— Я предложил тебе выгодную сделку. — Мне тоже захотелось перейти на «ты». — Как юрист могла бы это уже понять, а не устраивать в который раз мне истерику.
— Значит, я истеричка?! — возмутилась она, шумно вдыхая воздух. — А ты подлец! Ты сам мне под машину бросился. Я только потом поняла, что ты специально все это устроил!
— Думай, что хочешь, — устало произнес я и развернулся лицом к окну.
— Я расскажу все Курбанову, — бросила она мне в спину.
— Иди рассказывай и заодно ищи себе другую работу. — Мой голос был безразличен.
— Я заплатила тебе, — уже тише и как-то обиженно сказала Зудилина.
— Не я один брал на себя обязательства по сделке. — Я был непреклонен.
В мою спину врезался ее кулачок. От удивления я развернулся.
— Подлец ты, Чапыра, — прошипела она.
— Нормальный я. Странно, что ты этого не понимаешь. Вроде оба юристы, а словно учили нас разные учителя, — печально произнес я, добавив: — Может, поужинаем? Обсудим все?
— Ужинать? С тобой? — Женщина резко отступила, взгляд вновь наполнился возмущением. — Этому не бывать!
— Почему? — Мне действительно было интересно.
— Чапыра, я тебе поражаюсь, — поморгала она. — У тебя все так просто. Шантаж для тебя всего лишь выгодное предложение. Тебя послушать, так мы заключили взаимовыгодную сделку.
— Так оно и есть. — Я пожал плечами. — И давай уже забудем об этом и будем двигаться дальше, — внес я рациональное предложение.
В этот момент раздался скрип несмазанных дверных петель, и в кабинет заглянул Денис Войченко.
— Ты на обед идешь? — спросил он, одновременно прощупывая нас с Ольгой взглядом.
— Позже! — Я вытолкнул Войченко в коридор и захлопнул дверь перед его любопытным носом.
Развернувшись к Зудилиной, я повторил вопрос:
— Ну так как, поужинаем? Я приглашаю.
— Ни за что! — раздельно произнесла она, победно улыбнулась и, обогнув меня, с гордо поднятой головой вышла из кабинета.
Захотелось что-нибудь сломать, но второй погром за неделю кабинет не переживет, так что я ограничился зубовным скрежетом.
Глава 24
Ясный августовский день, двадцать седьмое число месяца. Я, выряженный в новенькую форму с лейтенантскими погонами, стою на плацу в первой шеренге и вместе с другими сотрудниками милиции слушаю выступающего перед строем полковника Мохова. Его громкий голос без всяких спецсредств типа рупора слышен во всех точках площади за зданием райотдела и эхом разносится по округе. Он говорит о значении присяги, о почетной и ответственной обязанности, которая возлагается на сотрудников органов внутренних дел, которые приняли присягу на верность социалистической Родине и делу коммунистического строительства.
Я вполуха слушаю речь начальника милиции, попутно думая о неудобной фуражке, о том, как надоело мне стоять по стойке «смирно», и о том, что я сугубо гражданский человек. В общем, настроение у меня отнюдь не праздничное, а если принять во внимание, что как у стажера в эти полтора месяца у меня был ненормированный и очень насыщенный рабочий день, так вообще паскудное.
В последнее время мои дни проходили однообразно и напоминали курс молодого бойца.
С утра оперативка, сразу после нее кабинетная работа по уголовным делам. Из-за постоянных тренировок по набиванию на печатной машинке различных процессуальных документов я освоил ее в рекордно короткий срок, приноровившись печатать двумя пальцами довольно быстро.
Проводить самому допросы потерпевших и редких по моим делам свидетелей мне доверили почти сразу, но Журбина старалась при этом присутствовать, все-таки именно она была моим официальным наставником. Вот только новые обязанности не позволяли ей полностью посвящать свое время новому сотруднику. По этой причине Головачев распорядился брать меня с собой на выезды дежурным следователям. Из-за прихоти начальства я приползал домой не раньше восьми, а то и десяти вечера. Тогда как все остальные следователи, не считая дежурных и тех, у кого горели сроки по делам, уходили домой после вечерней оперативки, то есть около семи вечера.
По пятницам еще и на политинформации приходилось задерживаться, а это та еще хренотень. Сотрудников милиции на час запирали в актовом зале и со сцены зачитывали им содержание советских газет. Из плюсов такой принудиловки было лишь то, что меня знакомили с местными и мировыми новостями, а то телик из-за своего графика я практически не включал и читать газеты было некогда. Но это только первые разы видишь плюсы, затем начинаешь изыскивать причины, чтобы избежать этого странного мероприятия.
Еще как-то в субботу, в законный день отдыха, устроили комсомольское собрание. Пытались сподвигнуть меня на подвиги на стезе строителя коммунизма, но я очень натурально отыграл туповатого и самодовольного кретина, так что от меня отстали, но что-то подсказывает, это только на время, будет и второй заход. Уж очень местная комсорг, блондиночка, на меня подозрительно смотрела, явно какую-то гадость замышляла.
Часть рабочего времени занимала огневая подготовка. На первый урок меня пригласили по громкой связи. Мы как раз с Денисом Войченко из столовой возвращались, и тут из динамиков сперва послышался треск и шипение, а затем голос дежурного произнес:
— Следователь Чапыра, подойдите в дежурную часть! — И так два раза.
Я даже притормозил от неожиданности. Нет, по громкой связи по нескольку раз в день что-то объявляли, но обычно: «Дежурная группа на выезд», а вот мою фамилию назвали впервые. Я в недоумении уставился на Войченко. Тот пожал плечами, но заинтересовался, и мы вместе подошли к дежурке. Денис постучал по стеклу, Новиков, оторвавшись от телефонного разговора, нажал на кнопку и открыл нам дверь. Тогда я и оказался в святая святых отделения — в специальном помещении без окон, но с двумя дверями, одна из которых вела в дежурку, а вторая, решетчатая, в заставленную металлическими шкафами оружейную комнату.
В общем, эти полтора месяца я приходил сюда два раза в неделю. Именно здесь меня обучали обращению с табельным оружием — пистолетом Макарова, не считая времени, проведенного в ведомственном тире.
Сейчас, после закрепления, мое личное оружие хранится в одном из металлических ящиков, а выдавать мне его будут лишь на дежурства, если, конечно, сам за ним приду. На выездах подметил, что в отличие от оперативников следователи вооружаются через одного.
Физическая подготовка началась вроде неплохо: озвучили нормативы, посчитали, сколько раз я отжимаюсь да подтягиваюсь, а затем отправили бегать на время — и на том закончили. А через пару дней принялись за меня и еще троих с гражданки всерьез. Разминка в зале, силовые упражнения, затем отправляли на маты — заставляли отрабатывать до автоматизма базовые удары, болевые приемы, защиту от ударов, освобождение от захватов и обхватов и т. д.
Со строевой подготовкой тоже вышло не радужно — маршировали на плацу по часу в день. Для этих целей даже частично выдали форму без знаков различия.
Полный комплект форменной одежды со всем положенным я только в конце августа получил.
Как-то разговорились с приятелями по несчастью после интенсивной строевой, присев в тенек, скрытый от глаз гаражами и разросшимся кустарником. Оказалось, они все в милицию пришли по направлению с работы. Один с завода, второй с автобазы, где работал водителем, третий вообще бывший учитель истории.
— Заставили, что ли? — не понял я.
— Коллектив выказал доверие, парторг убедил, — неопределенно пожали они плечами.
— Отказаться было нельзя? — Не укладывалось в голове, что взрослый дееспособный человек здесь напрочь лишен свободы выбора. Им, как крепостным, распоряжаются комсомольские и партийные боссы, а также наделенные здесь баснословными правами непонятные мне образования «трудовые коллективы».
— Да ладно, — махнул рукой водитель, — в зарплате не потерял, да и график работы здесь получше — сутки через трое.
На это замечание бывший рабочий сделал глубокий вздох, а учитель истории проводил печальным взглядом пролетающих мимо птиц.
Зачет наша славная четверка сдала нормально, то есть уложились в допустимый минимум. У комиссии не было цели кого-то завалить, да и вообще зачеты показались мне формальностью. Еще и Головачев всех торопил, у него не хватало сотрудников, а меня уже внесли в график дежурств на сентябрь.
Вот таким образом я и оказался в этот ясный августовский день на плацу.
— Вольно! — проорал начальник милиции.
Приступили к принятию присяги. Я благодаря фамилии в конце списка, но очередь подойдет быстро, со мной принимают присягу только те трое. Хорошо хоть текст присяги надо зачитывать, а не произносить по памяти. Точно бы сбился. Ну все, подошла моя очередь — назвали мое имя.
Я выхожу из строя и марширую к начальнику милиции. Там мне вручают украшенную гербом красную папку с текстом присяги внутри. Разворачиваюсь лицом к строю и торжественным голосом зачитываю вслух:
— «Я, Чапыра Альберт Анатольевич, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, поступая на службу в органы внутренних дел, принимаю Присягу и торжественно клянусь до конца оставаться преданным своему народу, социалистической Родине и делу коммунистического строительства, быть честным, мужественным, дисциплинированным, бдительным работником, образцово нести службу, строго соблюдать социалистическую законность, хранить государственную и служебную тайну. Клянусь добросовестно и беспрекословно выполнять все возложенные на меня обязанности, требования уставов и приказов, не щадить своих сил, а в случае необходимости и самой жизни, при охране советского общественного и государственного строя, социалистической собственности, личности и прав граждан и социалистического правопорядка. Если же я нарушу эту мою торжественную Присягу, то пусть меня постигнет наказание по всей строгости советского закона».
«Сюрреализм чистой воды», — глумится Сергей Королько и жаждет напиться.
Но сперва расписывается в специальном бланке, после чего нас по очереди поздравляет начальство, затем наступает время Государственного гимна СССР, и вот наконец мы на марше покидаем плац.