— А зачем вам было меня ждать, товарищ майор? У вас есть свои собаки и следопыты.
— Есть, да не такие, как твоя. Это первое. И следопыты у нас не такие квалифицированные. Это второе. Арестованный подозревался в попытке нарушить границу. Это третье и, пожалуй, самое главное. Так что, товарищ пограничник, вы будете искать «своего» нарушителя.
Смолин посмотрел на огромный мрачноватого вида дом, который занимала милиция.
— Отсюда он и бежал?
— Сейчас все покажу. Пошли!
Загремело железо. Распахнулась калитка. Аргон потянул поводок. Смолин поддался ему и очутился по ту сторону черты, отделяющей свободу от несвободы. Оглядывая двор, сильно освещенный большими лампами, чисто выметенный, он заметил:
— У вас образцовый порядок, товарищ майор.
Начальник милиции скривился так, будто внезапно почувствовал острейший приступ зубной боли или колики в животе.
— И я так думал до сегодняшней ночи.
Дом-громадина был выстроен в форме буквы «П».
Большая часть его скрывалась в земле. Отгрохали его, как видно, во времена императора Франца-Иосифа. Стены сложены из крепчайшего бордово-коричневого кирпича — снарядом не прошибешь. В глубоких нишах скупо поблескивают стеклом крошечные оконца. Не окна, а крепостные амбразуры. Коридоры длинные, узкие, со сводчатыми потолками. Двери стальные, казематного образца. Предусмотрительны были архитекторы австро-венгерского императора. В любое время этот пограничный замок мог стать первоклассной крепостью.
Как только вошли в здание, холодное и сырое, с цементным полом, шибануло такой острой дезинфекцией, что Аргон покрутил головой и зафыркал. Собака, привыкшая к раздолью сосновых лесов, лугов, полей, рек и озер, терпеть не могла несвежего воздуха.
Майор остановился перед узкой дверью с тяжелыми засовами.
— Вот здесь он содержался.
Рывком распахнул дверь и мягко подтолкнул следопыта вперед.
— Прошу!
Камера-одиночка была сравнительно большая. Два метра на два. Железная койка. Столик. Табуретка. Деревянная полочка. Параша.
Аргон будто понимал и чувствовал, зачем его сюда привели, сел и, подняв голову, заглядывал в глаза следопыту, ждал знака или команды. Запах дезинфекции уже его не беспокоил. Освоился.
Смолин стоял у двери и медленно переводил взгляд с предмета на предмет. Его внимание привлекла размашистая, свежая надпись на стене: «Спасибо за гостеприимство. Бурый».
— Это что такое, товарищ майор?
— Намалевал перед уходом. Торопился, гад, а нашел время для художества. Кровью, между прочим, расписался. Наверно, руку поранил, когда решетку распиливал. Такого типа проморгали! Бурый! Это ж матерый бандеровец. Атаман!
Он тяжело опустился на табурет, вытер мокрое лицо, расстегнул крючок воротника кителя.
— Давай, старшина, ищи!
— Сколько лет этому Бурому? — спросил Смолин.
— Неполных тридцать. Двадцать восемь, три месяца и двенадцать дней.
— Какой он из себя?
— Есть фотография. Показать?
— Не надо. Расскажите, как выглядит.
— Высокий. Морда просит кирпича. На ногах стоит крепко. Ни от кого не отводит своих бесстыжих глаз. Все время нахально ухмыляется… А зачем тебе портрет, старшина? Разве собака будет искать его не по запаху?
Смолин улыбнулся:
— Моя собака капризная. Отказывается искать, если не знает, как выглядит враг.
Майор тоже пошутил:
— Ясное дело. Твоя собака не собачьей породы. Кстати, как тебя зовут?
— Александр Николаевич.
— Ну вот, Саша, рисую дальше его портрет. На горле рваный шрам. Видно, ножом какой-нибудь кореш полоснул. Фамилия его…
— Такие подробности лишние. В какое время он убежал?
— Пока еще неизвестно. Расследуем.
— После двенадцати?
— Да. Между двумя и тремя полуночи.
— А трамваи и автобусы у вас ходят до двенадцати?
— Да.
— Вот и хорошо! Для нас с вами хорошо, товарищ майор. В два часа ночи беглец не мог воспользоваться городским транспортом. Пешком пробирался через центр.
Майор снова удивился:
— Почему ты думаешь, что он пошел в город? Центр от нас далеко, а лес, поле и большая дорога рядом.
— Если сбежавший умный, ловкий, смелый, то он обязательно пошел в город. Это надежнее. На улице собаке труднее найти следы, чем в лесу или в поле. Бурый это знает.
— Он мог и на попутной машине добраться куда ему надо.
— Нет, товарищ майор, Бурый на случай не полагается. Откуда он родом? Мать и отец живы? Сестры? Братья?
— Смотри, какой дотошный! Ты кто, Саша? Следопыт или Шерлок Холмс?
— Я пограничник, товарищ майор.
— Зачем же тебе, пограничнику, расследованием заниматься? Бери след — и баста!
— Успеется! Мы с Аргоном идем по следу врага не с закрытыми глазами. Приглядываемся. Вспоминаем. Сравниваем. Рассчитываем. Соображаем, что к чему и куда. Как вы думаете, у него есть в городе друзья, родственники?
Майор умоляющими глазами посмотрел на следопыта и, прижав к груди руки, попросил:
— Саша, ради бога, приступай к работе, пока след не выдохся. Понимаешь, земля подо мной горит. Я чувствую себя таким виноватым, что сам готов в одиночку сесть вместо этого подлеца.
— А я, товарищ майор, давно уже работаю. Зря беспокоитесь. Все будет в порядке.
Смолин не шутил. Он действительно работал. Разговаривая с майором, узнавал характер нарушителя. Бегло осматривая камеру, старался угадать действия Бурого и, стало быть, путь его бегства.
У Смолина было богатое воображение. Не стал бы он знаменитым следопытом, если бы не умел думать за тех, кого разыскивал и задерживал. Стоя сейчас на пороге камеры, он ясно видел, как здоровенный, рукастый парень, лежа на покатой амбразуре окна, окровавленной рукой расправлялся с решеткой. Узкая, особой крепости стальная пилочка была обернута на конце тряпкой. Для того чтобы металл не скрежетал и быстрее поддавался, арестант время от времени смачивал его каплями своей крови. Где он пилу взял? Как раздобыл? Была при нем? Как же ее не обнаружили при обыске? Впрочем, это уже лишние вопросы, Надо кое-что и следователю оставить.
Подошел с Аргоном к неубранной кровати, взял фуфайку, лежащую поверх одеяла, бросил на пол.
— Нюхай! След!
Аргон мгновенно взял и, подбежав к амбразуре, приготовился к прыжку. Но Смолин задержал ее. Собака жалобно заскулила.
— Хорошо, псина, хорошо.
Смолин гладил собаку и направлял в коридор. Она слегка упиралась, не хотела уходить со следа. Но рефлекс повиновения был сильнее.
Во дворе Смолин подвел собаку к подножию выломанного окна и еще раз скомандовал:
— Нюхай! След!
Аргон выдохнул и вдохнул мощную струю воздуха. Смолин так привык к этому главному действию своего друга, что, как ему показалось, увидел крошечные цветные теплые молекулы запаха, несущиеся в центре прозрачного прохладного потока.
В русском языке есть прекрасное слово «примстилось». Вот оно, пожалуй, способно передать душевное состояние Смолина.
Аргон вывел следопыта на небольшой, сильно вытоптанный и захламленный пустырь, примыкавший к старому замку. Собака дважды обежала кучу мусора. Постояла секунды две и потащила к городу. Здесь беглец отлеживался, намечал дальнейший маршрут.
Аргон ускорял и ускорял бег — ясное свидетельство, что след верен. Во всю мощь бежал и Смолин. И малоподвижный майор оказался весьма выносливым: его тяжелое дыхание и топот, к своему удивлению, Смолин все время слышал за своей спиной.
Беда научит бегать и хромых.
Выскочили на конечную трамвайную остановку. Заглянули под навес. Прошли мимо окошечка диспетчера. Пересекли трамвайный путь. И попали в узкую улочку, застроенную индивидуальными домиками с садиками и огородиками. Три двора Аргон не удостоил внимания. Перед четвертым остановился и, после короткого колебания, круто свернул вправо, шмыгнул в дыру забора.
Пробежав на всю длину поводка, понюхав дерево и валяющиеся на земле яблоки, он вернулся на улицу.
Майор вытер мокрое от пота лицо, сказал:
— Ясное дело. Решил полакомиться райским плодом. Ну и Бурый!
Аргон тянул вперед, и Смолин дал ему волю. Из проулка попали на широкую, заасфальтированную, с трамвайными рельсами, тротуарами и знаками автобусных остановок улицу. Сейчас она безлюдна. Но кто знает, сколько по ней с двух часов ночи прошло людей и проехало машин. Десять человек могут затоптать след беглеца. Машина может умчать его туда, куда бессильна проникнуть любая розыскная собака.
Но Смолин старался не думать о преодолимых и непреодолимых трудностях. Зачем преждевременно тратить душевные силы и пугать себя? Не зная, какие они, эти трудности, нельзя ничего путного придумать. Опасность делает человека смелым, находчивым, быстросоображающим. Преграда, когда с ней сталкиваешься лицом к лицу, рождает желание преодолеть ее одним махом.
Улица оказалась длинной-предлинной. Аргон бежал по тротуару. Три раза останавливался перед огрызками яблок. Смолин удивленно качал головой. Смотрите, пожалуйста, как хладнокровно, бесстрашно, лакомясь яблоками, шел беглец. Ничего не боялся. Шагал у всех на виду.
— Куда ведет эта улица? Не к вокзалу? — обернувшись на ходу, спросил Смолин у майора.
— К центру. На Карпатскую площадь. Через нее можно попасть и на вокзал.
Позади, у истоков улицы блеснули фары машин и послышался тяжелый грохот. Колонна грузовиков быстро приближалась. Смолин остановился, пытаясь разглядеть машины. Он встревожился.
— Ты что, Саша?
— Что за машины, товарищ майор? Вы не видите?
— А чего на них смотреть? Я и так, не глядя, знаю. Каждый день в одно время гремят. Подметают и поливают город.
— Остановите! — вдруг закричал Смолин. Он бросился на дорогу, поднял руку. — Стой! Стой!!
Колонна «ЗИЛов»-водовозов, вооруженных толстенными железными щетками, остановилась перед пограничником. Зашипели воздушные тормоза. Из головной машины выглянул шофер.
— В чем дело, зеленая фуражка? Подъехать хочешь! Куда тебя надо подбросить? Если до Карпатской площади или вокзала, садись.