– Могу и тут, – с усмешкой согласился хозяин. – Многие не в меру любопытные пытались сюда попасть. А дошли вы первые – на свою голову. Так что лучше не доводите до греха.
Великан повесил автомат на плечо, рассудив, видно, что с такой мелюзгой справится и без оружия.
– Даю вам час на всё про всё. Не уйдёте, сам в болото покидаю, – пригрозил он. Повёл плечищами. – Как вы вообще сюда добрались? Допустим, по вешкам. Но следов что-то не заметил.
– Мы от Мраморного ущелья шли, – объяснился Бероев.
– Откуда?! – Хозяин поразился. Взгляд его внезапно остановился на одежде Бероева и – застыл. Олег непонимающе скосился. На рукаве штормовки красовалось рыжее пятно – след золота. Олегу показалось, что рука великана вновь потянулась к автомату.
– Я перепрятал! – по наитию соврал он.
– Удавлю! – Великан шагнул.
– Верну, когда выведете нас к дороге, Леонид Зинченко…Отчества, извините, не знаю.
Седая голова ошеломлённо дёрнулась, взгляд непонимающе заметался. Увидел, что общая тетрадь лежит не на своем месте. Сообразил.
– Много знать – вредно для здоровья… – пробасил он. – Зинченко – не Зинченко. Это всё не про вас. Для вас просто – Дед.
«Болотный Дед», – окончательно уверился Олег.
Танечка вслушивалась в непонятный, сбивчивый разговор со страхом и недоумением.
На кровати зашёлся кашлем Игорь. Танечка сняла высохшую уксусную повязку. Губами коснулась лба. Великан подошёл ближе.
– Муж?
– Он умирает! – Танечка всхлипнула.
Дед требовательно посмотрел на Бероева.
– Похоже на двустороннее воспаление лёгких, – объяснился Олег. – Уже несколько дней захлёбывается. Пробивались к людям. Вот и – пробились.
Дед раздумчиво присел. Взгляд его, как намагниченный, то и дело возвращался к рыжему пятну.
– Слушайте! Да если б мне нужен был песок, неужто попёр бы сюда через болото! – выкрикнул Олег. – Давно бы назад в Чарскую долину махнул! Только и видели б вы своё золотишко. Можете понять?! Мы товарища спасаем.
– Допустим, – осторожно согласился хозяин. Водрузил лапищи на столешницу, покрыв её на добрую треть.
– По-честному предлагаю. Баш на баш! – Олег уловил колебание. – Вылечиваем его. И вместе возвращаемся откуда пришли. Я вам отдаю ваше золото. А сами уходим той же дорогой. Ни пылинки не зажучим. Честное комсомольское!
– Чего?! – Дед от неожиданности отшатнулся. Загудел хохотом. – Ишь каково – комсомольское! Сто лет не слыхивал.
Отхохотавшись, отёр слёзы. Подошёл к мечущемуся больному.
Откинул шкуры, ощупал грудь. Отодвинул веко. Возложил лапу на лоб, опечатав всё лицо.
– Сколько ему?
Услышав, что двадцать пять лет, прищурился:
– Надо же как!
Ничего не добавив, вышел.
– Ужас какой! Ты его глаза видел? Запросто ведь мог убить, – прошептала Танечка.
Дед вернулся. Без автомата. С двумя горшочками. По очереди вручил их Танечке.
– Барсучий. Растирать. Медвежий. Это внутрь… Я по своим делам ухожу. Располагайтесь пока, гости дорогие! – снасмешничал он напоследок.
Возвратился Дед к темноте. Повеселевший. С охапкой камышинок. Вручил охапку Бероеву:
– Подарок!
Олег посерел. Это были вешки. Отныне выхода из трясины для них не было.
– Что значит этот подарок? – удивилась странному букету Танечка. Она всё меньше понимала, что происходит вокруг неё.
– Значит, мы угодили в капкан, – невнятно объяснился Олег.
– Это для надёжности, – подтвердил Дед. – Мало ли что у вас на уме. А так, считай, у меня в залоге.
Прихватил Олега лапищей за бицепс. Вывел в каптёрку.
– А ведь ты, пацан, соврал. Золото всё как было оставил. А говоришь, комсомолец.
Он подмигнул.
Олег спал с лица. Его военная хитрость, показавшаяся такой удачной, не сработала. Пугать хозяина больше было нечем.
– Потому и не взял, что комсомолец, – бросил он с вызовом.
Дед усмехнулся.
– Ну а теперь рассказывай, за каким ляхом вас на самом деле сюда занесло, – потребовал он.
Олег принялся рассказывать. Об экспедиции. Об утонувшем аккумуляторе. О попытке найти короткий путь на Чару. О переправе через Средний Сакукан. О том, как вышли в Борский ИТЛ.
– Какой ИТЛ? Зачем вышли?! – Дед заволновался.
Олег запнулся.
– ГУЛАГ. Борский исправительно-трудовой лагерь, – уточнил он. – А почему вышли? Во-первых, искали ориентир на Чару. Потом один из нас заболел, – он кивнул в сторону постанывающего в соседней комнате Игоря, – и нужно было тепло. Ну и хотел осмотреть место для будущей съёмки.
– Для чего?
– Я говорил: у нас киноэкспедиция. Понимаете? В Чаре есть предание. Будто когда рудник закрыли, заключённых вывезли и отпустили. В смысле – амнистировали.
– Че-го?!
– Легенда такая местная. И мы хотели снять документальный фильм на контрасте: доклад на 20-м съезде партии с разоблачением культа личности Сталина, фестиваль молодёжи и студентов пятьдесят седьмого года и – как символ новой жизни – прикрытый рудник, заколоченные лагеря смерти и выпущенные на свободу люди… Мы так это задумывали.
– Вы так задумывали, – повторил Дед. Выглядел он совершенно ошарашенным. Хотел что-то спросить. Но не спросил. Тяжело опершись на стол, поднялся и пошёл из избы.
Спустя время Олег выглянул в окошко. Дед с самокруткой во рту раскачивался взад-вперёд на бревне и беспрерывно тёр виски, будто опасался, что голова взорвётся. У ног его тёрлись лайки. Казалось, был он не в себе.
Олег испугался. С тех пор как Дед запер их посреди болота, жизни их всецело зависели от непредсказуемого хозяина заимки.
Накрыли стол. Танечка через окно кликнула Деда.
Тот пришёл с бутылкой прозрачной жидкости.
– Самогон! – водрузил бутылку на стол. Поглядел, как Танечка кормит с ложки больного. Игорь был по-прежнему слаб. Но в глазах его появилась осмысленность. Он даже с удивлением оглядел незнакомца. Помахал приветливо.
– Вижу, нас, богатырей, прибыло.
Тут же закрыл глаза и засопел – прямо над тарелкой.
Счастливая Танечка промокнула ему губы. Уложила.
– Я б тоже тяпнула! – заявила она – с лихостью.
Подсела. Тревожно скосилась на закашлявшегося Игоря.
– Да выживет твой. – Дед ещё раз глянул на порозовевшего утихшего больного. Прислушался к дыханию. – Теперь выживет.
Танечка положила ладошку на лапищу Деда. Будто веточка упала на могучую корягу.
– Как же мне вас благодарить?
– А вот с этим не спеши. Кривая, она на то и кривая, что думаешь, будто уже вывела, а она, глядь, опять завела, – мутно ответил Дед. Разлил. Себе – полный, с краями. Танечке и Олегу – на донышке. Не чокаясь, махнул в один присест.
Оглядел требовательно:
– Рассказывайте оба! Всё, что со смерти Сталина со страной случилось.
– А вы разве не знаете? – осторожно уточнила Танечка.
– Что из лагерей после Сталина выпускать стали – слышал. А остальное? Знаю – не знаю. Валяйте напропалую, по бездорожью. Что там за культ у вас? Ну же! Без утайки. Раз уж угораздило ко мне угодить.
Он тряхнул гривой, спустив её на лицо. Затих выжидающе.
Озадаченная Танечка переглянулась с Олегом. Тот недо-умённо повёл плечами.
Рассказывали наперебой, сбивчиво. О докладе Хрущева на съезде пятьдесят шестого года, о реабилитациях и возвращении из лагерей тех, кто выжил, о НАТО, о Восточном блоке, о венгерском восстании. О фестивале молодёжи и студентов, о первом спутнике, о целине.
Огромный человек как спрятал лицо под волосами, так и сидел согнувшись. Лишь грива на лице покачивалась, будто занавеска на сквозняке. Олег ждал, что Дед и сам разговорится. Но тот лишь тихонько то ли порыкивал, то ли поскуливал. Наконец открыл лицо. Щека непрестанно подёргивалась.
– Живёт страна, значит, – прогудел он. Ничего больше не сказал. Встал и ушел в сарайчик, уступив дом непрошеным гостям.
– Олежка! Как же у него всё болит, – прошептала Танечка.
– Игорь?
– Да Игорь понятно. Хозяин наш. Будто кожа содрана.
«Кожа, может, и содрана. Да только автомат под рукой», – буркнул про себя Олег.
Он непрерывно думал о том, какая участь им уготовлена. Видно было, что их угрюмый хозяин вынашивает какую-то тяжёлую мысль. Мечется. Ведь для Деда их появление подобно смерти. По той ли, иной ли причине сторонится он людей, но выпустить непрошеных гостей – значит, раскрыть своё обиталище. И на что он решится, кажется, не знает даже сам.
Так прошло ещё несколько дней. Игорь выздоравливал тяжело. То, казалось, шёл на поправку, то заново бился в лихорадке.
Танечка была и за сиделку, и за кухарку, и за садовницу. Даже козу доить приноровилась. Дед вернулся с охоты как раз во время дойки. Танечка обернулась, радостная, с волосами, перехваченными повязкой на лбу:
– А ведь получается! Посмотрите.
В ожидании похвалы показала нацеженное молоко.
– Теперь это ни к чему, – непонятно пробасил Дед.
Под ночь, когда Олег, прихватив керосиновую лампу и томик Есенина, перебрался в каптерку, Дед, как всегда неслышный, появился на пороге.
– Твои спят, – зачем-то сообщил он. – Сопят в обнимку.
Выгрузил из кармана телогрейки ещё одну бутылку самогонки. Распечатал, не предлагая Олегу. Выпил стакан. Выдохнул шумно.
– Что зыркаешь? Сам не помню, когда столько пил. Давай-ка всё сначала! Откуда, по правде, взял про освобождённых заключенных?
Требовательно упёрся тяжёлым взглядом.
– Теперь уж и сам не знаю, как было по правде, – признался Олег. – Я ведь в бараках пули нашёл, гильзы. Значит, была перестрелка. С кем? Получается, с охраной. А если и впрямь бой, значит, с обеих сторон убивали. Как же их могли после этого освободить? Слышал, правда, ещё легенду. Будто заключённые сами освободились и по тайге ушли в Китай.
– Эва как! – Дед коротко, через силу, хохотнул. Допил кружку.
– Хочешь знать, как было по правде?! – рыкнул он с угрозой. Олег испугался. Захотелось выкрикнуть: «Ничего не знаю и знать не хочу. Только выпусти нас отсюда».