Мы тронулись по территории заповедника. Только-только начало смеркаться. Я удивленно глянул на часы. Столько событий наслоилось! А меж тем – давно ли, кажется, выехали из зимовья.
Включили подфарники. Боясь проглядеть, Бероев то ли ехал, то ли крался. То и дело останавливался, вылезал, слушал.
Дорога в этом месте шла серпантином: витками и вверх-вниз. Справа от нас, то задираясь, то приспускаясь, тянулся заснеженный горный кряж.
Перед очередным спуском Бероев остановился. Мы оказались среди диковинных лиственниц с перекрученными стволами и корнями, вздыбившимися из земли в человеческий рост.
Я невольно засмотрелся на сказочное лукоморье.
– Гордость заповедника, – вскользь пояснил Бероев. – Ветра здесь гуляют безудержно, а почва песчаная. Вот и вьют из стволов канаты. Похожие разве что на Скальных пирамидах найдёшь.
Спустя время, при очередной остановке, я подался вперёд: почудились впереди какие-то шумы.
– И я услышал! – подтвердил Бероев. – «Тозовку» на всякий случай держи наготове!
Мы подошли к ельнику. Выглянули. Далеко внизу навстречу нам, но по параллельной, отгороженной хребтом дороге тащились полные людей сани, запряжённые двумя лошадьми. А метрах в пяти следом на коне, склонившись к холке, покачивался всадник. Казалось, он дремлет. Загадочная процессия как раз начала подниматься на кряж. Ещё минута, и они исчезнут из вида.
Бероев, у которого всё всегда было под рукой, подкрутил бинокль.
– Микушев! – выдохнул он. – А где же Репнин?!
Перевёл бинокль на сани.
– Большунов! С ним… Этого не знаю, – забормотал он. – Должно быть, как раз Голубович. За кучера – Петя-бурят. Лапин, Жеребьев. Да ещё и Гущин. Вся главная опричнина! Что-то затевают.
Я отобрал бинокль. В санях и впрямь царило оживление. Переговаривались, ожесточённо размахивали руками, оборотясь к всаднику. А тот, безучастный к происходящему, просто лёг на холку и, казалось, вот-вот сползёт с коня, круп которого был обвешан оружием. Теперь и я при приближении разглядел Микушева. В правой руке он зажал ремень карабина. Вокруг левой была обмотана вожжа, тянувшаяся от саней.
– Не ранен ли? – усомнился я.
Бероев подтверждающе кивнул:
– Он их конвоирует. Видишь, конь оружием обвешан?
– Да он едва в седле держится! – Я всполошился. – А если на вершине свалится? Там же, погляди, откос метров с десять и валуны внизу.
– Этого и ждут. Сам не упадёт, так помогут.
– Так чего время теряем?! Рвём в объезд на верхнюю дорогу!
Я бросился к машине.
– Опоздаем! Они будут наверху раньше, – удержал меня Бероев. Он закинул за спину карабин, подбежал к подножию кряжа. Примерился и принялся карабкаться по крутому уступу. Я вгорячах кинулся следом. Через два-три метра, оступившись и ободрав пальцы, сполз вниз. Забегал, едва не плача от бессилия.
Галаджев оглянулся.
– В обход давай, по распадку! – крикнул он.
Я побежал. У поворота оглянулся. Пятидесятилетний мужик с карабином за спиной, цепляясь за чахлый кустарник в расщелинах, упрямо карабкался по крутому, каменистому склону. Сорвись – и хорошо, если отделаешься переломанными костями.
Обегать пришлось долго. Когда, описав круг, я выскочил на горную дорогу с другой стороны кряжа, Бероев как раз вскарабкался на вершину. Сняв карабин, выстрелил в воздух. Держа оружие наперевес, принялся спускаться навстречу процессии.
– Оставаться на местах! Милиция и опергруппа охотуправления! – расслышал я.
С трудом отдышавшись, припустил следом.
Догнал я своего спутника как раз у саней.
Испуганный возница-бурят. Пятеро со смятенными лицами. Среди них насупленный, бурый от прилива крови Большунов. Рядом – холёный мужчина с подрагивающим округлым лицом бессмысленно тёр в побелевших пальцах золочёные очочки. Трое других сбились волками в загоне.
– Сзади милицейская опергруппа! – предупредил я на всякий случай и поспешил за Бероевым к Микушеву.
Егорша, обмякший, лежал на холке. Карабин волочился по снегу. Рукав армяка набух кровью. Бероев осторожно потрогал всадника.
– Не сметь! На место! – Микушев встрепенулся, потянулся к карабину. Узнал Бероева. Губы его задрожали:
– Палыч! Они Жорку убили! Я их добыл, Палыч!
Он начал сползать с лошади. Я подхватил. Усадил.
Следом за Бероевым подбежал к саням. Браконьеры угрюмо раздвинулись. Перед нами, прикрытое соломой, лежало окоченевшее тело Репнина, – пуля, вошедшая в спину, убила старого охотинспектора наповал.
Сверху донёсся вой милицейской сирены.
Микушева перенесли в санитарную машину. Через десяток минут вылез врач.
– Всё с вашим коллегой в порядке, – успокоил он Бероева. – Даже кость не задета. Если б сразу перевязали, вообще б огурец. А так… Крови много потерял. Отвезём в больницу на день-другой. А после недельку на бульончике.
Реконструкция событий в Магданском заказнике – по материалам уголовного дела
Два тёзки – начальник отдела областного управления охотничьего хозяйства Георгий Репнин и охотинспектор Егор Микушев – вышли в егерский обход поутру. Хоть и не слишком рано. Торопиться было некуда.
Задача виделась хорошо знакомой. По оперативным данным Бероева, назавтра на территории заповедника ожидался массовый браконьерский рейд, и предстояло внимательно осмотреть местность. Угадать урочище, которое выберут браконьеры. Прикинуть места засад, направления отходов.
Принимая во внимание многочисленность браконьеров, к вечеру предполагалось сколотить внушительную группу.
А пока – пушистый снежок, смягчивший мороз. Даже ветер утих. Охотинспекторы шли беззаботно, будто прогуливались.
По левую руку открылась тополиная рощица из рослых красавцев.
Микушев восхищённо присвистнул.
– Неужто до сих пор не видел? – удивился Репнин. – Это ты ещё на Соболиных озёрах не бывал. Там есть хребет Хабар– Дабан. Вот на нём тополя – не тополя. Тополища! Могучие, высоченные, будто секвойи. Ничего, побываешь! Какие твои годы.
Из-за деревьев выглянуло солнце.
– Опять! – Репнин прикрыл лицо рукавицей. – Не могу на свет глядеть. Какая-то инфекция в глазах. И – на тебе – каждый раз солнечные очки забываю.
Он проморгался. Шутливо подтолкнул плечом спутника.
– Будет самоедствовать, тёзка. Гляди, какой день!
– Без тебя знаю какой! Второй день побега, – огрызнулся Микушев. – Надо было мне сразу в Иркутск под арест когти рвать!
– Арест от тебя и так не уйдёт.
Микушев горько усмехнулся. Репнин нахмурился.
– Тебе Палыч велел в заповедник идти? Вот и пришёл. Палыч зря ничего не делает. Мента московского в тайгу не просто так затащил. Может, они там, в раймилиции, твоё дело заново с головы на ноги перевернут. А нет, так до Иркутска тебя всегда доставим. И там, даже если в тюрьму, один не останешься! Будем хлопотать. Своих не бросаем!
– Да всё равно обидно! Ни за что ни про что в каталажку. – Микушев заново вскипел. – Ведь у всех на глазах. И хоть бы одна зараза в защиту вступилась. Даже кладовщик. Сам же показал, где брать. И – вдруг на попятный… Потому что холуи кругом!
– Вот это и есть твоя главная беда, что все у тебя без разбору заразы да холуи! Это надо ухитриться – целый район против себя настроил!
– И ты туда же! Ты у меня хоть один акт, любое постановление незаконное видел? Оговор чтоб с моей стороны. Вот хоть одно!
– Да при чём тут? – с досадой оборвал Репнин. – Гибкости в тебе нет!
– Гибкости?! – Микушев зловеще захохотал. – Я тебе что, Лапа какой? Вот у того егерская гибкость была. На каждое нарушение своя такса. За это пятерик отстегни, за это десяточку! Всё по ранжиру! Так хотите?!
– Не блажи, не на паперти! – осёк Репнин с жёсткостью, которая изредка проступала в этом добродушном человеке.
Микушев опасливо скосился.
– Люди – не оловянные солдатики, а ты сам не каменная свая. Возьми хоть эвенков или бурят. Эти с ружья семью зимой кормят.
– Так что ж теперь?!
– Гибче, говорю! Ведь объективно им самим большуновская орда поперёк горла. Так он на пару километров зашёл в тайгу, косулю взял. А когда кругом зверя побили, распугали, десятками километров махай – не найдёшь. Вот и привлекай их на свою сторону. Где-то с лицензией помочь, где-то ещё чем. Вдумайся, дура, почему за того же Бероева всё таёжное Прибайкалье стоит, а за тебя никто не вступился. Учишь тебя, учишь!
– Ладно! В тюрьме доучат, – буркнул Микушев.
Оба замерли. С боковой тропы в распадок тянулись подзаметённые следы саней и лошадиных копыт.
– Сани гружёные, трое верхами, – с ходу определил Репнин.
– Четверо. – Мякишев показал ещё на один след, чуть в стороне. И на пустую чекушку – рядом.
Переглянулись озабоченно. Стало ясно: браконьеры, которых ждали назавтра, уже в заповеднике. И было их где-то с десяток.
Микушев напружинился – в ожидании команды.
Обоим приходилось сталкиваться с вооружёнными пьяными группами, для которых «закон – тайга». Не раз в таких случаях браконьеры шли на таран, сметая хилый егерский заслон. А тут – двое пеших против пьяной оравы.
– Упустим – следующего случая, может, год ждать придётся, – напомнил Микушев.
– Ещё чего – упускать! – Репнину даже мысль такая в голову не приходила. Думал он совсем о другом. – Вот что, Егорша! Дуй в администрацию. Про твой побег весь район знает, так что высовываться тебе нельзя. Найдёшь людей – вернёшься. А я пока послежу.
– Как же! Уйду я – держи карман, – схамил Микушев. – Пока туда-обратно… Да и кто сегодня в администрации? Девок с бухгалтерии поднимать?
Из распадка раздался выстрел. Другой. Донеслись зычные крики загонщиков.
– В лощине! На «номера» гонят! – определил Репнин. Стянул карабин. Шагнул на тропинку.