Она скинула куртку, оставшись в тонком, обтягивающем джемперке, расшитом оленями. Олени мчались через полные груди вниз, к голому пупку. – А я, понимаете, сбежала! – сообщила Виталина. – Ждала-ждала своего горе-мужа. Аж спарилась в зимовье. А потом и вовсе радиограмма, что опять задерживаются. И тут как раз пароход до Быкова мыса подвернулся. А про вас из рыбсовхоза сообщили, что назад пошли. Ну я и!.. Ноги мои, ноги.
Вид у неё был совершенно безмятежный. Будто у школьницы, плохо выучившей урок, со страхом ждавшей строгого учителя. А он вдруг – бац! – и не явился.
– В общем, есть повод!
Она выудила из рюкзака бутылку портвейна «Три семёрки».
– Зимовщики на дорожку поднесли, – сообщила она.
– Не обматерили, что сбежала? – засомневался Бероев.
– Не-к-ка! Наоборот! Чего ты, говорят, вообще сюда припёрлась? Катись. Только коллектив разлагаешь!.. А то не разложила! Им метеозамеры всякие проводить, а они за мной ухлёстывают. Чуть не все мне в любви пообъяснялись! Главное, знают, что муж вот-вот… А всё равно чёрта лысого!
Она заново покатилась со смеха.
На лице Вершининой изобразилось что-то похожее на улыбку.
– Предупреждала я тебя, Олег! От судьбы не уйдешь.
– Как это? О чём? – Виталина зарделась.
Фёдоровна натужно распрямилась. Потёрла поясницу.
– А так что пошла я! Тоже своих делов на мысу вдосталь скопилось. Адресочек дали – кое-что уточнить. На берегу, должно, и заночую, – сообщила она. – Всё одно раньше восьми не стартуем. Так что – катер на вас!
– А как же?.. – Голос Виталины сделался придушенным.
– За хозяйку остаёшься. Где что взять – поди, помнишь.
Фёдоровна, уходя, ткнула рукой в сторону камбуза.
Бойкая Виталина притихла. Потерянно глянула на Бероева.
– Всё думала-думала. Аж все мозги издумала, – сообщила она. – Ну какая из меня геологиня! Может, на филфак ещё не поздно! Ведь даже названия если сравнить. Здесь – Чай-Тумыс, Сис-Кумах, Ыстыннах-Хочо тот же. Язык сломаешь. А там – Кузнецкий Мост, Полянка, Волхонка. В Третьяковке лет пять не была. Первым делом побегу. А после в «Прагу». Не в ресторан, а кафе внизу, с Арбата. Знаешь?
Олег кивнул.
– Солянка вкуснейшая. Вся Москва ломится. Правда, очередь на час-полтора. Ну и пусть себе!.. Даже если под дождём!
Она мечтательно прищурилась.
– Да и замуж! Думала, вот оно, выпало! А вот нет его, и оказалось – слава богу!.. Тебя всё вспоминала, – без перехода сообщила Виталина. Хихикнула. – Главное, было б чего вспоминать! А вот ведь кружится, кружится… Может, наколдовал кто.
Она через силу подняла глаза.
– Опять думаешь, что стерва?
Думать Олег уже не мог. Нетерпеливыми руками смял её лицо и потянул к себе пухлые, задрожавшие губы.
Фёдоровна вернулась на катер к семи. К девяти утра Бероев всерьёз забеспокоился. Самолёт на Москву ждали назавтра к вечеру, и до отлёта предстояло успеть многое.
Гена объявился ближе к десяти, без плаща и фуражки. По пристани шёл «противолодочным зигзагом», путаясь в заляпанных грязью клёшах. Дойдя до трапа, покачался, прицеливаясь.
Бероев бросился навстречу, но не успел – пришлось вытаскивать моремана из воды.
На себе взволок на судно, прислонил к борту.
– О! И шалава опять здесь! – лучезарно ощерился Гена. – Полный состав суда. Тут тебе и приговор, и палач. Как, ребята, если покаюсь? – Он вдруг опустился на колени.
Виталина, вскрикнув, отскочила, Вершинина, будто не слыша, стояла неподвижно, с бесстрастным лицом глядела куда-то поверх Моревого.
– Ишь какие сивиллы! – тяжко хмыкнул Гена. – Что ж, рубите без суда!
Он попробовал ударить себя ребром ладони по шее. Но едва отпустил поручень, рухнул на палубу. Разнеслись рулады – капитан Гена глубоко заснул.
– Господи! Всё по кругу! – вскрикнула Виталина. Беспомощно оглядела остальных. – Чего ж делать-то?
Фёдоровна требовательно оглядела Бероева:
– Сумеешь, что ль?
Этот вопрос Олег задал сам себе прямо с утра, когда капитан Гена исчез с локатора. И вроде получалось, что сумеет. Навык вождения кой-какой приобрёл.
Прогноз до вечера благоприятный. Небо ясное, так что красные буи видны издалека. Осклизкие льдины плавали в стылой спокойной воде, будто клёцки в холодном бульоне.
Связываться с капитаном порта, просить помощи – всё это могло затянуться на сутки. А значит, и мимо самолета можно пролететь. Да и подставлять Гену, хоть и полный охламон, не хотелось. Ясно же, что после такого ЧП с капитанства его спишут.
– Что, штурман? Господи, благослови? – решился Бероев. – Тогда даю команду по судну: всем стоять по местам!
– Есть, капитан! – Счастливая Виталина приложила руку к растрёпанным волосам, незаметно помассировала тени под глазами. Дала прощальный гудок.
Итак, экипаж расставлен по местам. Кинооператор – у штурвала, геолог за штурмана – в рубке, пьяный в стельку капитан – на корме. Лишь посудомойка расположилась в точном соответствии со штатным расписанием – при камбузе.
Шли споро – от одного буя судового хода к следующему, будто от светофора к светофору. Беспечная Виталина резвилась, задиралась. Даже принялась склонять капитана к арктическому соитию. И склонила б, если б не Фёдоровна, сновавшая с кофе и бутербродами.
Но спустя пару часов погода начала меняться. Бульон, поначалу прозрачный, закипел. Облака помутнели, расплылись, затянули небо грязным наваром. В спину подул пронизывающий западный ветер, раскачавший морскую волну, так что катер уже не бежал с прежней бойкостью, а то и дело проваливался, будто спотыкался. Виталина, только что весёлая и беззаботная, сбледнела с лица. Да и Бероев ощутил тошнотные позывы и тревожно поглядывал вокруг.
Впрочем, шторма как будто бояться не приходилось.
Беда подкралась с другой стороны. Где-то за час до Тикси начал подавать сигналы тревоги тахометр. Принялась стремительно падать температура двигателя. Когда стрелка сползла с восьмидесяти до сорока градусов, в рубку заглянула Фёдоровна.
– Что?! – нервно спросил Бероев.
– Так движок навроде как чихает, – поделилась она тревогой.
Катер и впрямь ощутимо замедлял ход. Стало понятно, что двигатель тянет из последних сил и вот-вот заглохнет. Но почему это происходит, Бероев понять был не в состоянии. Он заметался.
– Надежда Фёдоровна, – окликнул он Вершинину. – Хватайте ведро. Как угодно, хоть тряпкой, хоть шваброй, протрезвляйте нашего моремана, пока ко дну не пошли. Ну?
– Так некого протрезвлять, – отозвалась та.
– Как это?! – не сговариваясь, вскрикнули Олег и Вита-лина.
– Да так, что нет его на судне! – Фёдоровна отчего-то рассердилась.
– Но куда же?… – Голос Бероева сделался придушенным. – Он же у борта дрых. Вы ж там взад-вперёд сновали!
– Был и нету! – ожесточённо рубанула Вершинина. – Должно, блевать потянуло с перепою – и вертанулся за борт. Я ему нянькой не приставлена.
– Моряк – блевать? Что ты нам пургу гонишь?! – выкрикнул Олег в истерике. – Виталина, к штурвалу!
– Так я ж никогда прежде!.. – Виталина перетрусила.
– Вцепись в палку, как ночью хватала! – Грубо оттолкнув безучастную Вершинину, Бероев выскочил на палубу.
Умом он уже понял, что несчастного Моревого на судне нет. Тем не менее бросился к корме, где оставили спящего Гену. Тщательно, с фонариком, осмотрел борта и палубу. После, для очистки совести, перерыл все судовые помещения. Последним заглянул в машинное отделение. С нехорошим чувством услышал бульканье. Посветил. Горло перехватило от страха: в машинном отсеке стояла вода.
В рубку Олег вернулся с перекошенным лицом. Метнулся к радио.
– Чёрт! Позывного не знаю, – пробормотал он. – Внимание порту Тикси! Внимание! Вас вызывает катер «Ястребок» райпотребсоюза! – как заклинание, повторял он, боясь, что ему не ответят. Обе женщины с каменными лицами смотрели на своего капитана.
– Порт Тикси слушает! – раздалось наконец в ответ. Узнав бас капитана порта бородача Боденко, Олег чуть не заплакал от радости.
– У нас ЧП! – закричал он. – Капитан судна утонул!
– Чего-о?! – ответил ошеломлённый Боденко. – Доложите чётко! И – кто это говорит?
– Это Бероев, кинооператор! – Олег, торопясь, сглатывал звуки. – Моревой выпал за борт. Когда – не знаю. Я вёл корабль.
– То есть как это вёл?.. Этот… Пьяный, что ли?
– Да, был, – признался Олег.
– Дела! – Боденко выдохнул. – Довести хоть сможешь?
– Да смог бы. Но тут… В общем, ход упал, на тахометре давление 40. И ещё, – Олег скосился на женщин, – в машинном отсеке вода!
Виталина ойкнула.
Радио замолкло.
– Алло! – Бероев испугался, что связь пропала.
– Значит, так, кинокапитан, – ответили ему. – Тяни на самом малом по буям. Чтоб только носом к волне. И не ссы в компот. Уже выходим к тебе навстречу.
Боденко разъединился.
– И что за пруха! – хихикнула Виталина. – Вправду девчонки на курсе говорят: умею вляпаться.
Через час портовый катер взял злополучный «Ветерок» на буксир. Женщин – после короткого разговора с капитаном порта – перевели на спасательное судно.
На «Ветерке» остались Бероев и Боденко.
Боденко на правах органа дознания осмотрел катер, перетряхнул вещи пассажиров и пропавшего Моревого. Лишь после этого перебрался в рулевую рубку, отобрал штурвал. Неспешно принялся раскуривать трубку. Кончик короткой трубки едва выглядывал из-под густой бороды. Вблизи плечистый Боденко из-за коротких ног оказался неожиданно низкоросл и оттого сильно смахивал на сказочного Черномора.
– Ну и?.. – не утерпел Олег.
– Забортный патрубок у вас прогорел. Ещё немного – и на дно. Так что, считай, в рубашке родились.
Бероев вспомнил бэушный патрубок, что подсунули на рыбзаводе Кучуму. Чертыхнулся.
– А насчёт?.. – Он мотнул шеей в сторону борта.
Боденко задумчиво огладил бороду.
– Диковинная история. Чтоб морской капитан, пусть хоть какой пьяный, на малой волне – и за борт выпал? На тебя б подумал, – чистосердечно признался он. – Да ты – обе свидетельницы подтверждают – весь рейс из рубки не выходил. Может, и впрямь жить Генке в муку стало.