– Нормальный я. Странно, что ты этого не понимаешь. Вроде, оба юристы, а словно учили нас разные учителя, – печально произнес я, добавив. – Может поужинаем? Обсудим всё?
– Ужинать? С тобой? – женщина резко отступила, взгляд вновь наполнился возмущением. – Этому не бывать!
– Почему? – мне, действительно, было интересно.
– Чапыра, я тебе поражаюсь. – поморгала она. – У тебя все так просто. Шантаж для тебя всего лишь выгодное предложение. Тебя послушать, так мы заключили взаимовыгодную сделку.
– Так оно и есть, – я пожал плечами. – И давай уже забудем об этом и будем двигаться дальше, – внес я рациональное предложение.
В этот момент раздался скрип несмазанных дверных петель, и в кабинет заглянул Денис Войченко.
– Ты на обед идешь? – спросил он, одновременно, прощупывая нас с Ольгой взглядом.
– Позже! – я вытолкнул Войченко в коридор и захлопнул дверь перед его любопытным носом.
Развернувшись к Зудилиной, я повторил вопрос:
– Ну так как, поужинаем? Я приглашаю.
– Ни за что! – раздельно произнесла она, победно улыбнулась и, обогнув меня, с гордо поднятой головой вышла из кабинета.
Захотелось что-нибудь сломать, но второй погром за неделю кабинет не переживет, так что я ограничился зубовным скрежетом.
Глава 24
Ясный августовский день, двадцать седьмое число месяца. Я, выряженный в новенькую форму с лейтенантскими погонами, стою на плацу в первой шеренге и вместе с другими сотрудниками милиции слушаю выступающего перед строем полковника Мохова. Его громкий голос, без всяких спецсредств типа рупора, слышен во всех точках площади за зданием райотдела и эхом разносится по округе. Он говорит о значении Присяги, о почетной и ответственной обязанности, которая возлагается на сотрудников органов внутренних дел, которые приняли присягу на верность социалистической Родине и делу коммунистического строительства.
Я вполуха слушаю речь начальника милиции, попутно думая о неудобной фуражке, о том, как надоело мне стоять по стойке смирно и о том, что я сугубо гражданский человек. В общем, настроение у меня отнюдь не праздничное, а если принять во внимание, что, как у стажера, в эти полтора месяца у меня был ненормированный и очень насыщенный рабочий день, так вообще паскудное.
В последнее время мои дни проходили однообразно и напоминали курс молодого бойца.
С утра оперативка, сразу после нее кабинетная работа по уголовным делам. Из-за постоянных тренировок по набиванию на печатной машинке различных процессуальных документов, я освоил ее в рекордно короткий срок, приноровившись печатать двумя пальцами довольно быстро.
Проводить самому допросы потерпевших и редких по моим делам свидетелей мне доверили почти сразу, но Журбина старалась при этом присутствовать, все-таки именно она была моим официальным наставником. Вот только новые обязанности не позволяли ей полностью посвящать свое время новому сотруднику. По этой причине Головачев распорядился брать меня с собой на выезды дежурным следователям. Из-за прихоти начальства я приползал домой не раньше восьми, а то и десяти вечера. Когда все остальные следователи, не считая дежурных и тех, у кого горели сроки по делам, уходили домой после вечерней оперативки, то есть около семи часов вечера.
По пятницам еще и на политинформации приходилось задерживаться, а это та еще хренотень. Сотрудников милиции на час запирали в актовом зале и со сцены зачитывали им содержание советских газет. Из плюсов такой принудиловки лишь то, что меня знакомили с местными и мировыми новостями, а то телик из-за своего графика я практически не включал и читать газеты было некогда. Но это только первые разы так кажется, затем начинаешь изыскивать причины, чтобы избежать этого странного мероприятия.
Еще как-то в субботу, в законный день отдыха, комсомольское собрание заставили посетить. Пытались сподвигнуть меня на подвиги на стезе строителя коммунизма, но я очень натурально отыграл туповатого и самодовольного кретина. От меня отстали, но что-то подсказывает, это только на время, будет и второй заход. Уж очень местная комсорг – блондиночка на меня подозрительно смотрела, явно какую-то гадость замышляла.
Часть рабочего времени занимала огневая подготовка. На первый урок меня пригласили по громкой связи. Возвращались мы как-то с Денисом Войченко из столовой и тут из динамиков сперва послышался треск и шипение, а затем голос дежурного произнес:
– Следователь, Чапыра, подойдите в дежурную часть! – и так два раза.
Я даже притормозил от неожиданности. Нет, по громкой связи по нескольку раз в день что-то объявляли, но обычно 'Дежурная группа на выезд', а вот мою фамилию назвали впервые. Я в недоумении уставился на Войченко. Тот пожал плечами, но заинтересовался, и мы вместе подошли к дежурке. Денис постучал по стеклу, Новиков, оторвавшись от телефонного разговора, нажал на кнопку и открыл нам дверь. Тогда я и оказался в святая святых – в специальном помещении без окон, но с двумя дверями, одна из которых вела в дежурку, а вторая решетчатая в, заставленную металлическими шкафами, оружейную комнату.
В общем, эти полтора месяца я приходил сюда два раза в неделю. Именно здесь проходило обучение обращению с табельным оружием сотрудника милиции – пистолетом Макарова, не считая времени, проведенного в ведомственном тире.
Сейчас, после закрепления, мое личное оружие хранится в одном из металлических ящиков, а выдавать мне его будут лишь на дежурства, если, конечно, сам за ним приду. На выездах подметил, что в отличие от оперативников, следователи вооружаются через одного.
Физическая подготовка началась вроде неплохо: озвучили нормативы, посчитали сколько раз я отжимаюсь, да подтягиваюсь, а затем отправили бегать на время – и на том закончили. А через пару дней принялись за меня и еще троих с гражданки всерьез. Разминка в зале, силовые упражнения, затем отправляли на маты – заставляли отрабатывать до автоматизма базовые удары, болевые приемы, защиту от ударов, освобождение от захватов и обхватов и т. д.
Со строевой подготовкой тоже вышло не радужно – маршировали на плацу по часу в день. Для этих целей даже частично выдали форму без знаков отличия.
Полный комплект форменной одежды со всем положенным я только в конце августа получил.
Как-то разговорились с приятелями по несчастью после интенсивной строевой, присев в тенек, скрытый от глаз гаражами и разросшимся кустарником. Оказалось, они все в милицию пришли по направлению с работы. Один с завода, второй с автобазы, где работал водителем, третий вообще бывший учитель истории.
– Заставили что ли? – не понял я.
– Коллектив выказал доверие, парторг убедил, – неопределенно пожали они плечами.
– Отказаться было нельзя? – не укладывалось в голове, что взрослый дееспособный человек здесь напрочь лишен свободы выбора. Им как крепостным распоряжаются комсомольские и партийные боссы, а также наделенные здесь баснословными правами непонятные мне образования 'трудовые коллективы'.
– Да ладно, – махнул рукой водитель, – в зарплате не потерял, да и график работы здесь получше – сутки через трое.
На это замечание бывший рабочий сделал глубокий вздох, а учитель истории проводил печальным взглядом мимо пролетающих птиц.
Зачет наша славная четверка сдала нормально, то есть уложились в допустимый минимум. У комиссии не было цели кого-то завались, да и, вообще, зачеты показались мне формальностью. Еще и Головачев всех торопил, у него не хватало сотрудников, а меня уже внесли в график дежурств на сентябрь.
Вот таким образом я и оказался в этот ясный августовский день на плацу.
– Вольно! – проорал начальник милиции.
Приступили к принятию Присяги. Я из-за фамилии в конце списка, но очередь подойдет быстро, со мной принимают Присягу только те трое. Хорошо хоть текст Присяги надо зачитывать, а не произносить по памяти. Точно бы сбился. Ну все, подошла моя очередь – назвали мое имя. Я выхожу из строя и марширую к начальнику милиции. Там мне вручают, украшенную гербом, красную папку с текстом Присяги внутри. Разворачиваюсь лицом к строю и торжественным голосом зачитываю его вслух.
Я, Чапыра Альберт Анатольевич, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, поступая на службу в органы внутренних дел, принимаю Присягу и торжественно клянусь до конца оставаться преданным своему народу, социалистической Родине и делу коммунистического строительства, быть честным, мужественным, дисциплинированным, бдительным работником, образцово нести службу, строго соблюдать социалистическую законность, хранить государственную и служебную тайну.
Я клянусь добросовестно и беспрекословно выполнять все возложенные на меня обязанности, требования уставов и приказов, не щадить своих сил, а в случае необходимости и самой жизни, при охране советского общественного и государственного строя, социалистической собственности, личности и прав граждан и социалистического правопорядка.
Если же я нарушу эту мою торжественную Присягу, то пусть меня постигнет наказание по всей строгости советского закона.
'Сюрреализм чистой воды', – глумится Сергей Королько и жаждет напиться.
Но сперва расписываюсь в специальном бланке, после нас по очереди поздравляет начальство, затем наступает время Государственного гимна СССР, и вот, наконец, мы на марше покидаем плац.
Вечером весь отдел собрался у меня в кабинете обмывать звание. Так-то мне его еще вчера присвоили и в должности утвердили тоже вчера, но пятница у нас сегодня.
Кабинет, к слову, уже не только мой. Теперь я его делю с Ксенией. Людмила, сменив статус ВРИО на И.О. решила, что начальству положен отдельный кабинет и, со словами, 'понаблюдаешь за работой Ксении, тебе полезно', выселила ее ко мне. Левашов же остался в своем кабинете один, хоть его и разжаловали в простые следователи и понизили в звании. Из-за чего я ему завидую. Но сейчас не об этом.
Первым делом меня поздравило начальство, заставив выпить водку из стакана, на дне которого лежали две лейтенантские звезды. Затем поздравления пошли от коллег, но уже без звезд в водке. Кто-то начал вспоминать свой опыт по обмыванию званий, к нему, перебивая, быстро подключились остальные, и под общий хохот пошли одна за другой веселые истории из жизни следственного отдела и его отдельных сотрудников. Но постепенно народ начал рассасываться и к тому времени, когда за окном стемнело, в кабинете остались самые стойкие.