Особо горячо было у кормы. Кучум колошматил багром направо-налево, дико и страшно крича. Бил не жалеючи, наотмашь.
Бероев с карабином защищал корабельное сердце – машинный отсек.
Камнем разнесли прожектор.
На палубе стало темно и страшно. Замелькали тени.
– Генка! Заводи движок! Топи их, гадов! – истошно, голосом, полным восторга, закричал Кучум. Крик оборвался.
Двигатель заработал, заревел угрожающе, катер подался вперёд. Внизу послышался хруст, – раздавило одну из лодок.
Дело принимало нешуточный оборот. Бероеву даже пришлось, отбиваясь, дважды выстрелить поверх голов.
Выстрелы ли испугали или раздавленная лодка, но нападавшие отступили. Из воды стали слышны выкрики, скрип уключин, удаляющийся плеск вёсел – пираты северных широт убирались восвояси.
Правда, реальной угрозы Бероев не ощутил. Происходившее напоминало ему съёмку рапидом.
Грабители действовали безмолвно и замедленно. То ли всё ещё сполупьяну, то ли и мысли не имели причинить вред людям. А лишь упрямо и тупо пробивались к спиртному.
Бероев, отирая пот, подошёл к капитану. Гена с фонарём в руке вглядывался в воду.
– Никого не утопил? – спросил Олег.
– Вроде нет. – Гена разогнулся. – Вот тебе и поснимал праздничек, – нашел он силы съязвить.
Подошла Фёдоровна – с измочаленным веслом. Вопреки обычной угрюмости, единственный целый глаз её блестел азартом.
– Отбились вроде! – похвалил Гена экипаж. Заозирался. – А где наш Чингисхан?
Он провел фонарём по палубе. Тело Рафика Кучумова лежало навзничь у кормы, на бухте каната. С размозжённым затылком. Рядом валялся окровавленный багор.
Наутро из поссовета дозвонились до милиции.
На вертолёте прилетел милицейский наряд. Двое суток велось следствие. Допрашивали, вымеряли. Снимали отпечатки пальцев. Проводили очные ставки. Всё честь по чести. Виновных, конечно, не установили. Да и как установишь, когда нападавших было с полтора десятка. И ни один толком не помнил, где именно находился и что делал. Да что там – что делал? Не все вообще помнили, что штурмовали катер.
Отдельно сняли показания об обстоятельствах гибели Вишняка. Прихватив Микитку и Кирилку, слетали на место захоронения, откопали тело, назначили экспертизы.
Всё сходилось на том, что Вишняка застрелил Кучумов. А значит, со смертью самого Кучумова закрывалось и убийство Вишняка.
О торжественной закладке школы разговора уже не было. Бероев на берег больше не сходил. Отсиживался в кубрике. Опустошённый, уничтоженный. То, что начиналось как умилительная мелодрама, продолжилось блокбастером, переросшим в детектив, а закончилось ужастиком, которых студент ВГИКа Бероев терпеть не мог.
Причём, в отличие от милиции, для него ужастик начался не в момент убийства Кучумова. А раньше, когда бродил среди лежащих вповалку тел.
После отлёта милицейской группы двинулся в обратный путь и «Ястребок» – через дельту Лены к Быковскому мысу. С налаженной связью – в рыбсовхозе выклянчили радио.
Бероев в последний раз осмотрел берег. По посёлку тенями бродили вялые фигуры. Нагибались, падали, поднимались. Шли дальше, возвращались. За чем нагибались? Что искали?
Рядом напряжённо вглядывалась в удаляющийся берег Вершинина.
– Похоже, на открытие школы я уж не прилечу, – через силу пошутил Бероев.
– Не будет никакой школы, – рубанула Фёдоровна. – Иль сам не видишь? Повымирают прежде.
Олег собрался заспорить. Приложил к глазам бинокль.
– Пожалуй, – тяжко согласился он.
Катерок, избавившийся от гружёной баржи, назад шёл ходко. К тому же возвращались по изученному фарватеру.
Так что Гена обходил возможные мели даже с некоторой лихостью.
На самом катерке стало тоскливо. Трое оставшихся существовали каждый сам по себе, общаясь друг с другом лишь в силу необходимости.
Бероев большей частью был занят работой над отснятым материалом и торопился добавить новые съёмки. Да изредка в безопасных местах подменял Моревого на руле. Любознательный Олег рад был бы всерьёз продолжить обучение, но капитан Гена отвечал на вопросы неохотно – рублеными фразами. Прежде шумливый, взвинченный, он сделался подавлен и нелюдим. Даже в те редкие часы, когда передавал штурвал или вставал на якорь, чтоб поспать, вскоре выходил на палубу, наваливался на борт и долго, неотрывно глядел на воду.
– Говорят, плохая примета – часами на воду глядеть. К покойнику! – незамысловато пошутил как-то Бероев.
И сам вздрогнул от дрожи, что передёрнула Моревого.
Перед Гусиной протокой вновь увидели оленя, переплывавшего с материка в дельту. Предвкушение свежего мяса наполнило рты слюнями. Только вот маневрировать на катере, рискуя опять сесть на мель, было рискованно.
Бероеву, страстному охотнику, хотелось подстрелить бычка. Но он как раз разложился на палубе с киноаппаратурой. Надо было почистить камеру, объективы.
Побросать всё это или наскоро сложить в кучу, без риска нарушить тонкие настройки, а то и занести какую-нибудь соринку, было невозможно. Олег огорчённо развёл руки.
– Тогда я сам его скраду! – Моревой, истомившийся без дела, метнулся в кубрик, выскочил с карабином и бросился спускать «Казанку». В азарте не подумал, что в одиночку бычка можно убить, но «подвести» тушу к катеру без помощника крайне трудно.
Фёдоровна оказалась посметливей. Схватила багор с пожарного щита и прыгнула следом в лодку. Мотор взревел. «Казанка» полетела наперерез зверю. Но вместо того чтоб потихоньку снижать скорость, Гена, то ли в чрезмерном азарте, то ли по неумению, продолжал давить на газ, будто задался целью не застрелить оленя, а переехать.
Бероев, почуяв недоброе, прилип к биноклю.
Лодка и впрямь на полном ходу подлетела к быку и заложила вираж. Настолько крутой, что ручка газа выскочила из руки Моревого. От рывка оба добытчика попадали на дно, карабин отлетел в сторону. Лодку закрутило, развернув боком к подплывающему быку. Ошалевший от грома и копоти олень не шарахнулся в сторону. Наоборот, надбавил ходу и «пошёл на таран». Ещё десяток метров – он врежется в борт и распорет тонкий корпус «Казанки», словно консервную банку. Оба добытчика окажутся в стылой воде посреди широченной протоки. Шансов добраться до лодки прежде, чем она пойдёт ко дну, у Бероева не было никаких. Жить или не жить, решали секунды. И секунд этих у пассажиров «Казанки», кажется, не было.
– Глуши-и! – разнёсся по водной глади голос Вершининой. Громкий и неожиданно зычный.
Командный окрик смирной посудомойки вывел Моревого из ступора. Двигатель заглох. В следующее мгновение Вершинина, рискуя свалиться за борт, вскочила с карабином в руке. Передёрнула затвор и тут же выстрелила. Олень задёргался и затих. Следующая пуля попала уже в недвижное тело. До столкновения оставалось каких-то два-три метра. Бероев, сам отличный стрелок, озадаченно отёр пот – в экстремальной ситуации, на волосок от гибели, посудомойка положила зверя с первого же выстрела.
Когда поднимали бычка на катер, Фёдоровна перехватила изумлённый взгляд Бероева.
– Случайно вышло, – обронила она с неловкой улыбкой. – Мужик у меня был охотник. Изредка брал с собой. Показал как-то, куда жать.
Больше разговора об этом не было. Но при осмотре туши Олег обнаружил, что смертельная пуля угодила точнёхонько в мозговую область. Вторая, контрольная, вошла едва ли не след в след.
На подходе к посёлку Быковскому Бероев зашёл в рубку подменить на короткое время капитана.
Моревой, глубоко задумавшись, лежал на штурвале.
– Свободны, капитан. Рулевой Бероев вахту принял! – шутливо отрапортовал Олег. Осторожно потрепал за рукав.
– Самородок этот – малого одного, – глухо произнёс вдруг Моревой. Бероев, не раз пытавшийся вызвать Гену на откровенность, обмер, боясь, как бы желание выговориться не исчезло, как и прежде.
– С прииска возвращался. – Моревой закурил. – На Быковом мысу упросил, чтоб до Тикси добросить. Выпили, конечно!
– Как обычно, – подсказал Бероев.
Гена перебросил папиросину в угол рта.
– Не! Это я с тех пор загудел. А тогда так – вира помалу. Да ещё штормяга приличный накрыл. Следить приходилось за курсом. А парнишка – да! Ужрался. Деньгами по кубрику сорить принялся. После и вовсе укачало. Чего с него взять? Пацанёнок совсем. Ну, у Кучума с говнюком, понятно, глаза, что половники. До денег оба жадны.
– А сам?
– Выходит, и я, – согласился Гена. – Блевать его Вишняк повёл.
– Ну и?.. – поторопил Бероев.
Гена натужно, со свистом выпустил воздух, будто из продырявленных мехов.
– Смыло его, – коротко закончил он. – С концами, конечно. Штормяга в тот день на все «Лапти» разгулялся!
– Чего ж не сообщили?
– Затихарили. Прикинули: найти – не найдут. В Арктике мертвецы не всплывают. А вони бы пошло… И как я во всё это дался!
Моревой только что не простонал.
К пристани на Быковском мысу зачалились под вечер. Утром предстоял последний перегон – до Тикси.
Через десяток минут Гена вышел из капитанского кубрика – в кителе, в иссиня-чёрных, полощущихся по палубе клешах, фуражке, лихо заломленной козырьком назад. Чересчур лихо.
– Пошёл в посёлок. Пришвартуюсь к кому-никому, – объявил он.
Бероев и Вершинина, помнившие, как начиналось путешествие, беспокойно переглянулись.
– Во сколько с утра отчаливаем? – тонко подступился Олег.
– А вам, сволочам, не всё одно, когда тонуть? – Гена хохотнул. – Ништяк! Корешей грешных помяну. Сам гульну напоследок!
Он лихо скатился по трапу.
Догадливая Фёдоровна шмыгнула в кубрик. Вышла с пустой чекушкой:
– Заначил всё-таки. Теперь нажрётся!
– Нехитрое пророчество, – уныло согласился Бероев.
– Эва! Глянь-ка! – Фёдоровна подтолкнула Олега пухлым локтем.
По пристани приплясывающей лёгкой походкой, с рюкзаком, оттягивающим плечо, шла статная девушка – в оранжевой курточке на синтепоне.
– Ребята! Я снова с вами! – счастливо закричала Виталина. Взбежала по трапу, чмокнула с разгону Вершинину, втиснула рюкзак Бероеву. – Держи! Отвык, хамло, за дамкой ухаживать?!