– Может, нам с лосем дуэльный кодекс подписать?! – хмыкнул – при общем оживлении соседей – Большунов. В своём кругу он слыл за острослова.
– А он уже существует! – прозвенело у меня над ухом. – Называется «Правила охоты». Заглядывали когда-нибудь в такую книжку?
Оказавшись в перекрестье взглядов, Ксана смутилась.
– А чего он тут дуракует? Решили, раз Бероева нет, так и врать можно без меры? – буркнула она.
Большунов поморщился, будто муху сдунул. Заметивший это Репнин, и без того едва себя сдерживавший, внезапно взъярился. Левая щека сама собой задёргалась.
Шебардин припал к моему уху:
– Контуженный он! Ну, будет дело под Полтавой!
– Чего кривишься, Проша?! – надрывно выкрикнул Репнин. – Я тебя ещё с пацанов помню. Всегда пронырой был. Думаешь, если Гертруду[2] нацепили, так и Бога за бороду схватил? Ан спросится! И с остальных – не думайте! – Он погрозил узловатым пальцем первым рядам. – Спроси себя каждый: что ты для популяции зверя сделал? Всё-таки не в свой подпол мышей ловить, а в госугодья лезешь. Э, что с вами?..
Он закашлялся. Поднялся и, не спрашивая разрешения, ушёл за кулисы.
На сей раз одобрительные смешки в зале смешались с недовольным ропотом в первых рядах. Со своего места с оскорблённым видом поднялся сидевший неподалёку от Большунова худощавый залысый мужчина.
– Сергей Герасимович! – перекрикивая гул, обратился он к Портнягину. – Вы нас сюда для чего собрали? Совещаться или оскорбления выслушивать?
– Говорила же – замылят без Следопыта! – горячо шепнула мне Ксана. – Вот пожалуйста! Тут как тут. Это Головко, директор госконюшни из Усть-Орды! Он да Большунов – главные рассадники!
Вележной меж тем припал к уху сумрачного Портнягина.
– Контузия после ранения!.. Так-то всегда выдержанный… Разберёмся… На вид… – понеслось по залу.
Портнягин отмахнулся. Этим же движением заставил притихнуть зал.
– При чем тут контузия? – Он поднялся. Подтянул микрофон.
– В самом деле, товарищи! Уважаемых руководителей, к которым сами же за помощью бегаете, пригласили, чтоб согласовать линию. Наметить пути. И вдруг с цепи сорвались – будто и впрямь браконьеров увидели! Да ещё в недопустимом тоне! Вы знаете, что сегодня стартовала и будет проходить всю неделю природоохранная конференция. По результатам конференции состоится заседание облисполкома. Несмотря на возражения районного руководства, планировалось среди прочих вынести вопрос о закрытии охоты в Качугском и Усть-Ордынском районах. Но теперь вижу, что вопрос совершенно не проработан. Без цифр, без аналитики. Всё на эмоциях!
– Сергей Герасимович! – взмолился Вележной. – У Бероева столько фактов… – Нетерпеливым движением Портнягин оборвал возражение.
– Сами виноваты! Вместо делового обсуждения склоку развели, – бросил он раздосадованно.
По залу прокатился гул разочарования, Портнягина смутивший.
– Ладно, давайте так! Если за оставшиеся дни в Качуге или в Усть-Орде будут выявлены новые случаи злостного браконьерства, я заново включу ваш вопрос в повестку дня. А пока – приглашённых руководителей районов и хозяйств жду в моём кабинете. Остальным после перерыва – работать согласно повестке дня.
Через несколько минут Шебардин познакомил меня с Вележным и уехал. А спустя некоторое время и сам Вележной, донельзя огорчённый, оставил совещание на Репнина и, прихватив меня, отбыл в Управление охотничье-промыслового хозяйства.
В длинном, как пенал, служебном кабинете Вележной оживился. Сноровисто просмотрел мой социологический материал. Сделал несколько толковых замечаний. Пригласил сотрудников, из тех, что не были задействованы на совещании. Провёл рабочее обсуждение. Поставил задачи: когда, через кого, какие материалы и в каком количестве будут переданы в районы с тем, чтобы не позже чем за сутки до моего отъезда они, оформленные, вернулись в охотуправление.
Одновременно, не прерывая совещание, Вележной разбирался с текущими проблемами: подписывал платёжные документы, принимал хозяйственные решения. Всё это делалось с некоторым даже щегольством. Виден был дельный управленец. Единственное, на что с возрастающим беспокойством отвлекался начальник управления, – на один и тот же вопрос секретарше: не появились ли вести от Бероева?
– Вот куда делся? – Вележной кивком отпустил сотрудников. – Нет, прав Портнягин. Не станет ответственный руководитель накануне важнейшего события срываться в тайгу, хотя б за чем. Вот чего, скажи на милость, опять, дурка, замутил?
– Что? Больно беспокойный? – Я, вспомнив слова Бирюсинки, подпустил тонкую улыбочку.
Реакцию мою Вележной заметил и подоплёку разгадал без труда.
– Трепят почем зря! Вот и вам уж наболтали. Да нормально мы с Палычем меж собой уживаемся!.. Житья только от него нет, – присовокупил он с неожиданной афористичностью. – И хорошо, что нет, – тут же развернул он разговор. Я всмотрелся, удивленный: в вяловатом, без эмоций лице проблеснула лёгкая усмешливость. – Да, да! Друг друга уравновешиваем. Я-то аппаратчик. А Палыч иной – живым делом живёт. Ведь, если чисто наше направление взять, – всё Прибайкалье вокруг себя сбил. Всех охотинспекторов, егерей в обойму встроил. Негодящих погнал. Чуть где что – отовсюду сигналы, будто паутина прозванивает. Сам сутками из тайги не вылезает. Многое на нём держится… А уж по части, чтоб браконьера вычислить, нет в Союзе такого второго спеца. Ответственно говорю. Я вот вас ему передам – сами убедитесь. Только успевай впитывать. Покуда самого, дурку, не посадили.
– А могут? – Мне вспомнились опасения Бирюсинки.
– Тут вопрос в мере. Мера, она результат и определяет. Надо же уметь государственный масштаб в голове держать. Я прежде много чего возглавлял. По разным направлениям. И – когда нынче на охоту направили, могу вроде как окинуть палитру и оценить, какая мера для государственной пользы должна составиться.
Я не понял. В дремучей и одновременно утончённой речи Вележного приходилось пробираться, будто сквозь таёжные дебри.
– Ну, разные ведомства, разные интересы, – как мог объяснил Вележной. Он в очередной раз зыркнул на часы, вытащил из портсигара беломорину, со вкусом закурил. Постучал себя по груди. – Считаная. Пять штук в день позволяю… Возьми хоть смежников. Есть экологи, есть Рыбнадзор, есть охрана леса. Да мало ли? Согласовываем, кто о чём поднимет, а кто где поддержит. Инструкций много. А люди всюду люди. Где-то да не соблюдут. И надо уметь подвинуться. Здесь мы учтём, здесь они. Чтоб чужую линию не переступать. Я, скажем для примера, многие смежные хитрушки знаю. Но если стану по каждому пунктику обострять – дело будет? Война будет. А так… Они тоже знают, что я знаю. И когда мне позарез надо, всегда навстречу пойдут. Если в тесноте, локти вместе подожмём и утеснимся.
– А Бероев не сдвигает, значит, локти? – догадался я наконец.
Вележной кивнул, довольный, что кое-как достучался до непонятливого собеседника.
– Палыч – глобалист. Безразмерный. За всё сразу радеет. И за охоту, и за омуля с нерпой, и за сбросы вод! И за картографию даже! Но опять как? Ну, казалось бы, – увидел в лесу незаконные леспромхозовские порубки. Сообщи смежникам. И им приятно, и нам плюсик. А дальше их епархия. На крайний случай, если невтерпёж самому до точки довести, упомяни в докладной, что вроде одной командой выявили. Да вот хоть омуль, которого чудом спасли. Кто на самом деле отбил? Все, кому надо, знают, что Бероев. В союзный набат ударил. Прессу центральную подключил. Большое дело? А то! Но не наш профиль. Рыбнадзор в обиде. Конечно, они тогда спасовали. Задний ход дали. Но уж когда на перелом пошло, впиши ты их в отчёт, пусть для галочки, и – другой оборот. Чуть деликатности, и не врага нажил, а опору обрёл. Ну и как после этого в добрососедстве жить?
Вележной не на шутку разволновался.
– Да хоть которое дело, с чем вы приехали! Нужное оно для нас. Очень важно, если милицию приструните чуток, пошевелите. Пособие это ваше или прямое указание. Нам это в подспорье. Но если по большому счёту? Хотелось бы, конечно, чтоб в каждом факте рядом с нашим сотрудником бок о бок следователь или дознаватель вставал. Но и учитывать милицейские резоны мы должны?
– Какие именно? – Я снова запутался.
– Так с вас-то, милиции, больше за другое спрашивают. И если где человека убьют, а в другом – лося завалят, куда следователь помчит?
Я усмехнулся.
– Но нам под милицией жить! Так не педалируй. Перетерпи! Найди консенсус.
– Сдвинь локти! – подсказал я.
Вележной нахмурился.
– А хотя бы! Иначе что получишь? Плети с обухом не воевать. А Палыч сразу кочетом летит! Чапай и есть!.. Или посадят, а то пристрелят за непонюх. Тогда спохватится!
– А я слышал – выдержанный.
– Да он в разговоре выдержанный. А в поступках – ходкий! Вот где, спрашивается?!
Он опять потянулся к кнопке. И тут раздался телефонный звонок. Вележной схватил трубку, с изменившимся лицом выслушал. Что-то буркнул. Отсоединился.
– С Бероевым что? – предположил я.
– А?.. Пока нет. Микушев. Охотинспектор из Качуга, что тоже сегодня не явился. Оказывается, уголовное дело открыли. Грабёж какой-то. – Он недоумённо ткнул в телефон. – Вроде дельным казался. Анкета надёжная. Да и по работе рьяный… И на тебе! С другой стороны, это ж органы! Ну вот вы из центра – центрее некуда. Могут у нас органы ошибаться?
– Конечно.
– Да? – Вележной осёкся. – Но так, чтоб посадить без вины?
– Бывает.
– Вот и я иногда сомневаюсь. – Осторожный Вележной пошёл на попятный. – А у Бероева… Тот без сомнений. Всегда у него свои правы. Вечно волну гонит. А я из-за этой волны неделями по начальству не вылазию. Выгоняй, требуют, смутьяна!
– И?..
– Ну да, выгони! А кто волну гнать будет?
На простецком лице его вновь проступила хитринка.
Я расхохотался.
Рабочий день неспешно клонился к закату. В коридоре стоял шумок перекуров, тянуло табачным дымом. Беспрестанно поскрипывали рассохшиеся половицы.