– Ты что за лапшу мне на уши навешал, гадёныш?! – едва слышно просипела Цыпко. – Это называется в техцентр за цепями послали?!
Она принялась шарить вокруг. Нащупала ногой швабру, схватила, подскочила к оробевшему Глазычеву. И – гроза разразилась. Не примеряясь – справа-слева – принялась хлестать доставленного, выцеливая по голове.
Высоченный Глазычев вскочил и защищался, выставив руку:
– Валечка, прости… Не мог я отказать! Сама знаешь!
– Кто на карачках ползал, что в последний раз! Всё лебезишь, угождаешь? – Обозлённая, что не может достать до головы, Цыпко впала в буйство и принялась тыкать острым концом швабры в пах. – Говнюк! Шестёрка директорская!
Залесьев с трудом втиснулся меж ними.
Но и тогда Цыпко продолжала наскакивать, так что пару раз деревяшкой перепало начальнику отдела. Лишь когда Залесьев ойкнул от боли, она чуть остыла.
– Долебезился, вонючка, до тюрьмы. Думаешь, опять прикрою?! На, выкуси! – Мужским жестом она хлестнула ладонью одной руки по сгибу другой. – По мне, всю бы вашу ораву во главе с Большуновым в одну помойку выкинуть, воздух бы в районе чище стал. Вот уж воистину паучило! Всех под себя подмял!.. Ты знаешь, кто это?! – ткнула она в мою сторону.
– Знаю! – подавленно признал сожитель.
– Вот потому и сядешь прямо сегодня, гондон! А я буду приводить малóго на свидание с папашей непутёвым и плясать от радости, что избавилась! Опаньки!
К общей оторопи, следователь Цыпко пустилась в перепляс. Каблук подломился. Едва не упав, плюхнулась на прежнее место.
– Господи! Да что ж это за день такой невдалый!
Она всё-таки разрыдалась.
Глазычев поднялся, подошёл к сожительнице, с опаской огладил по плечу:
– Валюш! Ну, будет! Ну и посадят. Чего за русский мужик без тюрьмы? И ты отдохнёшь.
– Вот и видать, что дурень! – без прежней злобы отругнулась Валентина.
Мы с Бероевым переглянулись.
– Присядьте-ка рядком, благоверные, – и поговорим ладком! – Я показал Глазычеву на стул подле сожительницы. – И слушайте меня, оба два. Вариантов как раз ровно два. Оба для вас плохие. Но один хуже другого. Первый: я увожу Глазычева в Иркутск. Дело возбудит УВД, тут же арестует. Показательный судебный процесс с освещением в прессе. Полагаю, года три реальной отсидки.
Второй. Уголовное дело остаётся в районе. Очевидно, избирается подписка о невыезде. Вполне возможно, райсуд учтёт ходатайства, положительные характеристики, полное признание, раскаяние и ограничится условным наказанием.
Сожители обнадёженно переглянулись.
– И – что для этого надо? – выдавила Валентина.
– А как раз полное раскаяние. Качугский район давно превратился в браконьерский рассадник. УВД и управлению охоты нужна детальная информация об организации групповых браконьерств в вашей зоне. Вы как постоянный участник её знаете.
Глазычев помертвел.
– Да вы хоть представляете, кто в таких охотах участвовал?!
Я ждал. Вновь взвилась Цыпко:
– А что с ним будет, если он их сдаст, тоже представляете?! Вы-то – приехал – уехал!..
– Зато знаю, что будет, если не сдаст. В следующий раз Качуг увидит после колонии.
Цыпко, закусив губу, ломала ногти о собственную ладонь. Глазычев, будто росой, покрылся испариной. Затаился перепуганный Залесьев.
– А нельзя чуть иначе? – деликатно включился Бероев. – Информация передаётся мне. Я её обрабатываю, собираю доказательства, свидетельства. Без огласки. А уж когда будет готово для суда…
– Слушайте! – вскричал Глазычев. – Давайте я их лучше вам живьём сдам! Возьмёте с поличным – так они сами друг друга позакладывают.
Я ещё переваривал услышанное, а «быстрый разумом» Бероев уже выложил на стол карту:
– Где?
– Марусинский заповедник. Вот здесь. – Глазычев ткнул точку на карте. – Загонная охота. Сам Большунов со своими. Потом… – Он нерешительно скосился на жену. Та кивнула.
– Голубович, замминистра, само собой. Под него и затевается. И будто ещё кто-то из областных шишкарей должен подъехать. После охоты едут в гостевой домик… Знаете, возле Замотьева? – Бероев подтверждающе кивнул. – Будут какой-то новый контракт с финнами обсуждать. Мне потому и сына сбагрили, чтоб не мешался.
– Стало быть, правильно мы рассчитали! – не сдержал торжества Бероев. – Даже по месту один к одному сошлось. Когда пойдут?
– Почему пойдут? Ещё затемно должны были уйти.
– Что ты врёшь?! В пятницу! Завтра! – поправил Бероев – с опаской.
– Да нет же. – Глазычев растерялся. – Правда, действительно думали на пятницу. Но, оказалось, Голубович должен обязательно улетать в субботу. У них в воскресенье что-то в Совмине… Мне Лапа потому и трактор отдал, что они на лошадях по Лене пошли.
Бероев распрямился – рывком, будто выкидной нож.
– Там же Репнин с группой! – выдохнул он. – Да ещё Микушева как на грех к ним послал… Вы в леспромхоз о побеге сообщили? – обратился он к Залесьеву.
Тот кивнул:
– А как же! Первым делом. Лично – Прох… Директору…Чтоб во все отделения… Думаете, могут не подчиниться?
– А когда они подчинялись-то?! – Бероев бросился к выходу.
– Я с тобой! Дождись в машине! – успел крикнуть я.
Все оставшиеся, повскакав, смотрели на представителя МВД. Времени на инструктаж не было. Ткнул в сторону Цыпко.
– Вам! Немедленно – готовить все постановления, о которых договорились. Из отдела не уходить. Если доставим браконьеров, работы на всю ночь хватит!
– А я, товарищ подполковник! – опередил меня Залесьев. – Беру пару милиционеров; заскочу в райбольницу, прихватим – мало ли что – врача – и следом! Дежурной части поручу обзвонить по отмене розыска.
– Да!.. – Я судорожно соображал, что упущено. – Рацию мне пулей. Чтоб связь между машинами была!
– Не работает запасная! – повинился Залесьев. – И так-то слабосильные. Мы уж и в ремонт…
Я сорвал со стула дублёнку. В дверях спохватился:
– Вот что! Прежде чем уезжать, дозвонитесь Шебардину! Доложите обстановку. Особо – для сведения: предполагаемых вожаков группы – поимённо! А уж после этого…
– Пулей за вами рванём, товарищ подполковник! – расслышал я, уже выскакивая.
Честно сказать, в эту минуту мне было хорошо: будто вернулся во времена оперативной юности.
ГАЗ-66 парил у крыльца.
– Копаешься! – прикрикнул Бероев.
Когда мы летели по байкальскому льду – то было ралли. Теперь довелось поучаствовать в гонке по пересечённой местности.
Бероев рвался по таёжным дорогам и тропам, перемалывая сучья и ветки. Из-под колёс летели разметённые сугробы вперемежку с камнями. На ямах, пригорках он не притормаживал. Наоборот, добавлял скорость и перелетал.
На особо крупном бугре нас подбросило, после чего тяжеленный ГАЗон всеми колёсами бухнулся о слежалый наст, рискуя выскочить из собственного шасси.
– Не подведи, Савраска! – Бероев огладил приборную доску, будто лошадиную гриву потрепал.
Я ощупал клацнувшую челюсть:
– А если подведёт?
– Пёхом побегу!
На лице Бероева играли желваки.
– Стратег хренов! – выдохнул он с ненавистью. – Маршал Победы выискался! Рассчитал он! Обозначил! Карту прилюдно подписал!.. Шнурки тебе гладить! В футбол у помоечки тряпичным мячиком постукивать! Гонору поднабрал. А вот ума, похоже, поубавилось. Не прощу, если что!
– Будет тебе, Олег Павлович! – попробовал успокоить его я. – Как можно угадать, что всё сдвинут, потому что в воскресенье совещание в Совмине? Да и потом – окстись: не станет же директор крупнейшего предприятия, и тем более министерский чин, пулять при задержании? Им проще на мировую пойти. А после через свои каналы всё уладить.
– Им-то проще, – процедил сквозь зубы Бероев. – Знаешь, кто такой Лапа?
– Сам говорил: судимый, бывший егерь.
– Ни хрена ты не знаешь! Это!.. Безразмерная натура! – Бероев развёл руки. – Гуляйполе! Вот тут у него зло, а в этом кармане добро. Сам не знает, когда в какой карман руку сунет! Такие на войне – или в штрафбат, или – Героя! А тут Микушев – такой же неуступчивый. Только – законник. А главное, получилось, что Микушев у Лапы сожительницу увёл. Вот тут меж ними намертво зацепилось! Была даже информация, что Лапа на пару с Жеребьевым на Егоршу в тайге засаду устраивали. И такой случай – в розыске, с оружием… Пальнёт не задумываясь.
– Это важная информация, – согласился я. – Но – не сейчас. Без команды Большунова…
– Эх, Сеня, ты, Сеня! Сразу видно, что не охотник. Начальство на номера поставят. И с нашей группой, если что, сперва столкнутся загонщики… А кто их ведёт?.. То-то!
Он вновь налёг на руль. Дорога меж тем выровнялась. Тряска прекратилась. Я скосился. Мой спутник, вцепившись в руль, стриг глазами трассу. («Да, таёжные ребята друг друга стóят. Репнин. Микушев. Большунов. Лапин. Бероев. Все несхожие, и каждый – вещь в себе. Безразмерный край. Безразмерные души»). В тёплой кабине я сомлел и незаметно задремал.
Проснулся оттого, что хлопнула дверца машины. Мы стояли у двухэтажного здания с освещёнными окнами на первом этаже. Вернулся Бероев.
– Мы в заповеднике, возле администрации, – коротко объяснился он. – Утром Репнин с группой пошли отсюда в егерский обход. По времени – если наткнулись на браконьеров, то уж несколько часов прошло. В этом случае нет другого пути, как доставить задержанных в администрацию. А если не встретили, тоже по времени должны были вернуться. Но вот какая штуковина – никого нет.
Голос его был полон тревоги.
– Ещё звонили из Качугской милиции. Опергруппа едет следом за нами. Заодно санитарную машину прихватили. И – кажется, твой дружок Шебардин грозился подъехать. Должно быть, ты ему покоя не даёшь. Не знаю, правда, когда он планирует добраться. От Иркутска пылить да пылить… Чтоб Жора Репнин вовремя не вернулся! – перебил он сам себя. – Да не бывало такого! Слушай! Давай попробуем навстречу! Тут две основные дороги. Через кряж и понизу. Едем по нижней. Если что, я передал, чтоб милиция для страховки по кряжу пошла! Авось не разминёмся!