, которая нужна всем, но которую, и сознавая это, трудно любить.


Прочность Российской империи — одной из последних колониальных империй — не только в пятисотлетием опыте владения инородцами (Русское государство сложилось как многонациональное), но и в том, что она единственная из существовавших, в основе которой лежит не идея грабежа колоний, а голое стремление к власти и могуществу. Созданная государством, равно безразличным ко всем народам (голод в Поволжье, коллективизация, террор), она видит свою единственную цель в бесконечном расширении власти.


В народном сознании царь — главный и единственный посредник между Богом и людьми (царистская психология народных масс). Для русского народа, почитающего себя избранным, больше, чем для любого другого, характерно упование на промысел Божий.


Русская ответственность власти перед народом: если в государстве бедствия, голод, эпидемия, значит, виноват царь (поэтому плох Борис Годунов). Внутренним пониманием этого объясняется наше современное нежелание сообщать о землетрясениях, наводнениях и бурях.

Назначение царя — быть угодным Богу, молиться ему о своем народе. Народные представления об идеальном царе: не мудрый и сильный вождь, а добрый, мягкий, усердный в молитве — божий человек, даже дурак (царь Федор Иоаннович, Миша Романов, Федор Алексеевич). Такой царь, как юродивый, угоден Богу, и государство при нем благоденствует (Бог — все, человек — ничто).