— Какой там срыв! Нервы у Аргона железные.
— Тебе, конечно, виднее, но мой долг предупредить тебя. Не нагружай его сверх всякой меры. Пусть работает по свежему следу.
— Напрасно вы беспокоитесь, Аргон не такой как все. Сверхсобака.
— Сам себя уговариваешь, Саша!
Положение Смолина было сложное. Он, по существу, спорил не только с Николаевым, но и с самим собой. В глубине души прекрасно понимал, что пробил последний час Аргона. С честью и славой отслужил он свой двойной срок. Пора ему уходить. Трудно, чертовски трудно Смолину отказываться от своего друга.
— Мы еще задержим с ним не менее дюжины голубчиков. Вот увидите.
— Может, задержите, может, нет. Бабушка надвое гадала. На всякий случай, Саша, я подобрал подходящего наследника Аргону. Есть на примете один щенок-симпатяга. Еще года нет, а ростом уже как Аргон. И масть такая. И хватка. И восприимчивость. Как две капли воды похожи, отец и сын. Да, да, это прямое потомство Аргона и Ласки. Знаешь, как мы назвали его? Грозный!
— Александр Михайлович, не надо мне наследника. Даже Грозного. Пока! А там видно будет.
— Надо, Саша, надо! Молчи, брат! Начальство не любит возражений.
Нарушитель прорвался через КСП темным вечером, во время сильного дождя. Вода сейчас же заполнила глубокие вмятины на рыхлой земле. Ночью ливень перестал. Ветер расчистил склоны гор, заваленные тяжелыми тучами, и угнал непогоду вниз, в долины. На рассвете небо прояснилось. Выступили по-зимнему яркие звезды. Резко похолодало. К утру грязь окаменела. Застыли все лужи, и побелели зеленые еще травы. И только в это время, уже при свете дня, пограничный наряд обнаружил на КСП под ледяной коркой отпечатки сапог рослого, увесистого, пудов на шесть-семь нарушителя. Такого здесь еще не бывало. Всю ночь не ведали пограничники о том, что нарушитель устремился в наш тыл.
Начальник заставы прекрасно понимал, как трудно было наряду в сплошную темень, при ливне, секущем и заливающем землю, обнаружить прорыв неизвестного. Еще труднее стало потом, когда ударил мороз и скрыл почти все следы нарушителя. Не было никаких оснований обвинить наряд в том, что он проглядел, прозевал, не проявил оперативной сообразительности и т. д. Тяжелейшее и редчайшее стечение обстоятельств, счастливых для преступника и несчастливых для пограничников, создали на границе сложную обстановку. И все же капитан Шавров не мог удержаться, чтобы не устроить старшему и младшему наряда разнос. И был уверен, что поступил правильно. Пограничник по призванию и подготовке должен безотказно и точно действовать в самых труднейших условиях непогоды, преследования, схватки с нарушителем. Должен любую сложнейшую обстановку превращать для себя в простую, а для врага — в безвыходную.
Капитан Шавров, Смолин с Аргоном и несколько солдат из поисковой группы стояли на государственном рубеже и сосредоточенно рассматривали отпечатки. Тревогу выражали их лица. Не может пограничник спокойно смотреть на КСП, оскверненную врагом. Контрольно-следовая полоса — это святая святых каждой заставы, чистейшее зеркало, в котором отражается ежедневный труд, воинская выучка и бдительность большого коллектива. Пограничники и днем и ночью холят КСП: выпалывают и одинокую травинку, вскапывают, рыхлят бороной и граблями, разминают руками каждый комок, присыпают скалистые склоны толщей мягкой земли, убирают камни крупнее грецкого ореха, сейчас же заделывают следы лося, козы, медведя, орла, галки или зайца.
Капитан Шавров осторожно разбил застекленный отпечаток, выбросил все льдинки, посмотрел на Смолина.
— По-моему, след двенадцатичасовой давности. А ты как думаешь, Саша?
— Не меньше. Если не больше.
— Ситуация! За двенадцать часов можно далеко уйти. Нарушитель, может быть, завтракает в Киеве или Дрогобыче. Не исключено, что к Москве подлетает или Харькову.
— Нет, товарищ капитан, так далеко он не мог оторваться.
— Почему? В его распоряжении была уйма времени.
— Если бы он это знал! Ни один нарушитель, переступая границу, не бывает уверенным в удаче. Каждый ждет погони и принимает меры., чтобы скрыть следы. И этот тоже.
— Может, и так. Тебе, Саша, видней. Сколько на твоем счету нарушителей?
— За сотню перевалило.
— Ну, а я за пятнадцать лет и десятерых не схватил. Да, ситуация! Первый раз в жизни сталкиваюсь с такой. Непременно попадет в учебник.
Он разбивал ледок на отпечатках и размышлял вслух.
— Мужик здоровенный, увесистый. Навьючен грузом. Вооружен.
— Если навьючен, значит, далеко не ушел, — подсказал Смолин.
— А может, ему и не надо далеко уходить? Может, у него явка в Стрые или Дрогобыче или поближе где-нибудь? Ну, ладно. Возьмет или не возьмет Аргон след такой давности? Впрочем, зачем я спрашиваю. Я ведь знаю, что наша окружная школа-питомник посылает собак за границу для службы, если они способны брать след полуторачасовой давности. А собака, прорабатывающая трехчасовой след, считается выдающейся. Ведь так?
— Так, товарищ капитан. Беда не только в том, что след давний. Он еще льдом покрыт. В таких условиях и Аргон бессилен.
— Да, ты прав, Саша. Будем искать без собаки. Я уже сообщил в отряд. Там принимаются меры для блокирования.
Если бы начальник заставы настаивал, как в прошлый раз, Смолин, возможно, проявил упорство. Но Шавров сейчас был необыкновенно мягок, терпелив, щадил Аргона, целиком полагался на опыт следопыта.
— Товарищ капитан, давайте заставим поработать Аргона, — сказал Смолин.
— Рискованно. На днях был у меня разговор с майором Николаевым. Он умолял маня щадить старика Аргона. Может сорваться собака от перенапряжения.
— И мне он говорил. Разуверился в Аргоне. Попробуем, товарищ капитан! Ничего с ним не станется.
— Нет и нет! Николаев специально предупредил меня.
— Беру ответственность на себя. Горячие пышки — вам, а мне — шишки. Ну, товарищ капитан?!
— Соблазн, конечно, велик, но… Нет, я не хочу, чтобы ты потом вспоминал меня плохо. Отставить Аргона! Сами как умеем пойдем по следу. — Капитан, как и майор, убежден, что Аргон старик, кандидат в отставники.
И Смолину захотелось доказать, что они ошибаются, что молод Аргон в свои одиннадцать, что еще любая работа ему по плечу.
— Товарищ капитан, я прошу вас!.. Очень прошу.
— Ну, если просишь… Давай тащи сюда старикана. Может, и в самом деле получится.
Смолин подбежал к сидящей в стороне от КСП, скучающей собаке. Потрепал по загривку, поцеловал в холодный нос.
— Ну, псина, работай. Или пропал, или… коронная победа.
Аргон лизнул своего друга в щеку, возбужденно завизжал, запрыгал вокруг. Рад предстоящей работе.
— След! Ищи!
Аргон дольше, чем обычно, обнюхивал лунки, сделанные тяжелыми следами нарушителя, запоминал слабый, еле уловимый запах.
«Бери, милый, бери! — мысленно умолял Смолин. — Поднатужься, дорогой! Ну! Еще! Пожалуйста, еще!»
— Хорошо, Аргон, хорошо! — произнес он вслух дрожащим, срывающимся голосом. — След! Ищи!
Аргон покинул КСП и побежал по целинной земле, вплотную примыкавшей к границе. Тут, на густой побелевшей траве кое-где отчетливо темнели отпечатки. Но дальше, в поле, на оледеневшей стерне Аргон резко сбавил и, наконец, застопорил. След пропал. Скрыт льдом, не источает запаха. Туда-сюда мечется собака, крутится вокруг собственной оси. Визжит, скулит, глаза полны страдания.
Страдал и Смолин.
— Сидеть, Аргон! Отдохни.
Послушался, сел. Но не отдыхает. Продолжает страдать. На какое-то мгновение Смолину стало страшно за Аргона. Двенадцатичасовой след — неимоверно трудная, почти непосильная задача. Может быть сорвана высшая нервная деятельность и тем самым вся условно-рефлекторная работоспособность собаки.
Много хороших мыслей приходит нам. Но не всегда мы успеваем превратить их в доброе дело. Внутренний голос предупреждает в критические минуты поступать так, а не этак, но мы часто глухи к нему, И чем больше побед и удач, тем менее мы осторожны.
Аргон просился в бой, и Смолин поднял его, бросил вперед. Отдохнувшее обоняние действовало недолго. Уже через километр собака снова заметалась, завертелась на месте, заскулила, была необычно возбуждена. И в движениях пропала разумная расчетливость, они стали хаотичными. Возьмет след и сейчас же потеряет, мечется вперед и назад. Измучила и себя и Смолина. К счастью, начался лес. Здесь нет льда, лужи не замерзли и отпечатки хорошо сохранились на сырой земле и прелых листьях.
Последние километры Аргон пробежал резво, уверенно, как в лучшие дни. След вывел на железнодорожную станцию, на глухие запасные пути. Нарушителя извлекли из кучи старых шпал. Странно вел себя Аргон во время задержания. Раньше он остервенело бросался на пойманного. Теперь и не приблизился. Беззлобный, поджав хвост и сложив уши, остановился метрах в трех и не собирался идти дальше. Вроде был скован страхом.
Смолин так был встревожен переменой в Аргоне, что тоже не проявил интереса к нарушителю, доставившему ему столько хлопот. Сдал конвоирам — и забыл. Все внимание Аргону. Жалко ему было смотреть на пса. Дрожит от напряжения. Много раз поощрял его Смолин командой «хорошо», усаживал, давал отдохнуть, гладил, успокаивал — ничего не помогало, Не угасала возбужденность, будто защемило, заклинило какой-то тормоз.
Нарушитель пойман, а собака все еще скулит, визжит, мечется, плохо воспринимает команду. Вот, кажется, и случилось то, о чем предупреждал майор Николаев и во что не хотел верить Смолин.
Да он и сейчас не верил в непоправимую беду. Нет никакого нервного срыва. Просто переусердствовал Аргон, устал. Через день, два войдет в норму.
Прошло три недели, а собака не только не вошла в норму, но сильнее страдала. Невроз развивался катастрофически. Двигательная возбудимость приняла хаотический характер. Аргон беспрерывно порывался куда-то бежать, вертелся на месте. Вставал на задние лапы, бросался на ограду питомника. Когда Смолин подвигал ему кормушку, пес или отворачивался, или скрывался в будке. Когда же убирал кормушку, собака вдруг вспоминала, что голодна, и тянулась к пище.