Игорь, к которому после отдыха вернулось желание шутить, присвоил обоим стойбищам имена. Нижнее окрестил «подножкой», верхнее – «ледышкой». Названия прижились.
Наутро собрались в штабной палатке.
Руководитель экспедиции распределил обязанности. Завхоз Терентьева отвечает за оборудование, амуницию и, конечно, питание. Она же осуществляет связь между верхним и нижним лагерями.
Бероев и Никитин обыскивают склоны в поисках колоний сурков-черношапочников. После чего Челягин и Бероев приступают к съёмкам. Бероев как помощник оператора ответственен за исправность кино– и фотоаппаратуры.
Тимашев, естественно, работает во льдах по своему графику.
Когда расходились, Челягин придержал Никитина.
– Знаю, знаю, – опередил тот. – Разведывать колонии сурков-черношапочников. Ну и попутно добывать мясо к обеду.
– Нет… То есть да, и это тоже. Но главное… – Челягин сощурился. – Помнится, ты хлестался, будто можешь разведать тропу через перевал. В самом деле сможешь?
– В Мраморное ущелье?! Так на кой оно теперь? Прошли окольным путем, работа вся на Кодаре, – поразился Эдик, как раньше Олег.
– Сможешь – или только языком мести силён? – поднажал Челягин.
– Так как два пальца… – недоумённо подтвердил Никитин.
– Вот и ищи! Найдёшь, по возвращении напишу ходатайство во все инстанции о досрочном снятии судимости.
Оборвав разговор, Челягин ушёл в палатку.
– И на хрена оно ему! – Эдик озадаченно почесал затылок.
Начались рабочие будни.
Игорь Тимашев вскакивал спозаранок и устремлялся на ледники. Возвращался последним, затемно. Бросался к дневнику – записать данные суточных наблюдений. «Любопытно. Но ведь любопытно же! – бормотал он невнятно. – А завтра попробуем пыльцевой анализ и зондирование».
Глаза его горели предвкушением. Будто не его в походе валила с ног усталость.
– Ты вообще чего там со льдом колдуешь? Ледники-то по ошибке не растопишь? – спрашивал ехидный Эдик, подмигивая Олегу. – И вообще, что это за лженаука такая – гляциология?
– Наука самая что ни на есть современная. Я, к примеру, хочу определить реологические характеристики льда на Кодаре. – Простодушный Игорь пускался в объяснения. – Как бы попроще? У различных видов льда в горных породах есть свои петрографические особенности.
Эдик, не выдержав, принимался гоготать. Особенно веселили его мудрёные словечки вроде «реологические», «петографические».
– Эва как кроешь! – комментировал он, подняв вверх большой палец. – Если б ты в аэропортовском буфете выступил с этой темой, то вместо по рылу наверняка бы заработал лишний стакан.
Попавший впросак Игорь добродушно отмахивался:
– Да что с вас взять, темнота!
Он счастливо потягивался и укладывался спать.
Поесть зачастую забывал. Так что завхоз Танечка сама ни свет ни заря разжигала конфорку, чтоб успеть впихнуть в него пару бутербродов с кружкой горячего чая. А вечером стерегла заначенную порцию, на которую покушался вечно голодный Эдик.
Колонию сурков-черношапочников Никитин разыскал быстро – в боковых распадах на реке Ледниковой. Так что уже на второй день Челягин и Бероев приступили к съёмкам. Работал Челягин увлечённо, под стать Тимашеву. Всё время подновлял сюжеты, придумывал новые ходы, менял ракурсы. В работе был жёсток, нетерпелив, в запале мог и прикрикнуть. Олег не обижался. Напротив, старался держаться поближе, чтоб не упустить ни одной мелочи. Понимал, что посчастливилось проходить науку кинодокументалистики у большого мастера. Схватывал эту науку он, похоже, быстро, потому что поводов для неудовольствия у Челягина с каждым разом становилось меньше.
Время от времени, когда у Тимашева накапливался материал для съёмок, Челягин с камерой поднимался с ним на ледник.
Освободившийся Бероев брал «тозовку» и спешил присоединиться к Никитину. С биноклями, укрывшись за валунами, высматривали добычу. Охотились они и в ненастье, непригодное для съёмок. Без дичи, как правило, не возвращались. Так что повариха Танечка трудилась вовсю: едва не каждый день обновляла меню. Время консервов прошло. Пришло время мяса.
Но вообще Эдик предпочитал бродить по горам в одиночку. Поручение руководителя экспедиции и личная мечта слились для него воедино. Он истово разыскивал тропу предка. Челягин с нетерпением ждал результата. Какое-то время он встречал проводника вопрошающим взглядом.
И всякий раз Никитин отвечал со снисходительной хитринкой:
– Ищем! Тропа в горах – это тебе не пальцем по карте водить. Тут чутьё требуется.
– Когда, спрашиваю?!
Никитин жёстко прищурился. В интонации почудилось ему неуважение. А малейшее подозрение в неуважении выводило заносчивого парня из себя.
– А ты не понукай – не взнузданный! – огрызнулся он. – Ишь ты! Уж и сроки ему подай. Может, ещё пятилетний план подпишешь? Командовать в штабах вы все мастера. А вот в реальном деле настоящий знаток нужен. Короче, отвечаю: как только, так сразу.
Какое-то время Челягин спускал высокомерный тон. Но потихоньку вечная ухмылка превосходства – при отсутствии результата – начала выводить его из себя. Наконец, видно, разуверившись, бросил жёстко:
– Трепач ты! Хвастун дешёвый.
У самолюбивого Никитина заходили желваки. С трудом сдержался. После этого он прихватил свою понягу и ушёл в тайгу.
Спустя двое суток обеспокоенные Танечка и Бероев напомнили Челягину, что проводник до сих пор не вернулся в лагерь.
Челягин, который на другое утро сам уходил на ледник с Тимашевым, безразлично отмахнулся:
– Стыдно показаться. Вот и отлёживается где-нибудь, трепло. А скорее сбежал из-под надзора!.. Впрочем, есть желание, так пошукай, – обратился он к Бероеву. – Может, и впрямь заблудился где проводничок невдалый.
У Олега неприятно скребнуло по душе. Кажется, руководитель экспедиции уже успел забыть, как искусно провёл их Эдик через путаные броды и болота – по одному ему видимым приметам.
В походных условиях, бок о бок, в людях проявляется то, что поначалу незаметно или тщательно скрывается. Уже на Кодаре Бероев подметил в руководителе экспедиции пугающее свойство – непостоянство. Челягин быстро очаровывался новыми, необычными людьми. Всячески опекал, поддерживал. Но столь же резко менял своё отношение, если ему казалось, что его подводили. И эта переменчивость в суждениях несколько подмывала в Олеге прежнее безудержное восхищение этим человеком.
На другое утро, проводив Тимашева с Челягиным на ледник, Олег Бероев засобирался на поиски пропавшего проводника. Танечка помогала в сборах. В бегство Никитина ни один из них не верил. Скорее, случилась беда.
И тут обоим почудился неясный звук – будто где-то звенела тонкая струна. Переглянувшись, выбежали из палатки. Звук вновь возник, уже ближе. Теперь он стал походить на стон. Из-за поворота показался Эдик. Он ковылял, опираясь на сук, превращённый в самодельный костыль. Перепачканный засохшей грязью. Взмокший от напряжения. Лобастая голова опущена в землю. Глазами выискивал он надёжное место, куда можно поставить костыль. Чтобы после, оперевшись на него, перенести вес тела. Был он полностью сосредоточен на движении и на преодолении боли, что испытывал при каждом шаге.
– Эдик! – Олег и Танечка бросились к нему.
Никитин предостерегающе выставил ладонь.
– Застопорите! А то сшибёте на радостях. Я и сам нынче падать горазд. Падаю, как ванька-встанька. То есть падаю ловко. А после по полчаса поднимаюсь.
Его втащили в палатку. Танечка нежными пальчиками пробежалась по ноге.
– Перелом. И нешуточный, – уверенно констатировала она. – Где угораздило?
– Сорвался со скалы, – неохотно признался Эдик. – Вторые сутки ковыляю. Еле костёр на ночь разжёг. Отчаялся уж, что не дойду.
Он неловко повернулся. Вскрикнул. С новым, горловым стоном откинулся и, похоже, потерял сознание.
Кинулись раздевать. Попытались стянуть задубевшие брюки. Безуспешно. Танечка схватила кухонный тесак и располосовала одежду снизу. Обнажившаяся нога выглядела страшно. Перемотанная наспех стопа торчала наискось. Синюшная и распухшая едва ли не вдвое.
– Господи! Как он вообще дошёл? – Танечка показала на оскольчатую кость.
Олег с мольбой посмотрел на неё.
– Да что я могу?! Нет у нас ничего такого в аптечке! – с тоской сообщила Танечка. – Разве что обезболивающее да укол противостолбнячный сделать. – Она решилась: – Будем готовить немедленную транспортировку до ближайшего медпункта.
– Так это аж в Чаре, наверное? – Олег испугался.
– Хотя бы и в Чаре. В лагере ждать у моря погоды нельзя.
Олег почувствовал облегчение. Всегда легче, когда другой берёт на себя ответственность. Но сомнения остались.
– Но как же это… транспортировать? Если только ногу закатать в шины и посадить на оленя! Но и тогда при каждом шаге – боль. Сколько он её выдержит?
– Сколько надо! – прикрикнула Танечка. – Ты знаешь, сколько он с этим переломом прошёл? Я бы метра не смогла. А он, даже без костыля нормального, – сутки! И потом, Олежек! – Она понизила голос. – Ты на ногу глянь! Будем ждать, пока гангрена начнётся?
– Меж двух оленей люльку привяжите, – хрипло посоветовал Эдик. Сознание, оказывается, вернулось к нему. – Эвенки умеют. Правда, тогда вы сами с одним оленем останетесь.
– И Челягина как назло нет, – с тоской напомнил Олег.
– А что Челягин? – Танечка рассердилась. – На себе его до Чары потащил бы? Я сегодня за Челягина… Так и сделаем! – объявила она Эдику. – А оленей, как доставят тебя, отошлёшь обратно в лагерь.
С помощью погонщиков пострадавшего спустили в нижний лагерь, смастерили люльку, уложили.
Перед отъездом Эдик подозвал Бероева. Подманил, чтоб никто не услышал:
– Я тропу на Средний Сакукан разведал!
Олег вскинулся. Эдик, предостерегая, сжал ему руку.
– Помнишь, где мы последнего сурка стрельнули?
Бероев кивнул.
– От того места забирай по Ледовой в сторону водопадов. Ориентируйся на скальный каньон. Километра три выйдет. Там я и понягу как ориентир бросил. Внутри схема, что накидал. Тропу на ней особо пометил. Не промахнёшься. Так что пусть ваш губошлёп насчёт трепача умоется. Только… – Он заметил, что Олег глазами уже ищет Танечку – поделиться новостью. – Мой тебе наказ: сперва сам тропу разыщи и пройди по ней, чтоб наверняка. А потом уж выдай остальным. Слово?