оярами заставлял московское боярство искать средства к ограничению власти князей. История Московского княжества дает возможность выявить целый ряд подобных институтов, ограничивающих власть и возможный произвол великих князей.
Первое: превращение изначально случайного и нетрадиционного наследования от отца к сыну в традиционное и обязательное (ограничение власти великого князя назначать себе преемника). Прямое наследование от отца к сыну было главной причиной уникальной для европейской истории XIV—XVI столетий преемственности и последовательности московской политики. Старшим сыновьям великих князей, жившим, в отличие от своих дядей, всегда в Москве и провозглашенным часто еще при жизни их отцов также великими князьями и соправителями, служили те же бояре или их дети. Основные семьи московского боярства Сабуровы, Кошкины, Вельяминовы, Морозовы служат великим князьям от начала Московского княжества до Ивана Грозного включительно, в каждом поколении занимая первенствующее положение. Установившийся порядок, при котором одни и те же фамилии из поколения в поколение окружали московский престол, также ограничивал произвол великокняжеской власти в выборе советников и в назначениях на высшие административные посты.
И С. М. Соловьев, и В. О. Ключевский, и другие историки государственной школы, над которыми довлел образ царей-реформаторов, в первую очередь образ Петра I, много раз сетовали на серость Московской княжеской династии, на то, что одного великого князя подчас невозможно отличить от другого, сравнивали их с манекенами. Серость московских князей как раз и объясняется тем, что чрезвычайно успешная и последовательная политика боярства почти не оставляла московским князьям необходимости, да и возможности для проявления личной инициативы.
Дореволюционной историографией, описывающей русскую историю XIV—XV столетий, был создан один из самых точных терминов — «собирание власти». Присоединяя к себе все новые и новые земли и княжества, Москва не изгоняет их прежних властителей, а собирает их у себя, собирает земли и собирает власть. Отношение московских князей к потомкам великих князей других линий, к удельным и служилым князьям, когда те находились уже в полной их воле, было в целом очень мягким и, что особенно важно, строилось так же, как с боярами, на договорных началах: абсолютное большинство удельных князей перешло на московскую службу именно по договору, иногда они сами, обеднев, искали московскую службу, как князья Ярославские и Белозерские, которые отдавали великому князю свои вотчины и тут же получали их назад как служебное пожалование; вотчины других князей московские князья покупали по договору, оставляя пользование ими в руках прежних владельцев, обязанных теперь служить великому князю (князья Ростовские). Высокое и прочное положение московского боярства, выгодность службы в Москве были важнейшей причиной того, почему многие бояре из других княжений переходили на сторону Москвы: и Нижегородское княжество, и Тверское, и Рязанское — главные соперники Москвы — оказались поверженными и присоединенными в результате измены старших бояр этих княжеств. Договорные начала, связывающие князя и его вассалов, не только обеспечивали их права, но также ограничивали власть князя.
Стремление бояр к одновременному усилению и ограничению власти великого князя можно было примирить только на пути придания княжеской власти строго определенного направления, строгой избирательности. Теория, объявляющая Москву «Третьим Римом», родоначальником которой был псковский монах Филофей, в наибольшей степени отвечала этим требованиям. Она не только была согласна с народным представлением о христианстве и о русском народе и Москве как последних его защитниках и потому чрезвычайно легко вошла в народное сознание (Забелин когда-то писал: «Народная жизнь не поддается механическим тискам, она отвергает все, что несвойственно ее природе. Путь, по которому она усваивает себе хорошее и дурное, есть путь физиологический, а не механический»), но и поднимая на не слыханную до сей поры высоту власть великого князя как единственного истинно христианского, истинно православного государя (посол германского императора Герберштейн писал, что великий князь Василий своей властью превосходит всех монархов на свете, и добавляет далее, что в Москве говорят: «Воля государева — Божья воля, государь — исполнитель воли Божьей»), она в то же время требовала от него решать все дела, действовать так, как действовал бы Господь Бог.
С правления Ивана III влияние боярства слабеет, с каждым поколением оно все менее способно сдерживать и ограничивать верховную власть, и, замещая боярство, именно при Иване III все большую роль в ограничении произвола верховной власти начинает играть «чин» царского двора и основанное на нем представление о том, что «лепо» для царя, а что нет. Постепенно развиваясь, «чин» уже во времена Ивана Грозного охватывает все стороны жизни и быта царя и его семьи, до мельчайших подробностей регулируя и регламентируя их (молитвы, долгие церковные службы и долгие обеды, парадные выходы, тяжелые одежды, поездки по монастырям, представление послов). Соблюдение «чина» не только требовало от царя много физических усилий и времени, но и вводило в определенные рамки и саму царскую волю, и особенно характер ее проявления.
Опальный думный человек Василия III Берсень Беклемишев говорил приглашенному с Афона монаху Максиму Греку о времени Ивана III и своем: «Сам ты знаешь, да и мы слыхали от разумных людей, что которая земля перестанавливает свои обычаи, та земля недолго стоит, а здесь у нас старые обычаи нынешний великий князь переменил: так какого же добра и ждать от нас!» И далее: «Как пришли сюда греки, так земля наша и замешалась, а до тех пор земля наша русская в мире и тишине жила, как пришла сюда мать великого князя, великая княгиня Софья с вашими греками, так и пошли у нас нестроения великие, как и у вас в Царьграде при ваших царях». Московское боярство именно с приездом в Москву Софьи Палеолог связывало начало своего конфликта с верховной властью. Во многом оно было право. Хотя почва для разрыва готовилась два столетия и он был неизбежен, она ускорила его. Отношения между боярством и великими князьями стали рваться с ее приездом.
В правление Ивана III происходит драматическое увеличение силы, власти, влияния, народного престижа великокняжеской власти: территория государства расширяется в несколько раз; стоянием на Угре оканчивается двухсотсорокалетнее татаро-монгольское иго, войны с Литвой также чаще всего оканчиваются в пользу Москвы; после падения Константинополя, сделавшего Ивана III единственным независимым православным государем, а значит, и единственным истинно христианским монархом на свете, и особенно после брака Ивана III и Софьи Палеолог Москва начинает почитать себя наследницей Византийской империи.
Изменяется не только народное представление о власти великого князя, но и ее собственный взгляд на себя. Так же, как и народ, великий князь начинает видеть в себе наместника Бога. С этого времени верховная власть все больше тяготится традициями и ограничениями, среди которых она выросла и на которых была основана, и все настойчивее старается сбросить с себя их путы. Кажется даже, что она чувствует себя обманутой. В формуле «царь — наместник Бога», в которой боярство хочет видеть политическую программу царя, он видит лишь абсолютность и неподотчетность своей власти. Соотношение между влиянием бояр и влиянием великого князя меняется в правление Ивана III очень резко, и не только из-за усиления верховной власти — слабеет само боярство. Многочисленные фамилии потомков удельных князей, вливаясь в его состав при Иване III, размывают боярство, размывают цементирующие его в течение двух веков внутренние связи и традиции. Первый же серьезный конфликт между Иваном III и боярством не только заканчивается поражением последнего, но и — что гораздо важнее для его судеб — навсегда раскалывает боярство на целый ряд враждующих партий и группировок.
От первого брака с Марьей Тверской у Ивана III был сын и наследник князь Иван, провозглашенный в 80-х годах великим князем и соправителем, в 1490 году он умирает. После него остается его сын, князь Дмитрий, внук Ивана III. В 1497 году традиционно настроенное боярство заставляет Ивана III провозгласить Дмитрия своим наследником, однако через год Иван III меняет свое решение, налагает на Дмитрия опалу и делает великим князем своего сына от Софьи Палеолог — Василия, будущего Василия III. Начинаются первые боярские казни (казнен князь Ряполовский, пострижены два князя Патрикеевых, занимавшие первенствующее положение среди бояр Ивана). Отвечая псковичам на вопрос, почему он сделал своим соправителем вместо князя Дмитрия, своего сына князя Василия, Иван III говорит: «Разве я не волен в своем внуке и в своих детях? Кому хочу, тому и дам княжество».
Значение этого ответа велико. Впервые в истории Московского княжества власть начинает видеть свой источник не в традициях, а в себе самой. Традиционный порядок наследования в княжеской семье, бывший основой всего комплекса отношений между князем и боярами, умирает. Легитимизм боярства, его преданность и князю, и его наследнику, ранее служившая главной опорой положения боярства, почитавшаяся высшим достоинством московских бояр, теперь вызывает конфликт и разрыв между ними и князем. Великий князь, раздробив единую верность ему и его наследнику на верность ему и верность его наследнику и противопоставив одну другой, раздробил и расколол боярство. Разделив понятие верности, Иван фактически уничтожил и ее и те отношения, в основе которых она лежала. При крайней нелюбви бояр к Софье и Василию III, большинство из них все же предпочло верность князю верности его законному наследнику.
В 1504 году после смерти Ивана III большинство польских и литовских наблюдателей ожидало движения бояр в пользу Дмитрия и свержения Василия III, однако этого не случилось, бояре и здесь сохранили верность умершему князю, хотя их отношение к Василию во все время его правления оставалось очень холодным. Дмитрий так и остался в заключении, где и умер.