Он попыхтел трубкой. Поколебался.
– Э! Один чёрт вас уж потрошили после смерти Кучума. Да и по возвращении к прокурору потянут… Мутная история. Эта троица сами, считай, её и сотворила. С год назад началось. Будто на Быковом мысу пассажира до Тикси взяли. А в Тикси не довезли. Огласка произошла после драки меж Моревым и Вишняком в тиксинском ресторане. Их трое в кабаке было – всей командой гуляли. Моревой первым на Вишняка наскочил. А тот в пьяном запале орал: «Одного за борт, мол, выкинул. И тебя, если что, следом». Кучум, тот похитрей, замял драку. Но слушок с тех пор пополз. До Москвы почему-то дошло. Из «Главсевморпути» поступила команда разобраться – что за левый пассажир.
Хейдер, управляющий флотом, перепоручил мне.
Для начала на Быковом мысу порасспрошал. И впрямь видели как раз накануне пацана-кудряша. Хлестался, что с прииска. Пьяный, развесёлый. В кабаке всё музычку заказывал, пачкой, дурачок, тряс. На другой день до Тикси собирался, а оттуда – самолётом в Москву.
А вот экипаж, когда к ним подступился, все трое в отказ. Никого-де не везли. Это при всех вариантах понятно. Левый пассажир, да ещё не довезли. Куда ни кинь, все трое под увольнение. И доказательств, чтоб поприжать их, не было.
Могли, в самом деле, и на мысу за такие деньги завалить. Народ-то кругом бедовый. Судимый на судимом. Чужой человек – кто отследит? Был – и нет. Тем более ни фамилии, ни адреса, ни с какого прииска – нет следов. Так в «Севморпуть» и отписал.
– Мне Моревой сам признался, что пассажир, выпавший в море, действительно был, – сказал Бероев. – Да и другие – намёками, правда.
Боденко согласно кивнул.
– Тоже всё больше думаю, что их рук дело. Эти двое – стрёмные – что Вишняк, что Кучум. До денег злые. Очень могли убить. А Генка, получается, смолчал! Капитан-то он крепкий, а вот духовитостью слаб. И этого сам себе не простил. Понимаешь, есть люди, кому тайную вину тащить тяжелее кандалов. Тогда сходится, что замочил Генка этих нетопырей, одного за другим. А после и себя приговорил. Попробуй спроси теперь. С Арктики, как с Дона, выдачи нет. Нынче все трое Богу рапорт отдают.
Боденко выдохнул очередной клуб дыма.
– Ну вот и прибыли!
Из темноты проступили огни порта Тикси.
Прямо с катера всех троих вместе с Боденко отвезли в прокуратуру. Допрашивали тщательно. Экипаж, за неделю погибший один за другим, – это серьёзное ЧП. Сопоставляли с материалами дела по гибели Вишняка и Кучумова. В конце концов остановились на прежней версии. Кучумов застрелил Вишняка на почве личной неприязни, после чего сам был убит неустановленным лицом эвенкийской национальности – при массовом нападении на судно. Что касается капитана Моревого, то собранными материалами подтвердились факты регулярного пьянства, под влиянием которого Моревой впадал в депрессивное состояние. Оставалось согласиться, что, будучи сильно пьян, он или случайно выпал за борт, или покончил с собой, бросившись в море. И в том и в другом случае речь идёт о ненасильственной смерти и, следовательно, дело подлежит прекращению. Что же касается версии о таинственном пассажире катера, якобы выпавшем ранее в шторм за борт, что проверял за год до того капитан порта Боденко, её сочли неподтверждённой. Тем более что делали запросы, но никаких сведений о неизвестном получить не удалось.
Допросы затянулись надолго. Лишь к вечеру закончили и на милицейском уазике всех троих подвезли до гостиницы.
Гостиница опустела. Экспедиции разъехались, самолётов на аэродроме не было. Так что женщинам без споров предоставили двухместный номер, а московскому киношнику щедро выделили полулюкс. Виталина, впрочем, прямо у стойки всучила свой рюкзак Бероеву, оставив Вершинину в одиночестве.
Ближе к ночи Бероев и Виталина уселись перед сном сгонять «гусарик» – преферанс на двоих. Виталина лихачила. Взяла очередной стрёмный мизер и – надо же – прикупила единственно спасительные карты. Везло ей неимоверно.
– Ещё и в любви везёт! – Она расхохоталась.
В дверь постучали. Вошла Фёдоровна. С цепочкой, сорванной с Кучума, на шее.
– Думаю, погляжу, куда пропали совсем! – произнесла она в протяжной своей манере. Глянула вскользь на разложенные карты.
– Так присоединяйтесь к нам, Надежда Фёдоровна! – радушно предложила Виталина. Кивнула на портвейн и яблоки. – Отметим, что живые остались!
Вершинина выжидательно посмотрела на Бероева. Но тот отвёл смурной взгляд.
– Да нет уж, пойду к себе, отосплюсь, – отказалась гостья. – Молитву сотворю. Душа требует…
Приволакивая ногу, шагнула к двери.
– Знать, накопилось грехов, – не удержался Бероев.
Вершинина резко обернулась. Единственный глаз вдруг озорно блеснул.
– Третья дама ловится, – бросила она, уже из коридора. Оставив ошеломлённых преферансистов с открытыми ртами.
Рано утром в дверь постучали. Испуганная Виталина натянула одеяло.
Бероев, накинув халат, выглянул. Возле номера стояла дежурная по этажу. С непривычной приветливостью на заспанном лице.
– Только что позвонили из Управления флотом морпорта, – сообщила она. Сглотнула от волнения. – Передали: товарищ Хейдер очень просил вас зайти к нему до отлёта. Сказали, как только найдёте время.
И хоть поручение было выполнено, она застыла в ожидании. Человек, которого сам всесильный начальник градообразующего тиксинского предприятия просит зайти, когда найдётся время, в глазах её поднялся недосягаемо.
По дороге в морской порт Бероев проходил мимо крохотной деревянной церковки – построенной и содержащейся на деньги прихожан. Возле входа мелькнула знакомая фигура.
Олег зашёл следом. В скупо освещённом помещении ставила свечи единственная прихожанка.
– За упокой? – насмешливо произнёс Бероев.
Женщина резко обернулась. Бероев опешил.
Это в самом деле была Вершинина. Но никакая не Фёдоровна. То есть одежда была почти та же – смены, похоже, не привезла. Разве что старящий скатанный пуховик исчез. На промытые, собранные в аккуратный пучок волосы был накинут лёгкий шарфик. Но на месте малограмотной прибитой посудомойки стояла совсем другая женщина с узенькими тонированными очочками, прикрывающими бельмо, пахнущая дорогими духами. С лёгким макияжем. Огрубевшие от черновой работы руки намазаны кремом. Придавленные привычно плечи развернулись, добавив ей роста. Единственный глаз из-под затемнённого стекла смотрел с дерзким вызовом.
Олег сглотнул слюну.
– Свечки, говорю, за упокой погибших мореманов?
– Ещё чего? Пусть черти на сковородке шкварки из них выпаривают, – отозвалась она. Не прежним, распевным, а совсем другим, жёстким, насмешливым голосом. – По сыночку моему невинно убиенному ставлю. Теперь ему на небесах полегче будет. Бог покарал убийц.
– Сам покарал или Богу помогли?
– А Бог всегда людскими руками карает!
Разговор сделался громок. Тихонькая продавщица церковной атрибутики осуждающе подняла голову.
Они вышли из церкви.
– Вашими руками? – рубанул Олег.
– Но-но-но. Только давайте без фантазий, – предложила Вершинина. – Прокуратура все дела закрыла. Убийцы перебили друг друга. Говорю ж – Бог покарал.
Бероев видел, что над ним откровенно насмешничают.
– Положим, убийц Бог покарал, – согласился он. – А с Моревым как же?
– А что с Моревым? Совесть замучила. Вот и покончил с собой.
– Так-таки взял и покончил?
Вершинина тревожно зыркнула.
– Конечно. При нас вчера и печати поставили. Да и катер перед тем Боденко обыскал. Если б что заподозрил, разве бы дело прекратили? Или я что-то путаю?
– Обыскал, – подтвердил Бероев. И хоть рядом никого не было, подманил Вершинину поближе. – Только до него катер обыскал я.
Вершинина отодвинулась.
– И – что? – поторопила она.
Олег сел на скамеечку у церковной двери. Пригласил сесть подле Вершинину. Вытащил из запасного кармана штормовки свёрнутый газетный лист, положил меж ними, садистски медленно принялся разворачивать. Вершинина не отводила заворожённого взгляда. При очередном развороте газета сделалась розоватой, при следующем покраснела. Наконец Бероев развернул её полностью. Внутри лежал спёкшийся от крови обрывок тельняшки.
– Нашёл снаружи борта, – объяснился Олег. – Похоже, зацепился, когда тело сталкивали в воду.
Вершинина сглотнула.
– Что ж с того? Падал и зацепился до крови. Бывает же.
– Всё бывает. И на «е» бывает, и на «ё» бывает, – с усмешечкой согласился Олег. – Только когда мы отплывали с Быкова мыса, в камбузе, как и всегда, были три ножа. После гибели Моревого их осталось два.
С той же неспешностью он принялся заново заворачивать газету.
– Так зачем всё-таки было убивать Моревого? Ведь знали, что он-то непричастен.
– Как то есть непричастен? – Лицо Вершининой сделалось неприязненным, тонкие подкрашенные губы сложились в злую кровавую полоску. – Если б не смалодушничал, эти нетопыри не посмели бы. А он не просто смолчал, а корыстно. Долю-то свою после взял. А вам известно, что в Дантовом «Аду» насильники кипят в раскалённой крови в седьмом круге, а предатели в самом страшном – девятом?! В лёд их по шею вмораживают, чтоб мучились вечным холодом. Вот я его в девятый и отправила…
Она выдохнула с каким-то облегчением – отпираться дальше необходимости не было. Кивнула на свёрток.
– Что ж сразу в прокуратуре не отдали?
– Вам не прокурор, вам Бог судья. – Бероев придвинул ей свёрток. – Положите дома рядом с иконкой – для памяти. Моревой своё отмучился, теперь ваш черёд.
Олег ждал, что Вершинина тут же цепко ухватит улику. Но та глядела куда-то в сторону.
– Вот что, юноша! Чтоб вы не заблуждались, – холодно произнесла она. – Никаких раскаяний над кровавой тряпицей не будет. Я лишь уравняла счёт добру и злу. В Арктике трупы не всплывают. А значит, никакая прокуратура ничего бы не доказала. И если б не я, злодейство осталось бы безнаказанным. Они мою жизнь порушили. Я – их. Баш на баш!
Из церко