Положительно, жизнь не так уж плоха!..
Индийский океан,
немного севернее третьей параллели
…октября 1878 г.
— Открывайте, барон! Потопнете!
Мичман Завадский постучал в дверь каюты и, не удержавшись на ногах, отлетел в противоположную сторону, увлекаемый размахом качки. Удара, впрочем, не получилось — между спиной Завадского и досками переборки оказалась прослойка в виде второго артиллериста, лейтенанта князя Рославлева. В руках тот держал большого рыжего кота — когда-то пушистого, а теперь мокрого, всклокоченного и явно недовольного жизнью.
Дверь распахнулась, и до мичманов долетел раскат нецензурной брани. На пороге стоял Греве — злой, невыспавшийся, с помятой физиономией, в закатанных до колен штанах и несвежей рубашке навыпуск. В обеих руках он держал башмаки (от сапог отказались давным-давно, когда по пути через Индийский океан пересекали тропик Козерога) и как-то ухитрялся ещё и хвататься за косяк.
Рославлев со смехом бросил барону кота. Несчастное животное с мявом вцепилось барону в рубашку, вызвав тем самым новый обвал брани. После чего сигануло куда-то вбок и скрылось в каюте.
— А в рыло, князинька? — хмуро поинтересовался барон. — Не посмотрю ведь, что вы чином выше — поймаю Ваську, возьму за хвост и по харе им твою светлость отвожу!
— Хватит вам торчать тут букой, барон! — легко отозвался лейтенант. На угрозу оскорбления действием он и не думал обижаться. — Поднимайтесь-ка лучше наверх, а сюда я пришлю матроса со шваброй, согнать воду вниз, в трюм. А то у вас скоро плавать можно будет!
И верно, вода в коридоре стояла выше лодыжек. Даже не стояла, а ходила низенькими волнами туда-сюда вдоль коридора, от переборки к переборке, в такт размахам качки, без всяких усилий перехлёстывая через комингс.
— Если хочешь спать в уюте, спи всегда в чужой каюте… — Греве пробурчал под нос истину, известную любому гардемарину, проводил забавников сердитым взглядом (те уже направлялись к трапу, хватаясь за стены каждый раз, когда судно валилось на борт) и заглянул в каюту. Рыжий Васька забился на книжную полку и оттуда сверкал на законного владельца помещения ярко-жёлтыми глазищами.
Барон вздохнул, попытался стереть с лица накапавшую с подволока воду (помешали зажатые в руках ботинки) и, чертыхаясь, направился вслед за Завадским и Рославлевым к трапу. Навстречу ему сверху хлестали потоки воды.
Он выбрался на палубу через люк, расположенный сразу за грот-мачтой, и огляделся. Картина, достойная первого дня творения: ветер ревел великанским рогом, его порывы срывали гребни волн и рассеивали их над океаном облаками водяной пыли. Горизонт сплошь в серой пелене, и глаз не находит правильного волнения — штормовые валы потеряли очертания, сшибаются, закручиваются воронками и бурлят крутым кипятком в одном огромном ведьмином котле. Клипер то взлетает к низким дождевым тучам, то проваливается в бездонные ущелья меж водяных хребтов.
От удара накатившей водяной горы затрещал вельбот на боканцах, и Греве едва устоял на ногах, схватившись за подвернувшуюся под руку снасть. Кипящий вал ударил в коечные сетки, перепрыгнул фальшборт, разлился по палубе, вскипая водоворотами вокруг препятствий, докатился до грот-мачты и схлынул. Барон стоял мокрый до нитки и отплёвывался от внезапного душа…
Казалось, это не закончится никогда. «Крейсер» с кургузыми обрубками вместо мачт (стеньги спустили, как только запахло затяжным штормом) вторую неделю беспомощной щепкой носило по океану. Машина с её тысячью двумястами индикаторных сил едва-едва выгребала против штормовых шквалов, но проку от этого было немного — по большей части пустой перевод угля. На сколько удалось продвинуться к весту? На сколько клипер снесло к зюйду или, наоборот, к норду? На эти вопросы сейчас не ответил бы никто. Ни командир клипера, капитан-лейтенант Михайлов, ни штурманский офицер не имели ясного представления о местонахождении судна — счисление в такой обстановке делать не имело смысла. Небо же, постоянно затянутое облаками, не давало возможности определиться по солнцу или звёздам. «Крейсер» несло в неизвестность; ясно было только, что общее направление — на ост, параллельно экватору, в сторону острова Суматра и архипелага Бату.
Не желая понапрасну надрывать и без того изношенные механизмы и предвидя близкую необходимость экономить уголь, Михайлов приказывал время от времени останавливать машину, держа в котлах лишь номинальное давление. Чтобы судно управлялось — ставили штормовой стаксель и грот-марсель, с тремя взятыми рифами, и всё равно рангоут зловеще трещал с каждым порывом штормового ветра…
— С лёгким паром, барон! Похоже, вас там прилично затопило?
Греве поднял голову. С мостика, вцепившись в ограждение, на него смотрел командир клипера. Аккуратно одетый, в безупречно сидящей фуражке, словно и не творилось вокруг нечто, мало уступающее библейскому потопу, он всем своим видом словно бросал вызов взбесившейся стихии.
— Ступайте-ка в кают-компанию, вестовой принесёт вам сухое, переоденетесь, — распорядился Михайлов. — Матросы смотрят, нехорошо… вы ведь теперь в подвахтенной?
— Сменился, господин капитан-лейтенант! В следующий раз мне заступать в «собаку».
Барон надрывал горло, стараясь перекричать завывание ветра. А Михайлов даже не особенно повышал голос — но казалось, что его слышно в любом уголке палубы.
— Вот и славно. Замёрзли, небось, мокрым, в одной рубашке?
Барон кивнул. Тропики тропиками, а на ноябрьском ветру пробирало до костей.
— Велите буфетчику подать адмиральского чаю и укладывайтесь на диване. До вахты, даст Бог, выспитесь, ежели аврала не случится.
Адмиральским чаем называли особый напиток, необыкновенно полезный после штормовых вахт. Употреблялся он следующим образом: кружку крепчайшего чая опорожняли на четверть, после чего подливали чёрного ямайского рома (иные любители употребляли для этой цели коньяк), выпивали на треть и снова подливали. Операция повторялась, пока напиток в кружке не переставал отличаться от обычного рома.
Греве кивнул, засунул под мышку башмаки (всё-таки не упустил!) и с облегчением полез в низы. До ужина можно было урвать ещё пару часов сна.
Западная часть Индийского океана,
где-то севернее экватора
…ноября 1878 г.
Циклон, две недели кряду игравший с «Крейсером» как барбоска с костью, в конце концов выдохся. А может, и не выдохся, а наигрался и, бросив свои жестокие шалости, покинул экваториальные широты и удалился в сторону Бенгальского залива — творить бесчинства уже у берегов Индии и Бирмы, напитывать сыростью джунгли, рисовые поля и вздувать половодьями коричневую воду рек. Небо, наконец, расчистилось, и первая же попытка определиться преподнесла команде «Крейсера» приятный сюрприз. Клипер находился примерно на меридиане Маската, спустившись почти до экватора — таким образом, удовлетворённо заметил капитан-лейтенант Михайлов, сожжённый уголь не был растрачен совсем уж впустую. А вот дальше оставалось полагаться только на силу ветра: в бункерах удалось наскрести лишь несколько лопат угольной пыли, и командир клипера скомандовал «все наверх» — поднимать на место стеньги и ставить паруса.
Больше суток «Крейсер» бежал на вест, подгоняемый пассатным ветром. Капитан-лейтенант принялся вместе со штурманским офицером прикидывать дальнейший маршрут — следовало пополнить запасы угля перед новым туром океанского круиза. Для этой цели можно было поискать британских купцов, ползающих туда-сюда вдоль африканского берега, от мыса Доброй Надежды в Аден или порт Карачи. А можно было повернуть на юг, пересечь экватор и рискнуть — зайти на бункеровку в Занзибар или Дар-эс-Салам, где стараниями султана Меджид ибн Саида был построен крошечный порт.
Греве сгоряча даже предложил совершить набег на Момбас — там с 1875 года располагалась британская угольная станция. Но Михайлов зарубил идею на корню: «Без единого куска угля в ямах это авантюра-с, батенька! Если там окажется самый паршивый колониальный крейсер — он нас без хода как захочет уделает с носовых или кормовых ракурсов. А мы ему в ответ только фиги будем показывать!»
В Занзибар и Дар-эс-Салам решено было пока не соваться — слишком уж вольготно чувствуют там себя англичане, легко нарваться на стационер, а то и на целую эскадру.
Михайлов объявил о своём решении: пока «Крейсер» попробует разжиться углём со встречных торговых судов. А при неудаче — спустится ниже от экватора, до Мадагаскара, где французы с недавних пор держат торговые фактории и угольную станцию.
И тут судьба-злодейка внесла в планы капитан-лейтенанта — как и в судьбу самого клипера — свои коррективы.
Пассаты[10] — это ветра, дующие между тропиками круглый год. В Северном полушарии с северо-восточных румбов, в Южном — с юго-восточных. Они отличаются ровным, весьма предсказуемым нравом, но это не значит, что вахтенным можно терять бдительность. Тропики есть тропики, и в любую минуту на горизонте может появиться небольшое, быстро приближающееся облачко, несущее внезапный шквал, — и худо придётся тому, кто не успеет вовремя сбросить нижние паруса или хотя бы взять на фоке и гроте по три рифа!
Тропическая жара и усталость, накопившаяся после свирепой схватки с циклоном, сыграла с вахтенными «Крейсера» злую шутку. Шквал налетел с норд-оста и первым же порывом положил клипер на борт — так, что с обеденного стола в кают-компании с грохотом полетела посуда, люди попадали со стульев, а буфетчик выплеснул на спину барона Греве полную супницу горячего супа.
Но это были далеко не все неприятности. Даже и не их начало…
С оглушительным хлопком лопнул по шву и оглушительно защёлкал на ветру фок. Вслед за этим раздался леденящий душу моряка треск — грот-стеньга, расколовшаяся почти до половины, покосилась и висела, удерживаемая стоячим такелажем.
А шквал уже миновал — ушёл дальше, отмечая свой путь полосой взвихренных бурунов — тех самых, которые обязаны были засечь, да проворонили вахтенные «Клипера».