Олег пришёл в восторг. Вместе с Танечкой и Игорем, сбросив вибрамы, носились они босиком по тёплому песку. Забегали на барханы, подпрыгивали и смотрели, как потревоженный песок ручейками стекает вниз. Подпрыгнешь вдвоём – потекла речка. От чистого воздуха и распирающей радости у Олега закружило голову. Спохватившись, достал фотоаппарат. Принялся фотографировать. Благо над урочищем как по заказу ушли облака и встало солнце. Танечка и Игорь позировали. А вот Челягин позировать отказался. Он отчего-то был не в настроении.
Двинулись дальше – уже в накомарниках. Едва вышли к реке, погода, позволившая напоследок поблаженствовать среди песков, вновь преобразилась в кодарскую реальность с дождём и маревом в воздухе, лужами и жижей под ногами и гнусом – повсюду. Да ещё дорога сузилась до размеров тропы и вползла, петляя, в болота. Тем не менее шли бодрые, переговариваясь и пересмеиваясь.
Благодаря Эдику место для стойбища нашли удачное. Палатки поставили возле водопада, в тени высоченных лиственниц, прямо на гибких стеблях свиного багульника.
Пока искусница Танечка стряпала ужин, Эдик принялся мастерить балаган от ветра. Олег как мог помогал. Он вообще старался держаться к Челягину и Никитину поближе: перенимать, схватывать.
Приятно уставшие, искусанные, сбились у костра. Набросились на баранью тушёнку с картошкой, с индийским чаем. От удовольствия почавкивали.
Танечке этого было мало. Требовалась похвала.
– Ну как, походнички, угодила? – между прочим поинтересовалась она.
– Объедаловка. – Игорь Тимашев облизнулся. Остальные, не в силах оторваться от котелков, закивали подтверждающе. Разве что Никитин не ел, озирался недоумённо.
– Что такое? – заметила Танечка.
Эдик многозначительно поболтал пустой кружкой.
– Так первый день. Пути не будет, – намекнул он.
– Будет! – отбрил Челягин. – Как раз без спирта точно будет!
Эдик огорчился:
– Мне-то что? Хотите Мабуку против себя разозлить, дело ваше.
– Кто это – Мабука? – заинтересовался Игорь.
– Местный дух. За погоду отвечает. В первый день ему обязательно наливают. Это уж как закон – положено. Вроде как подмазали.
– Ну, раз положено! – Танечка отошла, вернулась с бутылкой спирта. Плеснула на донышко помятой кружки.
– Не-не! – запротестовал Эдик. – Решит, что жлобьё, и не будет помогать.
Он перехватил бутылку, щедро налил.
Танечка торжественно подняла кружку над костром:
– Прими, Мабука! И пошли нам побольше солнца!
Она принялась наклонять кружку. Эдик едва успел выхватить.
– Что ты? Что ты? – запричитал он испуганно. – Разве с духами так можно? Только – таинство через шаманство.
– Ты ещё и шаман?! – Тимашев хихикнул.
– Шаман не шаман. А кой-какие заговоры знаю, – не задержался с ответом бойкий Эдик. С кружкой в руках двинулся к кустам. – Тут главное – что таинство.
Вернулся Эдик минут через пятнадцать, пьяненький. Челягин нахмурился. Смешливый Игорь захохотал.
– Чего гогочете? – Эдик обиделся. – Мабука дар принял. Велел спасибо сказать.
Танечка молча ткнула пальцем в небо, всё так же сеющее дождём.
– Так не сразу же! – нашёлся Эдик. – После зачтёт.
– Товарищ завхоз! – распорядился Челягин. – Больше без моего разрешения Мабуке не наливать!
Теперь уж хохотали все. Даже опростоволосившаяся Танечка.
Спали чудно, – под шум водопада, одурманенные ароматом багульника.
Наутро – удивительное дело – ливень прекратился. Взошла радуга. И сквозь рассеявшиеся туманы наконец-то проступили силуэты гор.
– Матерь Божья! – изумился Тимашев. – Кодар-то и впрямь существует!
Эдик глядел вокруг орлом – Мабука не подвёл.
– Тронулись, шутники! – скомандовал Челягин. – Впереди две недели пути.
– Всего-то-навсего? Начать да кончить, – не удержался весельчак Тимашев.
Благостную картинку вскоре смыло. Сизые тучи вновь затянули небо, туман наполз на горы и затушевал их, будто и не было. Хлынул дождь. Всё разом отсырело: тропа, кусты вокруг, едва подсушенная обувь. И дорога, которая то ползёт по болотам, то петляет меж высохших лиственниц, то ныряет в реку. А когда вы переправились следом, вовсе пропадает.
Приходится брести, выискивая её заново. А видимость уже нулевая: серое небо сливается с серой жижей под ногами. Бесконечные болота и броды будто специально запутывают след. И уж не понять в мареве, где река, где горы. И члены экспедиции уже не пытаются сориентироваться, а просто тупо бредут, стараясь не потерять из виду впередиидущего. Передоверившись руководителю экспедиции и проводнику.
Челягин и Никитин в непрерывном поиске. То и дело обсуждают и уточняют маршрут. На распутье, среди болот, в ответвлениях реки, в лиственничной гуще Эдик уходит в разведку, а Челягин объявляет короткий привал. Разведчик возвращается, и трогаются дальше.
Краткие привалы, впрочем, не выручали – к концу второго дня все чувствовали себя измотанными. Сырость и окаянный гнус, проникающий даже под рубаху, вытянули души.
Последние шаги по болоту дались особенно тяжело: казалось, низенькие кусты намеренно цепляют за щиколотки, отяжелевшие от воды вибрамы висят кандалами. «Ночлег!» – молили взгляды.
Ночевать пришлось среди мёртвого леса. Деревьев вроде много. Значит, лес. Но лес живёт своей жизнью, а тут будто на древесное кладбище попали. Ни птичьего гомона, ни звериных выкриков. Лишь торжествующее лягушачье кваканье из болот. Радуются, что окружили. Лиственницы низкорослые, только что не стелются по земле. Как объяснил Челягин, молодые побеги поначалу бурно растут, наливаясь соком. Торопятся к солнцу. И вдруг корни упираются в мерзлоту. И на этом всё – деревья засыхают и так и стоят замороженные. То ли едва живые, то ли умершие. Жуть!
Под непрекращающимся дождём поставили палатки. Попробовали собраться у костра. Но толком не поговорили – всех сморило. Наскоро перекусив, забрались в спальники. И хоть всю ночь потоки дождя лупцевали по брезенту, никто не проснулся.
К утру выбираться из уютного спальника не хотелось категорически – лежал бы и блаженствовал под шум дождя. Но уж трубит побудку неумолимый руководитель: стихия не унимается, реки с каждым часом наливаются, броды набухают. Как бы не застрять!
В последующие дни изматывались так, что к ночи было вовсе не до посиделок. Валились вповалку. Единственно многожильный проводник держался как ни в чём не бывало. Олег старался от него не отставать. При всякой возможности бросался помогать. Так что Эдик, поначалу пацана шпынявший, проникся уважением и – уже без снисходительности – обучал таёжным премудростям: ставить балаганы, разжигать костёр под ливнем, отличать брод на «подумать» от брода на «выстоять», ориентироваться среди болот и зарослей лиственницы, различать по звуку водопадов предстоящую перемену погоды. От него Олег узнал, в чём преимущество поняги, с которой ходили в тайгу эвенки, перед туристским рюкзаком.
Когда консервы осточертели, Эдик вызвался добыть живность. Олег навязался в помощь. Взяли по «тозовке». Следопыт Эдик быстро выследил козла. Пока прицеливался, козёл, почуяв неладное, ломанулся в чащу. Эдик промазал. Тут же прозвучал ещё один выстрел – успел выстрелить Олег.
– Чего попусту палить сквозь кусты. Только патроны изводишь, – пробурчал раздосадованный Эдик. И насторожился: звуков бегущего по сушняку животного слышно не было.
Прошли по следу. Убитый козёл лежал в кустах, среди сухостоя.
– Эва как угодил! Прямо в яблочко. – Эдик озадаченно поскрёб затылок. – А не прост ты, вижу, пацан! Да не пацан – парень. Завтра в короткую разведку пущу.
Олег расцвёл. С тех пор, с благословения Челягина, стал ходить в самостоятельную разведку. Для него путешествие было приключением. Новые навыки, что перенимал он ежедневно у Челягина и Эдика, новые умения, что осваивал на маршруте, подавляли физическую усталость. К вечеру она, конечно, накапливалась. Но утром вновь вскакивал – в ожидании свежих впечатлений. Доверие руководителя экспедиции вдохновляло Олега особенно.
Челягина хватало на всё. И уточнять с Эдиком маршрут, и приглядывать за оленьим обозом. В ватнике, в болотных сапогах и неизменной круглой фетровой шляпе, обросший щетиной, вечным двигателем мотался он от головы отряда к хвосту. При этом сохранял бодрость, которую старался передать остальным.
Единственный человек, вызывавший раздражение руководителя экспедиции, был Тимашев. Игорю приходилось труднее всех. Он, правда, старался бодриться. Но когда к концу дня принимался спотыкаться, Челягин, чтоб не тормозить движение, в приказном порядке усаживал его на оленя. Игорь вздыхал расстроенно. Но не спорил. Понимал, что экспедиции он в обузу.
А вот Танечка, искусанная, распухшая от гнуса, держалась. Её всем миром пытались усадить на упряжку. Но упрямая девчонка хмурилась и мотала головой. Больше того, пыталась поддержать Тимашева.
Игорь всё больше слабел.
Заметив это, Танечка потихоньку пропускала его вперёд и шла вплотную, будто подпирая. Что-то нашёптывала, отчего на исхудалом лице Игоря появлялась слабая улыбка.
Всевидящий Челягин замечал, хмурился.
– Может, вас верёвкой связать? – не сдержавшись, съязвил он. – Отстанете, так вместе.
– О чём ты, Леша? – устало возразила Танечка. – Сам видишь, какой из него походник. Еле ноги волочит, доходяга. Стараюсь чем могу подбодрить.
– Вижу. Он на тебя, будто на кресло, наваливается. Хочешь и впрямь помочь, тащи за собой. А не наоборот. Тормозить поезд из-за худосочности одного невдалого – роскошь непозволительная.
Избегая дальнейших препирательств, Челягин поспешил вернуться во главу отряда. Танечка внимательно посмотрела вслед.
Всё, что имеет начало, имеет и конец. На пятнадцатый день, обессиленные, добрались-таки до Кодара. На радостях постреляли из ружей.
Отоспавшись, разбили два лагеря.
Внизу, вблизи кедрового стланика, оставили олений обоз.
Верхний лагерь разбили из двух палаток. В большой, штабной, разместилась администрация: Челягин с Танечкой. Палатку поменьше заняли Бероев, Тимашев и Эдик Никитин.