Пока Бероев хлопотал у печки, я мёл лысым веником, счищал с рам обрывки паутины, отскребал тесаком с липких досок стола сантиметровый слой жира. Грязные кастрюли и сковородки попросту сгрёб в побитый эмалированный таз. По счастью, у запасливого Бероева в машине оказался полный посудный комплект.
У Следопыта, надо сказать, любое дело спорилось. Минут через сорок стол – и довольно аппетитный – был накрыт. Бероев извлёк плоскую флягу со спиртом, разлил по кружкам.
– С таёжным тебя новосельем! – провозгласил он.
Чокнулись. Выпили. Бероев, как обычно, едва пригубил. Я – в предвидении глубокого сна – с удовольствием осушил треть кружки. Под любопытным взглядом выдохнул, скупо хлебнул воды, занюхал сальцем и по-пижонски, не закусывая, затих – в ожидании, когда тепло разбежится по усталому телу.
– Семён! Есть ещё разговор, – произнёс Бероев. Он ещё подлил мне, чуть себе – для виду.
По сдавленному тону я догадался, что речь пойдёт о чем-то, чего не касались прежде.
Спирт уж растёкся по жилам. Подобно индейцам в вестернах я воздел руки.
– Говори, о бледнолицый Следопыт! Твой друг Саймон Прыткое Перо повесил свои уши на гвоздь внимания.
– Ты в самом деле по браконьерству прилетел?
Я осёкся. Снова здорово начинается.
– Понимаешь, разговор у меня был как раз перед отъездом в тайгу, – смущённо продолжил Бероев. – С очень доверенным человечком.
Я через силу засмеялся.
– Меня предупреждали, что у Бероева агентура по всему Забайкалью. Но не думал, что ты аж в глубины МВД на Житной просочился. Вот тебе крест на голом пузе – перед тобой обычный учёный!
Бероев насупился:
– Человек этот не балалайка! Много раз меня вовремя предупреждал. По его словам, с твоим приездом паника пошла по всем верхним иркутским эшелонам. Кого год назад не посадили и не сместили, заново сдрейфили. Будто ты по следам Сванадзе заявился…
– А ты знал Сванадзе?
– Не то чтоб близко!.. Они меня по Большому делу в помощь привлекали. Я там со многими сдружился. Толковые, цельные ребята. Всей душой задачу восприняли. А поскольку местных знали наперечёт, то и информация через них шла существенная. Но когда группу расформировали, из милиции их повыгоняли. Кому мог, помог. Кого-то к себе егерями оформил, кого-то по лесничествам пристроил. Но сведения, что насобирали, они никуда не делись.
Он поколебался. И, видно, решился.
– Понимаешь! Есть острая информация для Москвы. Человек этот, о котором упомянул, уже после закрытия дела и своего увольнения золотой след взял! Приисковое золото. Его ещё при Сванадзе искали. А ныне мой дружок разыскал и перепрятал.
– Ватута! – припомнил я. – Вчера арестован!
Бероев посерел. Импульсивно ухватил меня за бицепс. Я почувствовал, что ещё немного – и бицепс мой обмякнет, как подспущенный шарик. Скривился от боли.
Опамятовавшийся Бероев разжал пальцы:
– Откуда знаешь?!
– От полковника Шебардина. Он тоже думает, что я по следам Сванадзе приехал. Но я заверяю!..
Бероев простонал. В таком потрясении этого взвешенного, уверенного человека я прежде не видел.
– Выходит, не дотянул Пашка. Ведь уговаривал: езжай скорей в Москву! Чтоб до ума довели. Теперь, получается, мне лететь! Ты пойми, раз его арестовали, значит, про золотой след пронюхали. Они ж из него там, на нарах, душу вынут!
«А после из тебя», – сообразил я. До меня дошла наконец подоплёка разговора с Шебардиным. Именно Бероеву мог сообщить Ватута о перепрятанном золоте.
– Давай с начальником УВД переговорим, – предложил я.
Бероев скривился.
– Угадай с одного раза, как фамилия начальника Приангарского СИЗО, куда Пашку наверняка этапировали? Кузьмак его фамилия. Сын нашего генерала.
Бероев переставил свой табурет вплотную к моему – колени в колени.
– Ладно, пусть ты просто учёный! – смирился он. – Но можешь меня в Москве на руководство Генпрокуратуры вывести? На самых корневых, которые решают!
Я перебрал мысленно круг друзей, друзей моих друзей.
Подтверждающе кивнул:
– Смогу.
Бероев, непривычно возбуждённый, заходил по зимовью.
– Как же всё совпало! И здесь просто так не бросишь! Тоже надо до ума довести… Теперь, получается, каждый час на счету.
«Сейчас нос затормошит», – догадался я.
Бероев ухватил себя за нос и нешуточно дёрнул.
И в этот момент мы расслышали звук двигателя, следом – возбуждённые выкрики.
Бероев скупым движением подтянул поближе карабин.
– Егорша, «Буран» сперва к «скиту» припаркуй! И – заходь следом, – послышалось снаружи.
Рука Бероева расслабилась.
– Хозяин вернулся, – объявил он, отчего-то озадаченный.
Дверь растворилась и тотчас захлопнулась. На пороге в морозных клубах возник снеговичок с заснеженной всклокоченной бородкой на вваленных щеках, запорошенными вьющимися волосами и с треухом в руке. Я разглядывал тщедушного хозяина с разочарованием. Был уверен, что увижу силача, богатырской дланью скручивающего рысь.
– Палыч, как же здорово, что мы на тебя попали. Представляешь, это чмо из-под замкá утёк! – выпалил он. Подпрыгнул, отчего у порога образовался сугроб.
Невнимательно кивнул незнакомцу. Подсел на колченогий табурет. Затараторил:
– Мы с тёткой едва за стол сели, и тут вваливается… Утёк из-под стражи. В бега, понимаешь, дурашка нацелился. Ну не в ментовку же его назад сдавать. Весь посёлок знает, что по навету взяли. Тётка моя, на что злыдня быват, и та сразу: припрячь до времени. Нас сюда, стал быть, снарядила. А сама бёгом на почту – тебе в набат бить. А ты, вишь как, уж сам поспел.…
Пёрышкин наконец разглядел недоброе выражение глаз Бероева. Проморгался. Заново зыркнул на меня. Пожух.
– Я подумал: раз вы вдвоем, так можно… – пролепетал он. Поднялся, нашарил треух. – Так мы тогда на заимку? Ништяк. Доберёмся на снегоходе. Не впервой… Всё путём. Прощайте!
Он попятился к выходу.
Дверь заново распахнулась. В стареньком армяке с торчащей из рукавов ватой ввалился рослый румяный молодец лет тридцати, дурашливо отбил поклон:
– Будьте здравы, хозяева!
Пёрышкин подскочил и принялся ладонями выталкивать наружу:
– Пошли, Егорша! Пошли! Не ко времени!
Через его голову тот ошеломлённо уставился на Следопыта.
– Как сбежал-то? – сухо спросил Бероев.
– Бежал да сбежал!
– Ты не дуракуй! Ну? Не зашиб кого?
Богатырь оскорбился:
– Больно надо. Дежурный, слышь, в Ленкомнату на ночь дрыхнуть ушел. Получается – вдвоём с помдежем остались. А он решётку не запер. Я ему сначала кричал, чтоб воды подал. Говорит: перебьёшься. И сам за столом закемарил. А у меня в глотке сухостой. Задвижку отодвинул. Вышел к бачку. А после думаю: чего высиживаю? Всё равно уконтрапупят! Дай лучше до Иркутска доберусь и прямиком к облпрокурору сдамся. Там-то, глядишь…
– Выйдите оба, умники! – потребовал Бероев. Озираясь друг на друга, ночные визитёры выдавились наружу. Мы остались вдвоём.
– Да уж понял, – опередил я. – Тот самый Егорша Микушев?
Бероев крякнул.
– Вот что, Семён! Как совесть велит, так и поступишь. Могу шепнуть им, чтоб больше ни звука. Ты вроде не при делах. Мало ли кто зашёл? Ничего не вижу, ничего не слышу. Могут и впрямь уйти, будто не заходили. Люди бывалые, ночью не пропадут. Только выслушай меня сперва. Завтра с утра я Егоршу спроважу к Репнину в заказник. Пусть при Жорке побудет. А мы с тобой вместе рванём в Качуг, как собирались. Всё равно до пятницы день в запасе. Что по тайге мотаться, что вдоль Куленги. Потребуешь дело. Это ты ведь можешь? Увидишь, что виновен, мне кивнёшь. Лично за шкирку доставлю. Тебе ещё и слава, что преступника разыскал. Ну а нет…
– Зови!
Вернувшийся Микушев уселся напротив меня на жалобно скрипнувший табурет. Комкая в руках шапку, Пёрышкин притулился подле друга. Беспокойно постреливая в меня глазами.
– Так почему вы уверены, что в районе вас непременно уконтрапупят? – спросил я.
Микушев дождался кивка Бероева.
– Большого ума не надо! Для того и дело открыли.
– В чём обвиняетесь?
– Так аж под грабёж подвели. Разбойника Кудеяра отыскали. Говорю же, это всё от Большунова ответка! Давно команду дал, чтоб, как случай выдастся, – прищемить!
– По существу, пожалуйста!
Неделю назад на складе леспромхоза жителям посёлка выдавали дрова – по разнарядке. Среди прочих дрова полагались и жене Микушева. Пойти за квитанцией на вывоз поленилась. А на другой день уже началась выдача. Не получишь сразу, можешь и вовсе с ползимы прождать. Микушев как раз был на санях. Подъехал получить за жену. Кладовщик хоть побурчал, но согласился выдать. У него все фамилии так и так в ведомости переписаны. Погрузили. Но тут, со слов Микушева, как раз подвернулся подвыпивший Лапин с дружками. «Покажи-де квитанцию».
– А кто ты такой на складе, чтоб я тебе показывал? По какому праву распоряжаешься? Спрашиваю кладовщика: «Чего он у тебя на складе распоряжается?» Тот носом шмыгнул и – вроде в сторону. А этот прёт: «Сгружай, паскуда!»
Слово за слово. Началось махалово. Их трое амбалов. Юшку начистили, скрутили. И – в милицию. Вроде как с поличным. Тут же и дело открыли. И – задержали.
– Квитанция сохранилась?
– Так не получили ж.
– Но в ведомости-то есть! И в решении поссовета есть! – Переживавший за друга Пёрышкин аж привскочил.
Все напряжённо смотрели на меня.
Всё это и впрямь было похоже на фальсификацию. Правда, пока лишь со слов. А цену клятвам и заверениям заинтересованных лиц я знал ещё по собственным уголовным делам.
Выложил из сумки несколько чистых листов, ручку. Придвинул Микушеву.
– Пишите! Всё подробно! Первая часть – история противостояния. Когда, кого, за что задерживал. Какие меры, кем и когда приняты. Или не приняты.
Вторая часть: по фабуле уголовного дела. Особенно – какими документами и решениями подтверждено право на получение дров.
Третья: обстоятельства побега. Никакого силового сопротивления. Вышел беспрепятственно через неза