– Ползи наверх! – прошипел Бероев. – Хочешь припозориться перед девчонкой? Чтоб она тебя на себе тащила?! Ты меня услышал или ещё раз перетянуть?!
Услышал – нет ли, но Игорь принялся карабкаться, хватаясь за кустики в расщелинах. Снизу его подталкивал Бероев. Скользя и упираясь, выползли на поляну. Олег спустился за Танечкой. Вместе подняли наверх рюкзаки.
Тимашев лежал неподвижно на влажной золотисто-зелёной траве. Мелко подрагивал, поджав к животу синюшные ноги.
– Танюша, костёр! – прохрипел Олег.
Сам поднялся наконец в полный рост. Разминая затёкшие ноги, прошёлся по лугу. Всмотрелся в бурлящий внизу поток. И – запунцовел от стыда.
С высокого берега был виден изгиб Сакукана и переброшенный через него хорошо сохранившийся мосток. Тот самый изгиб, до которого Бероев не дошёл каких-то двести метров. Двести метров, из-за которых едва не погубил доверившихся ему людей.
Оставалось надеяться, что Танечке не придёт в голову посмотреть в ту же сторону, а значит, позор его не станет явным.
Впрочем, Танечке было не до любования местностью. К возвращению Бероева спорая девчонка уже и костёр разожгла, и чайник вскипятила. На рогатках развесила одежду на просушку. Полуголый Тимашев в надвинутой на глаза панаме ссутулился над огнём, сжимая обеими руками дымящуюся металлическую кружку.
При виде Бероева кивнул на брошенный подле альпеншток.
– Палка, палка-выручалка, превращайся в побивалку!
Он подмигнул.
– Ништяк, ребята! На самом деле у меня с детства страх воды. Нянька однажды чуть не утопила. Зато насчёт остального всё нормалёк. Ещё и вас донесу.
Вскочил, подхватил на руки взвизгнувшую Танечку. Вместе с ношей свалился на траву.
– Вот только малёк оклемаюсь! И донесу, – пообещал он новым, сипатым голосом. Озноб его усилился. Прикрыв глаза, вновь повалился на лапник и принялся мелко кашлять.
– Похоже, окоченел? – подметил Олег.
Танечка дотронулась до лба Тимашева. Посмурнела.
– Надо идти. Чем раньше дойдём до ночлега, тем лучше.
Олег приложил к глазам бинокль в поисках намеченного маршрута. Увы! То, что как на ладони различалось с верховьев Кодара, здесь, в долине, терялось в дымке.
С досадой протёр глаза:
– Ну как разглядеть дорогу в глухой тайге?! Сплошная зелень.
– Ищи ЛЭП, – подсказал Игорь.
– ЛЭП?!
– Конечно. Линия электропередачи. Наверняка должна быть. А тянуть её через долину иначе чем к руднику не было смысла. И если разглядишь, то и дорога где-то рядом.
Олег вновь вскинул бинокль. Теперь он принял выше, будто задался целью взглядом пробурить таёжную хвою. И пробурил-таки. Среди волнующихся верхушек разглядел неподвижные поперечные балки.
– Игорёшка, умница, – нашёл! – воскликнул он, радостный. – Есть маяк!
Двинулись дальше. Теперь приняли направление на ЛЭП. Держась вдоль реки, принялись забирать к Мраморному ущелью. И Олег, и Танечка с беспокойством поглядывали на Тимашева. Игорь заметно слабел. То и дело сбивался с шага. Танечка, замкнувшая колонну, как и в походе, держалась поблизости.
Когда среди сосен наткнулись на бревенчатую лежнёвку, приободрились: стало ясно, что направление задано правильно. Лежнёвка, правда, сильно подгнила. Ноги то и дело проваливались в труху. А глубже, в чаще, идти по ней стало вовсе невозможно – сквозь гнилые брёвна проросли молодые осинки. И на месте дороги весело колосился осиновый лесок. Пришлось идти параллельно, по валежнику. Но она была! Дорога, проложенная людьми.
Остановились на короткий привал. Развели костёр. Танечка быстро разогрела говяжью тушёнку, индийский чай с подушечками вприкуску. От горячего питья больной приободрился, даже первым поднялся на ноги.
Лежнёвка меж тем перешла в широкую грунтовую дорогу, прежде накатанную, а ныне бугристую, в ямах. На обочинах густо росли грибы. Широченные, будто разноцветные дамские шляпки. Танечка нагнулась, изумлённая. Сорвала один.
– Смотрите, мальчишки, это ж подосиновик! Кто-нибудь такие огромные видел? Вот вам и ужин. Гоните котелок.
Она передала гриб Игорю. Бросилась собирать другие.
Тот размял. Принюхался. Взвесил на ладони.
– Чересчур большие!
– Думаешь, радиация? – догадался Олег.
– Очень похоже! – Игорь провёл ладонью по лопухам вдоль дороги. Огромным, будто пальмовые листья. С крупной, в добрую верёвку шириной, прожилкой.
Задрав голову, охлопал стволы осинника.
– Должно быть, именно по этой дороге вывозили урановую руду, – констатировал он. – Пыль разлеталась, фонила. Вот результат.
Танечка нервно бросила грибы на землю. Принялась вытирать руки о лопухи.
– Поздно! – Игорь трагически насупился. – Рентген по триста успели схватить. Так что путь наш до ближайшего погоста, – протянул он заунывно.
Не выдержав вида вытянувшегося девичьего личика, подмигнул:
– Лет через пятьдесят – шестьдесят. На самом деле радиация за эти годы выветрилась.
Ловко уклонился от пинка. Что-то заметил в тенистой, недоступной солнцу чаще. Сбросив рюкзак, подполз к нерастаявшему сугробу. Выбрался с красными губами и ломтём снега в руках. Поднёс его с поклонцем Танечке. Та вскрикнула от восторга – в снегу пунцовела вмерзшая брусничная веточка. Танечка жадно схватила самую крупную ягоду. Увы! Ягода растеклась в её руках.
– Уже пытался! Не получится. – Игорь показал на собственные перепачканные руки. – Только губами.
Танечка склонилась. Потянула губами.
– Ой, какая сладость! Олежка, это ж сладость! – промурлыкала она и принялась «клевать» из рук счастливого Тимашева. Распрямилась с багровым ртом. Благодарно улыбнулась Игорю. – Умеешь удивить! По возвращении в экспедицию отметишь себе в дневнике благодарность.
– А прямо сейчас? – Расшалившийся Игорь подставил губы.
– Что ж. Заслужил дружеский поцелуй, – согласилась Танечка. К разочарованию Игоря, чмокнула его в лобик. Тут же потянула с земли рюкзак: – Тронулись дальше!..
– Он же весь горячка! Хорошо, если не под сорок, – шепнула она Бероеву.
Вышли на следующее нагорье. Вновь открылся Средний Сакукан. Бурлящий, разливающийся озерцами, множащийся ручейками, ухающий водопадами. А по ходу движения выглянула опора ЛЭП. Радостное ощущение простора поселилось в Олеге. И хоть дорога опять пошла в гору, а под ногами хлюпала жижа, ноги сами собой прибавили шагу.
– Олег! – окликнула Танечка. Отставший Тимашев ковылял, опираясь на альпеншток, как на клюку. Короткая вспышка энергии давно миновала.
– Привал! – объявил Бероев. Игорь опустился на тропу как был – с рюкзаком.
– Ну, как ты? – Танечка ощупала его лоб.
Игорь посмотрел воспалёнными глазами, поднял вверх большой палец. Надсадно закашлялся.
Танечка подошла к Олегу.
– А вдруг это пневмония? – прошептала она. – У нас же лекарств, считай, нет! Разве что бинт да йод.
Губки её испуганно задрожали.
– Пневмония не пневмония! Не гадаем! – с нарочитой грубостью оборвал Бероев, по правде, сам растерянный. – Как говорит твой Челягин, делай что должно – и будь что будет!
– Мой ли?! – зло протянула Танечка. Насупилась. – Надо до ночи дойти до лагеря.
– Если двигаться на Чару коротким путём, лагерь остаётся в стороне, – напомнил Олег.
– Только на лагерь! Что бы ни было, среди жилья шансов выжить всегда больше.
Готовая настаивать, исподлобья глянула на Бероева.
Спорить Олег не стал. Стянул с Игоря рюкзак, водрузил себе на левое плечо.
– Мне так даже удобней идти. Устойчивости добавляет, – пошутил он.
Танечка благодарно кивнула. Потрепала Игоря.
– Идти-то можешь, горе луковое?
– А то! Мы пскопские! – Игорь встрепенулся орлом. Вскочил. Зашёлся в кашле. И – будто сдулся. Опираясь на альпеншток, побрёл следом. То ли не заметив, то ли сделав вид, что не заметил исчезновения рюкзака. Танечка, страхуя, шла позади. Прокладывающий маршрут Бероев мог не оглядываться. О том, что никто не отстал, он знал по хриплому лаю за спиной.
К вечеру, поднявшись на очередной холм, Бероев увидел перед собой лагерную зону и за ней, в предгорье, – урановый рудник.
В спину ткнулись Танечка и Игорь. Она уж давно тянула его за руку, как мать обессилевшего ребёнка.
– Неужто дошли? – обрадовалась Танечка. Всмотрелась. – Кажется, дошли, – другим, упавшим голосом констатировала она.
Жилого духа внизу не было и в помине. По периметру, теряясь в тумане, тянулся высоченный, из кольев забор, обмотанный рядами колючей проволоки. Внутри территории над длинными ветхими бараками с просевшими и обвалившимися крышами высились вышки охраны со сгнившими лестницами. И, как мечталось Челягину, – с распахнутыми настежь металлическими воротами.
С проржавелой табличкой «Борский исправительно-трудовой лагерь».
И вышки, и бараки снаружи заросли сорняками. Густая растительность интенсивно пёрла вверх, грозя со временем вовсе поглотить следы человека. В бараках добралась уже до пустых окон.
Зато животные, похоже, вовсю обживали оставленную территорию. Земля была изрыта копытами и обильно унавожена помётом. На глазах у путешественников из ворот неспешно вышел изюбр, скосился на людей, постоял задумчиво и степенно удалился в сторону лесного массива.
– Надо же, совсем непуганый, – хихикнул Игорь. – Констатируем: жилое помещение переведено в разряд нежилых.
Фраза оказалась неподъёмно длинной для него. От усилия заново зашёлся в кашле.
Танечка нахмурилась.
– Жилые – нежилые. Выбирать не из чего. Хоть какая-то крыша над головой. Поторопимся, пока не стемнело.
Когда спустились вниз, оказалось, что чугунные створки вывернуты из пазов, будто их снесли тараном. В нос шибануло запахом гнили.
У забора застыл на вечной стоянке проржавелый ЗИС с прицепом. Со спущенными колёсами. Капот поднимать не пришлось. Его не было. Не было и мотора. Зато в прицепе проросла и колосилась карликовая берёзка.
Разместились в проходной. Из всех лагерных построек она единственная сохранилась. Целые двери, даже стёкла на окнах, нары в два этажа. К тому же под нарами обнаружили несколько прелых матрасов. А главное – целая, исправная печка.