— Как с Ситниковым? — улыбнулся я.
От моего вопроса он вздрогнул и побледнел еще больше.
— Он вам рассказал? Но он же обещал не давать делу ход! — возмутился Дойников несоблюдению инспектором конфиденциальности.
— Пишите, как дело было, — положил я перед ним чистый лист бумаги с ручкой. — Как Ситников заставил вас оклеветать адвоката Зудилину, как передал вам для этого деньги.
— Нет, — отринул от меня Дойников и стул, на котором он сидел, опасно покачнулся. — Меня тогда посадят за обвес!
— За обвес вам условно дадут, а вот за грабеж посадят без вариантов. Так что пишите, надавил я на него. И он потек. Пот так и стекал по нему, когда он дергающейся рукой писал чистосердечное признание.
— Он же придет ко мне, — вспомнил Дойников об опасности, после того, как поставил под документом подпись.
— Могу спрятать вас на пару месяцев, — предложил ему я.
— Где? — не понял он.
— В СИЗО.
— Нет! Не надо, — Дойников обернулся в сторону двери, мечтая поскорее свалить отсюда.
— Ну, как хотите, — пожал я плечами.
Мамонтов вернулся через полчаса после того как Дойников на негнущихся ногах все же покинул мой кабинет.
— Решил вчера проблемы? — поинтересовался он, наконец, застав меня одного. — Если что, могу подсобить.
— Спасибо, но пока справляюсь сам, — отговорился я от преждевременного вступления в дело своего помощника по антикоррупционной деятельности. Пока для этого еще не все готово. Кроме того, может случиться так, что сторонняя помощь и не понадобиться. Впрочем, поживем — увидим.
— Начали зарплату выдавать, — в наш кабинет забежала Ирочка и тут же унеслась дальше по маршруту.
— Зарплата — это хорошо, — констатировал Мамонтов. Встал со стула, потянулся, зевая, и только после этого обязательного ритуала пошел к выходу. — Ты идешь?
— Иду, иду, — оторвался я от чтения, написанного Дойниковым признания. Закрыл его в сейфе и вышел из кабинета.
Деньги выдавали на втором этаже через окошко. Здесь уже образовалась довольно большая очередь, но следователи стояли в самом ее начале, поэтому мы с Мамонтовым пристроились рядом.
— Ты проставляться-то будешь? — предъявил мне Войченко.
— Надеюсь сегодня, как вчера, не свалишь? — Сорокин тоже обернулся.
— Не свалю, — огрызнулся я. Пить ни времени, ни настроения не было, но придется.
— На меня заняли! — огрызнулась появившаяся следом за нами Ирочка на недовольные выкрики, оказавшихся позади нее сотрудников.
— На меня тоже, — втиснулась между мною и Войченко Акимова.
— Следаки совсем охренели, — раздалось с хвоста очереди.
— Поговори мне еще, — предупреждающе улыбнулась старший следователь и недовольные предпочли заткнуться.
— Возвращаю, — протянул мне червонец Войченко, когда мы, получив деньги, поднимались к себе на третий этаж.
— Чего вздыхаешь? Можешь позже вернуть, — по-своему интерпретировал я его кислую физиономию.
— Да нет, бери. Меня несправедливость бесит, — поделился он горем. — Почему только у мужиков из зарплаты шесть процентов вычитают?
— А, ты про это, — отмахнулся я от темы разговора. Когда получал первую зарплату, тоже поначалу удивился налогу на бездетность, но это уже дело прошлое. Сперва тоже негодовал, а затем пришлось свыкнуться с этим странным вывертом советского законодательства.
— Вот именно! — Сорокин, в отличие от меня, поддержал коллегу. — Почти пятнадцать рублей содрали!
— Ты вроде женат, — вспомнил я. — Родите и будет вам счастье.
— Куда рожать? В коммуналку?! — обозлился Сорокин. Тема оказалась не такой уж безобидной.
— Так квартиру сразу получите, — влезла со своим мнением Ирочка.
— Ага, как Крапивин, — привел антипример Сорокин.
— Тогда обжалуй начисление налога. Ты же юрист, — бросил я, заворачивая в свой закуток.
— В смысле? — все остановились в коридоре, позабыв о работе.
Мне тоже пришлось.
— Докажи, что не филоните, а стараетесь еженощно, но ничего не получается, то есть по не зависящим от вас обстоятельствам. Приведите в качестве свидетелей соседей. Вы же в коммуналке живете, значит слышимость должна быть отличная.
— Чего?! — опешил Сорокин.
Остальные ржали. С подвыванием и притопыванием.
— Чего у вас тут происходит?! — непонятным образом возле нас материализовался Курбанов.
— Думаем, как откосить от налога на яйца. Вот решили создать прецедент, — пояснил я ему, что спровоцировало новый взрыв смеха.
— Какой к черту прецедент?! Ну-ка быстро работать! Неделя осталась! — разогнал всех по кабинетам ВРИО начальника следствия.
— А где жулик? — ворвалась в наш кабинет чем-то озабоченная Журбина. — Ты куда его дел?! — наехала она на меня с порога.
— Дойников что ли? Так отпустил. Потерпевшая его не опознала.
— Вот ведь черт! — раздосадовано воскликнула начальница. — Альберт, нужно раскрыть еще два дела!
— Да помню я, — отвернулся я к окну, за которым уже стемнело.
— Что-то непохоже! — сверкнув глазами, она величественно удалилась.
— Строгая она у нас, — усмехнулся Мамонтов.
— Еще бы от нее толк какой был, — я недовольно буравил взглядом закрывшуюся дверь. Предстояла долгая и кропотливая работа — по новой изучать уголовные дела в поисках зацепок.
А ведь еще был Ситников, с которым тоже надо было что-то решать. И делать это жестко, быстро и эффективно.
Глава 16
Проснулся я в холодном поту. Рядом недовольно проворчал потревоженный кот Васька. Сев на кровать, я потянулся за кружкой. Отпил воды, уняв сушняк после вчерашней пьянки, и вспомнил сон. Он-то меня и разбудил.
А снилась мне тюрьма: деревянные нары, узкое окно с решеткой и я в роли заключенного.
— Хрень какая-то, — я поднялся, избавляясь от остатков сновидений.
Сходил на кухню, заглотнул аспирин с активированным углем и вернулся в спальню. Уснуть не получалось, одолевали тревожные мысли.
А вдруг это подсознание мне сигнализирует? Может я не все учел и что-то пропустил в цейтноте последних дней? Так, давай, Альберт, вспоминай. Ситников ловит с поличным Ольгу и требует пять тысяч откупных. Вроде все логично. Инспектор зарабатывает как умеет. Тогда что меня в этом раскладе напрягает? То, что деньги он хочет получить именно с меня? Так-то Ольга сама бы ему могла заплатить. Девушка она не бедная. Но нет, он ставит перед Ольгой условие, чтобы та вызвала меня. Спрашивается — зачем?
А может ему от меня нужны не только деньги? Что если им движет уязвленное самолюбие? Не задумал ли он со мной поквитаться, и сейчас готовит мне ловушку? И как только, я передам ему деньги, она схлопнется, а меня привлекут за дачу взятки должностному лицу. Вот это будет умора — понятые с его стороны, понятые с моей стороны.
Нет, это не смешно, это провал. А мне нужна победа.
Или я нагнетаю? Ведь деньги куда важнее какой-то сраной мести. Причем там обида высосана из пальца. Единственный кто пострадал от нашей с инспектором ОБХСС размолвки, так это спекулянт Костик. Но считает ли так Ситников? Судя по тому, что я о нем знаю, должен. А как оно на самом деле — хрен его знает. Еще и этот сон дурацкий.
Головная боль вновь о себе напомнила и я зарылся под одеяло.
Утреннее пробуждение вышло намного радостнее. Голова уже не трещала, сушняк не зверствовал, и настроение не то, чтобы лучилось оптимизмом, но подкорректировалось.
— Где Войченко? — спросил Курбанов, не обнаружив искомого среди собравшихся на оперативку следователей.
— Повестки разносит, — сориентировалась Ирочка.
— Знаю я ваши повестки, — пробурчал врио начальника следствия, но докапываться до сути не стал, а перешел к более важной на сегодня теме — необратимому приближению конца месяца. Так что с оперативки все выходили донельзя замотивированными.
В коридоре, как обычно по утрам, томился в ожидании вызванный следователями народ. Сервис в присутственных местах в это времени был развит плохо, сидений для посетителей предусмотрено не было, так что люди по-простецки подпирали стены.
Возле моего кабинета тоже стояли. Их было четверо и встретили они мое приближение настороженными взглядами. Все же не любит нас народ, я бы даже сказал, побаивается, а ведь мы блюстители социалистической законности, по утверждениям наших идеологов, самой передовой в мире.
Широко улыбнувшись, тем самым вызвав у встречающих приступ паники, я пригласил их проходить. А ведь я намного моложе их, к тому же в гражданском и синяк с лица не сошел, еще более лишая меня официальности, а все равно в кабинет они входили скованно, постоянно на меня озираясь, словно я монстр какой-то и выгадываю момент вцепиться зубами в их защищенные лишь шарфами шеи. Хотя, может и правильно делают, что боятся, мне же надо, кровь из носу, два дела до понедельника раскрыть.
Выяснив кто из них кто и изучив протянутые мне документы, я велел троим подождать в коридоре, а четвертого начал допрашивать в качестве свидетеля. Для начала. Я ведь еще не выяснил кто из этой четверки нанизал голову коллеги на штырь.
Уголовное дело, что я достал из сейфа, было возбужденно по сто девятой статье — умышленное менее тяжкое телесное повреждение. После судебно-медицинской экспертизы возможно переквалифицирую на более тяжелую. Но лечащий врач вроде уверен, что штырь лишь повредил мягкие ткани и череп, а до мозга потерпевшего не добрался.
Как водится, работяги решили отметить завершение трудовой недели, но в процессе распития спиртных напитков между собутыльниками вспыхнул конфликт и в процессе его решения одна из сторон загремела в больницу. И теперь мне предстояло дознаться кто же нанес тот роковой удар. Дело осложнялось тем, что все участники драки, включая потерпевшего, плохо помнили тот роковой пятничный вечер, но при этом уверенно утверждали, что потерпевший сам неудачно упал на штырь.
Выслушав их заверения в непричастности под протокол, я с сожалением констатировал, что пока дело продолжает оставаться нераскрытым. Из-за чего пришлось пока всех отпустить и даже не под подписку, а просто так. Придется ждать результатов экспертизы, которая помимо определения степени тяжести, должна еще ответить на вопрос, могла ли быть п